Теневые блики
Часть 65 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Куратор с размаху локтем засветил Анте в скулу, схватил его за пояс и снова исчез, вместе с маньяком. Мгновение спустя их дерущаяся пара появилась в нескольких метрах от нас, на рыбацких мостках пруда. Их было плохо видно из-за затянувшей окрестности мраморной крошки.
Давьер, почувствовал под ногами твердую поверхность, широко размахнулся мечом, но Полынь пнул его ногой в колено и отпрыгнул в сторону, уворачиваясь. Маньяк, издав недовольный рык, не позволил себе отвлечься (хотя сапоги у Полыни были с предусмотрителньыми шипастыми носками, о да). Он бросился к куратору, опять занося оружие. Тот снова и снова отскакивал то вправо, то влево, постепенно отдаляясь и концентрируя в левой ладони шар некоего сине-золотого заклинания. Правой рукой Полынь размахивал для баланса.
Увидев, что вот-вот его бомбанут магией, Анте ускорился и в два прыжка ликвидировал расстояние между собой и куратором, с силой выбрасывая меч в прямом ударе. Я охнула. Полынь, которого оружие должно было неминуемо проткнуть, с громким проклятием растворился в воздухе.
Недораскаченное сине-золотое заклинание схлопнулось. Посреди озера взвились в воздух яркие брызги — что-то достаточно тяжелое, вроде молодого мужчины, с плеском погрузилось в воду. Давьер, обретя упущенное из-за пустого удара равновесие, пожал плечами и развернулся ко мне.
— Жаль, что струсил. Унни у него полно, мне бы пригодилось, — равнодушно отметил маньяк и быстро пошел в мою сторону, снова поднимая меч.
Но он не успел дойти до нас с Дахху. Трое дворцовых гвардейцев, уже давненько бежавших издали, преградили ему путь, взъерошив плюмажи и выставив длинные, в полтора метра, пики. Анте с силой схватил одно из ощерившихся против него орудий, вырвал его из рук стража и, развернув на сто восемьдесят градусов, проткнул гвардейца… Железный наконечник с мерзким чавканьем вошел в щель между доспехами. Другие стражники с криками ярости бросились на маньяка, но не успели даже коснуться его — Давьер растворился в воздухе.
Убитый страж упал. Коллеги бросились к нему, стали раздевать, надеясь, что рана не смертельная. Я же знала, что гвардеец мертв.
Так работает наш маньяк, долбанный Анте Давьер — убивает, чтобы заполучить свеже-освободившуюся унни. Когда тухнет искра… Я перевела взгляд на синюшного Дахху. Меня не на шутку колотило. Что делать?
— ЛЕЧИТЬ, ДУРА! — раздался в мозгу отчаянный голос юного Карла, такой громкий, что меня аж подбросило. Втянув носом воздух — всю эту сумасшедшую, яркую, красочную шолоховскую весну, все это землетрясение, фиолетовые тучи, водоросли пруда, — я постаралась целиком перенестись в кончики собственных пальцев, а оттуда — в горло Дахху, представляя, как стягиваются сухожилия, срастаются нервы, восстанавливаются сосуды.
Ничего не происходило.
Ручей. Звонкий ручей. Прохладная вода, успокаивающая твою душу, связывающая тебя со Вселенной, облегчающая боль. Смеющаяся, журчащая унни, всепронизывающая унни, из которой соткана вселенная, энергия, любящая играть. Не в армрестлинг, как я думала всю свою жизнь, а в поддавки. В игру под названием «дай мне достойную идею, и я сама ее воплощу».
Можно по-другому. Точно можно по-другому. Не обязательно бить наотмашь и пробиваться с боем. Можно обнять, приласкать и пройти вместе. Можно улыбнуться и отпустить ненависть. Можно расслабиться и вдохнуть жизнь полной грудью, чтобы твоя душа, твоя Искра разгорелась до согревающего пламени в морозной день. Радушие. Прощение. Гармония. Унни, я не враг тебе. Я не хочу склонять тебя и заставлять повиноваться. Я друг. Твой потерянный и испуганный друг, у которого на руках умирает прекрасный человек с красивым именем Дахху из Дома Смеющихся.
Там, в храме, позволив своей ненависти рушить город, который я люблю — я была не права.
И тогда, зимой, позволив боли от утраты магии остановить меня в познании себя и мира — я тоже была не права.
Я была не права всегда, когда боялась сделать шаг вперед. Всегда, когда выбирала бездействие. Когда опускала руки. Когда думала, что меня никто не понимает, и слепла от гордыни. Всегда, когда позволяла победить лени, страху, злобе, безответственности и равнодушию.
Унни. Я плохой игрок, но я в твоей команде.
Я исправлюсь.
Пожалуйста, помоги.
И тут я почувствовала, как будто легкий смех раздался у меня в мозгу. Легкий и звонкий. Ладони стали тяжелыми и теплыми, в воздухе пронесся аромат сирени.
Я выдернула кинжал из горла Дахху, с восторгом понимая, что у меня получается — ткани под моими пальцами срастались, приобретая первоначальный вид. Но была и проблема: с каждым победным миллиметром я теряла то чувство глубокой сосредоточенности, которое было нужно для волшебства. Не волноваться. Не ликовать раньше времени. Дело еще не сделано.
— Ему крови не хватит, — отметил призрачный голос Карла.
Я приняла эту информацию во внимание, и все тем же кинжалом, благо не откинула его далеко, полоснула себя по запястью. Прижала к стремительно уменьшающейся ране друга. В обычных обстоятельствах бы не сработало, но унни согласилась и на такую глупость с моей стороны.
— Готово, — я почувствовала, как Карл у меня в голове улыбается, а потом исчезает, будто отрезали.
Я послушно убрала руки. Дахху все еще был жуткого синего цвета. Плюс весь в синяках, порезах, кровоподтеках — следы «Ночной пляски». Я огляделась.
Все вокруг заволокло крошкой от разрушенного храма, из-за которой было трудно дышать. Будто тяжелый смог от горящих торфяников. Одна из трещин землетрясения добралась до западного флигеля дворца — и он по чуть-чуть сползал вниз, в раскол. Изнутри выбегали люди и бежали прочь, ко рву Рейнич. Их фигурки быстро растворялись в седом пепле вокруг. Рядом со мной стояли оставшиеся два гвардейца и, слава небу, лекари с носилками. Сирена так и не затыкалась.
Один из знахарей, серая фигура в серой пыли, присел рядом со мной, коснулся рукой Смеющегося.
— Будет жить, — кивнул он. — Вы молодец. Превосходное лечение.
— Ага, — сказала я, беспокойным взглядом обшаривая пруд. Ни единого шевеления. Прахов прах, надеюсь, куратор не утонул. Лекарь продолжил:
— Надо уходить. Тут может быть опасно.
— Ага… — я встала и козырьком приложила ладонь к глазам.
Знахарь, недовольно крякнув из-за моей анти-общительности, подозвал коллегу, они погрузили Смеющегося на принесенные носилки и потащили прочь. Гвардейцы подхватили мертвого товарища и тоже быстро пошли прочь, подальше от зоны разрушения. Их очень интересовали подробности исчезновения Давьера, которые они эмоционально описывали лекарям. Подробностей хватило бы на двадцать разных исчезнований. Опьяненные вниманием и горем от потери сослуживца, гвардейцы добавляли все новые и новые детали, не имевшие ничего общего с реальностью. Утихающее, но оставившее по себе явные следы землятрясение было рассказчикам в помощь.
Я встала и, кашляя, медленно пошла вокруг пруда. Меня поглотила тишина: кажется, все, абсолютно все в срочном порядке покидали дворцовый остров, и меня с их эвакуацией разделял толстый слой мраморной крошки. Хорошо, что ливьятаны в пруду уже не водятся. Метров через сорок после начала своего пути я обратила внимание на примятый камыш. Подошла. И впрямь, в прибрежных кустах послышались слабое шевеление. Я рванула туда — к Полыни, лежавшему плашмя. Куратор окончательно стал невидимым — только его странная одежда да мраморная крошка обозначали контуры лица и тела. Он был похож на сломанную куклу. Одна нога неестественно вывернута, руки безвольные, невидимое лицо, судя по всему, обращено к небу. Он дернулся, почувствовав мое приближение.
— Помоги мне уйти, — тихо попросила пустота. — Как можно быстрее.
Я кивнула. С трудом подняла его, подлезла ему под руку и, придерживая за талию, мелко зашагала прочь. Куратор еле волочил ноги. При этом от него, будто от магнита, исходила силовая аура. Я чувствовала сильное сопротивление, энергия пыталась оттолкнуть меня, но не тут-то было. Я намертво вцепилась в Ловчего.
— Полынь, если тебя увидят прозрачным — это нормально? — с опаской поитересовалась я.
— Совсем ненормально, — простонал он. — Но в такой пыли все думают лишь о себе. Хотя, проформы ради — ладно…
Рукав с невидимой рукой внутри зашевелился: Полынь что-то наколдовывал. Пустота полыхнула красным. Я почувствовала, что с моим зрением что-то произошло — мир окрасился в бежевые тона. Я ойкнула.
— Все в порядке. Я сделал нас невидимыми. По-настоящему. Вместе с одеждой. Но как только отпустишь меня — появишься для всех.
— Мы не можем снова ускориться? Как по дороге сюда? — я вспомнила бешеную скачку на Димпл. Сейчас это было бы очень кстати.
— Скользнуть? Требует слишком много сил, — невидимка нервно засмеялся. Воздух рывками выходил из его груди, больше похожий на кашель. — Я и так сотворил невозможное, даже по меркам мастеров Шэрхен. Два раза Скользнул и раз пять… шесть? Семь раз Прыгнул за день. Теперь Блекну. И до этого еще все неделю использовал по два-три запредельных заклинания ежедневно. Ты не можешь оценить это, драка с маньяком была халтурой, но, поверь, я очень, очень крут, — сказал он, слабо улыбнулся и отрубился. Я еле устояла.
— Ну классно, — пробормотала я.
Наш путь по территории Дворца и затем через Мост Ста Зверей занял очень долгое время. Было сложно перебираться сквозь следы землятрясения. Было плохо видно, что происходит вокруг. Периодически рядом появлялись силуэты Смотрящих и магов, наводнивших остров, пытавшихся понять, что случилось. К счастью, пусть Полынь и выключился, а невидимым быть не перестал. На нас никто не обращал внимания. Все с тревогой смотрели на следы землетрясения и на тучу над Шолохом. Если это было порождение моей магии, то я могу себя похвалить: такой жуткой тучи мы еще не видывали. Низкая, фиолетово-черная, густая, как смола, она низко нависла над столицей и утробно рычала. Холодный ветер срывал листву с деревьев.
Когда мы покинули дворцовый остров, я поняла, что нам срочно нужен кэб. Заклинание Полыни вызвало определенные неудобства: кучера просто не видели меня, как бы активно я не махала руками. Пришлось осторожно опустить Ловчего на тротуар, добиться внимания какого-то кэбмена (это тоже было непросто — центральные районы захватила паника из-за разрушений), а затем, под его удивленный взгляд, как будто бы пропасть.
— Это проклятие, что ли, какое-то? — пожевал губами кучер, лишь по косвенным признакам вроде распахнутой двери кэба и громкого сопения понимая, что невидимая девушка что-то затаскивает в его карету.
— Именно. Проклятие, — буркнула я, укладывая Полынь на скамью внутри. Потом отпустила куратора и, к радости кэбмена, снова стала видимой.
— Бывает же, — сплюнул кучер и спросил, куда нас, бедолаг, отвезти.
Я приказала ехать в Мшистый квартал, дом 12.
ГЛАВА 40. Багровое око
Департамент Ходящих в былые времена и тот позор, что сделали вместо него сейчас — это две большие разницы, как говорят в Кнасс-граде. Мой департамент был полон смелых, умных, амбициозных людей, готовых на все ради сохранения и процветания государства. Да, мы следили за «своими». А как не следить? Доверие — это иллюзия, опасная для власти, опасная для порядка. 70 % шолоховцев — тупая масса. Помани их любой хорошо поданной идеей — пойдут, не думая, пойдут. Мы же уничтожали вредные идеи на корню. Несмотря на слежку, на доносы, на пытки и преследования, на право на убийство и умения, которыми нас стыдили, мы всегда стояли на стороне истины и силы. Железные маски — знак нашей уязвимости, а не гордыни.
Но то, что сделал Сайнор теперь… Дюжина сверх-сильных дураков, лижущих ему пятки, способных на любую подлость, не берегущих ничего, кроме своей должности. Огромный, жуткий шаг назад, поданный народу под соусом простой арифметики: было 120, стало 12, то есть в десять раз меньше слежки, в десять раз больше свободы… Логика простолюдинов. Мне горько, что никто не смотрит глубже, не хочет смотреть.
Тюремные записки
Госпожи Тишь из Дома Внемлющих
Мокрая тряпка с плеском погрузилась в таз с горячей водой. Я вынула ее, отжала и снова провела по виску Полыни, силясь смыть кровь. Остальную физиономию куратора мне уже удалось кое-как отчистить от грязи, пыли и неприятных багровых пятен. Большим облегчением было то, что лицо Внемлющего постепенно проявлялось, снова становясь видимым и даже, я бы сказала, до определенной степени отливало персиковым цветом. Вах-вах. Проблема же заключалась в том, что куратор так и не пришел в себя после нашего побега с дворцового острова.
По приезду домой я кое-как вывалила Полынь из кэба, щедро заплатила кучеру и с третьей попытки затащила Ловчего в дом по своему крутому крыльцу. Замешкалась в коридоре, но в итоге принесла его на кухню и, не мудрствуя лукаво, разложила прямо на полу. Зато все необходимые материалы рядом, что вы на меня так осуждающе смотрите?
Потом померяла пульс, послушала дыхание, провела внешний осмотр в поиске серьезных повреждений. По результатам обнаружились: сломанная голень, многочисленные порезы и пробитая в районе виска голова, потенциально опасная сотрясением мозга. Наложив шину на ногу, я начала умывать Полынь. Надеялась, что не только добавлю лоска своему трупоподобному куратору, но и смогу привести его в чувство, дабы услышать дальнейшие инструкции.
Но пока, раз он никак не очухается…
Я осторожно взяла Полынь за левую руку, поднимая ее и поворачивая ладонью к себе. Раздвинула широкие металлические браслеты, почти полностью закрывающие предплечье Внемлющего, и, не мигая, уставилась на мерцающие алым линии под многочисленными татуировками.
Да. Есть вещи — не скроешь. Сколько хочешь перебивай их черными изображениями полуголых фэйри и трехмерными геометрическими фигурами, а в один прекрасный день они все равно засветят тебя не с лучшей стороны перед всем честным народом. С запястья Полыни на меня смотрело миндалевидное око, вписанное в ромб, в который летели пять тонко вычерченных, графичных кинжалов.
Обычно его называют "багровое око". Мастер-колорист бы с этим не согласился, но название есть название.
Так вот почему куратор так дернулся, когда я на днях ляпнула про то, что «у тебя на левой руке должна быть татуировка» — она действительно там была. Вот почему его братья учились в Академии бесплатно — родители тупо продали одного из сыновей за хорошую цену, ведь никто не станет теневиком по доброй воле. И все эти запредельные умения, в которых весь мир подозревает Ходящих — кажется, сегодня я имела честь созерцать чуть ли не полный букет в исполнении Полыни. Пять стрел на татуировке… хм… Как он там сказал? Блекнуть, Прыгать, Скользить? Видимо, вдобавок к этому читать мысли? И еще что-то?
Глубокий алый цвет татуировки проникал сквозь слои остальных рисунков, с энергией утопающего стремясь наружу. Я, со смешанным чувством ужаса и предвкушения, коснулась «ока» пальцем. Ничего не произошло.
— Кхе-кхем, — сказал Полынь, открыв глаза. Я вздрогнула, на добрые полметра подлетев над кухонным паркетом «елочкой».
— Оклемался? — оклемавшись сама, с идиотской улыбкой ободряюще кивнула я.
Ловчий скосил взгляд на мои ладони, истерично сжимающие его запястье. Я, охнув, отцепилась от него и на всякий случай немножко отползла вбок. В воцарившемся молчании хорошо было слышно жужжание шмеля, заблудившегося среди сервантов.
— Спасибо, — кивнул Полынь. Не знаю, как, но и лежа на спине на голом полу, ему удалось сделать это с достоинством. В моем случае сокращение шейных мышц привело бы к жуткой картинке вроде оплывшей жабы. Думаете, я преувеличиваю? А ну-ка быстро пошли и кивнули в зеркало, пытаясь опустить подбородок до самой груди (иначе на полу не выйдет)!
— Полынь, — я набрала воздуха в грудь, чтобы задать мучавший меня вопрос, но в итоге просто запнулась. Куратор меж тем резво сел, пощупал шину на ноге, показал мне большой палец с соответствующим радостным выражением лица и встал, опираясь о стоявшую рядом мебель. Покрытый бабушкиным пледом стул немилосердно заскрипел, но согласился поддержать Внемлющего.
— Мне пора идти. Спасибо, Тинави, — подмигнул куратор.
— Прямо сейчас? — взвыла я. Он пожал плечами и незаметно поморщился от боли. Сверился со своими часами, которые чудом остались целы в сегодняшней заварушке:
— По-хорошему уходить надо было час назад. Мне повезло, что все в Шолохе были отвлечены теми разрушениями, которые ты умудрилась устроить на дворцовом острове. Ты дала мне фору. Но сейчас наверняка уже разбираются, что случилось в храме… И мои Умения не останутся незамеченными — их видели те гвардейцы, охранные имаграфы с детекторами запредельного, еще прах знает какие свидетели… Нет, времени совсем не осталось, — покачал головой он.
— Что, так ничего и не объяснишь толком? — кисло протянула я, глядя на то, как резво он скачет по кухне на одной ноге и собирает свои промокшие шмотки, развешанные на бельевых веревках.