Тень разрастается
Часть 45 из 85 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ну вам ведь наверняка интереснооооо…. — законючил Иладриль и еще жарче зашептал.
Андрис сокрушенно покачала головой, достала из кармана маленькую бронзовую табакерку и, буркнув заклинание, резко ее распахнула. А потом не менее резко защелкнула крышечку — уже после того, как Иладриля вместе с его колпаком всосало внутрь.
— С этими призраками проблем не наберешься! — посетовала Андрис и поманила меня наверх. — Пойдем. Все уже собрались.
— И как там? — с опаской поинтересовалась я.
Андрис поймала мой испуганный взгляд и громко расхохоталась:
— Ты специально так опоздала, да? Не хотела при этом дурдоме присутствовать? Лично я пока воздержусь от оценки. То, что маньяк на свободе — полное дерьмо, но дерьмо законное. То, что он говорит про Пустоту — без доказательств ничего не значит. Короче, посижу-послушаю, — она беззаботно пожала плечами.
— А почему ты пришла с призраком? — полюбопытствовала я.
Ищейка сокрушенно покачала головой:
— Не могу от него избавиться. Он в одном деле свидетелем проходит. Убили его соседа. Иладриль так обрадовался, что сможет помочь правосудию, что сам умер — от разрыва сердца. Но тяга к «консультированию органов» оказалась в нем столь сильна, что, елы-палы, он стал привидением. Теперь летает за мной везде, я ему, типа, понравилась. Только и передыха, когда его в табакерку прячу. Но он потом начинает бушевать. Приходится выпускать.
— Ничего себе, — покачала головой я, пока мы брели по второму этажу. — А что он тебе шептал?
— О… — Андрис прикусила пухленькую нижнюю губу. — О! Иладриль при жизни был менталистом. Людей читал: по лицам там, по жестам, мимике, по всему и сразу. А теперь никак не заткнется, так и норовит вывалить мне правду про окружающих.
— И что он про меня сказал?
— Гадости преимущественно, — Андрис дружески шлепнула меня по плечу. Мое лицо вытянулось. — Он про всех гадости говорит, не волнуйся. Такой уж был человек… Сегодня хотя бы шепотом это делать научился. Вчера-то вслух вещал, от всей широкой, блин, души. Чтоб «изучаемый» обязательно слышал.
Меня посетила догадка:
— Он Полыни тоже что-то неприятное сказал, да? Громко? — предположила я, вспомнив, как куратор не обрадовался просьбе позвать сегодня Андрис.
Андрис резко помрачнела.
— Я бы не назвала это неприятным для Полыни. Даже наоборот. При определенном складе характера можно гордиться… — пробормотала она и резким движением распахнула дверь в небольшую, едва подсвеченную зеленым светом залу.
Обстановка внутри, надо сказать, была интригующей.
Кадия сидела на стуле, поставив его задом наперед. Она нарочито не спускала холодного, застывшего взгляда с Давьера. Длинные, холеные пальцы Мчащейся назойливо барабанили по спинке стула.
Давьер сидел в другом конце зала, в низком круглом кресле, смирный и смурной, как храмовый хорист слишком ранним воскресным утром. Думаю, большую роль в формировании его плохо настроения сыграл тот факт, что вокруг Давьера на полу полыхал огненный контур. Такие обычно используют, чтобы сдержать в кругу призванных духов, но, в принципе, и против человека помогает. Попробуешь пересечь границу изнутри наружу — и все, привет, теперь ты головешка.
За спиной у маньяка тенью стоял Полынь. Куратор спиной оперся на стену зала, игнорируя множество удобной мебели вокруг. Его руки застыли в поддерживающем магическом жесте: ладони собраны горстями и накрывают правая левую. Значит, контур — его авторства.
Любопытный взгляд Полыни был обращен к Дахху. Тот, в съехавшей набекрень шапке, волнительно писал что-то на огромной грифельной доске. Мел в его руках крошился и отвратительно скрипел, доска — на колесиках — то и дело уезжала вбок, и тогда Смеющийся крепко хватал ее за раму и рывком возвращал на место, что-то увлеченно приборматывая. Строчки разбегались, оглушенные его энтузиазмом, и то взлетали высоко вверх, то обреченно заваливались вниз. Волны текста затопляли доску, неуправляемые, непонятные, как сама стихия. Дахху один создавал весь тот странный, академическо-научный шумовой фон, который наполнял пространство залы. Окружающие помалкивали.
— Всем привет, — кашлянула я. — Как ваши успехи?
Все дружно повернулись в мою сторону. Удивительно, но самым теплым оказался взгляд маньяка… Полынь нарочито медленно открыл висящие у него на груди часы и поднес к носу близко-близко, будто бы слеповато сощурился. Кадия скорчила физиономию, и я прочитала по ее губам возмущенное: «Какого праха?!»
Контрастом к этой мизансцене прозвучала реплика Дахху:
— Все отлично! — друг испачканными мелом костяшками пальцем рьяно почесал нос. — Процесс идет. Я решил провести квадрант-анализ Пустоты. Сведений у нас немного, конечно, но…
Смеющийся начал хаотично и взбудоражено скользить мелком по доске, обводя одни слова и подчеркивая другие. Я тяжело сглотнула. Небо голубое! Только вот квадрант-анализа, чем бы он ни был, мне сейчас не хватало!
Кадия глянула на прыгающего с мелком друга и фыркнула — почти по-доброму, успех:
— Буду милосердной и избавлю тебя от квадранта! Идея такова. Про Пустоту никто, кроме придурка, — он исподлобья зыркнула на Давьера, — никогда не слышал. Но Дахху умоляет нас на вечерок принять на веру несколько постулатов: что придурок — хранитель, что Пустота — опасна, что сейчас она в есть в Шолохе. Так что пляшем от этой сомнительной, кхм, инфы. Но пляшем мы недалеко и недолго! Потому что у придурка о Пустоте совсем мало сведений.
Дахху обнял доску двумя руками и рьяно подтащил ко мне поближе, чтобы было лучше видно.
— Мы вот это знаем, — он с энтузиазмом ткнул в скромный перечень из пяти пунктов.
Я зачитала вслух:
— «Первое. Пустота селится внутри человека и питается его эмоциями и памятью — он становится грустным, вялым, страдает провалами в памяти. Второе. Внутри человека Пустота растет около суток, а потом делится — и новая Пустота передается следующему носителю. Третье. Пустота передается через физическое касание. Четвертое. Эксперимент по изучению Пустоты, который Давьера видел в другом мире, оборвался внезапно, когда исследователь потерял к нему интерес (не знаем, почему). Пятое. По свидетельству Тинави и Давьера, ими Пустота ощущается как создание агрессивное, злое и болезненное». Мда. Негусто.
Полынь из своего угла цокнул языком:
— Зато другой столбик поражает своими размерами — перечень наших вопросов.
Дахху, в ответ на эти слова, указал мне на левую часть доски. И впрямь. Я уже не стала читать вслух, просто пробежав десятки строчек глазами. В чем цель Пустоты? Что потом происходит с зараженными? На сколько частей она делится? Как ее убрать? И т. д.
Последний вопрос зацепил меня, и я возмущенно прочла его вслух:
- «Существует ли Пустота на самом деле или наши источники лгут о ней в соответствии со своими тайными планами?». Серьезно? — я обвела друзей обиженным взглядом.
Полынь деликатно кашлянул и принялся объяснять. Видимо, это он был автором вопроса. Сначала Ловчий говорил извиняющеся, но потом его голос окреп, а интонации снова начали напоминать о допросной комнате.
— Дело в том, что нам, — он обвел рукой себя, Андрис и Кадию, — сложно принять ваши слова на веру. Лично я не вижу никакой Пустоты. Не чувствую ни ее, ни ее последствий, никогда о ней не читал. Доверия к одному источнику… — он окинул равнодушным взглядом Давьера, — у меня нет. Другой источник — ты. А ты весьма, кхм, эмоциональна…
Я задохнулась от негодования и нехорошо сощурилась. Полынь непреклонно продолжил:
— …Весьма эмоциональна, склонна к преувеличениям, можешь испытывать посстравматический стресс. Еще ты неопытна в новой для тебя магии и можешь ошибаться. Как я уже говорил, субъективные ощущения, ожидания и тревоги одного — штука условная. Без доказательств вопрос Пустоты получается вопросом частной веры. А частная вера не должна становиться основой для, так сказать, подъема всех парусов на лодке общественной паники. Так что либо вы с Давьером предоставляете нам какие-то факты — внешние, а не изъятые из ваших голов, памяти, душевных склонностей и так далее, либо на данном этапе вопрос Пустоты не несет смысла и не требует организации подобных собраний и нашего участия.
Кадия вдруг подскочила на стуле и обвиняюще ткнула пальцем в Ловчего:
— Ну нет, Полынь! Это ты профессионально говоришь, конечно, но как-то не душевно! — выпалила она. — Частная вера, ишь, его не устраивает! Если все и всегда будут молчать о своих тревогах, лениться действовать, пока в итоге не станет поздно, то мир очень быстро грёкнется! И вообще — ты кто такой, чтобы наезжать на Тинави?
— Ты не поняла, Кадия, — терпеливо возразил куратор. — Я не предлагаю отказаться от изучения вопроса вообще, я просто считаю нашу встречу поспешной и отдающей паникерством.
— Ну и иди тогда отсюда, раз для тебя это паникерство! — окончательно вспылила Кад. — Если тебе жалко своего драгоценное времени!
— Дело не во мне, а в общей рациональности подхода к проблемам, — продолжал чеканить Полынь. — В конце концов, Тинави — мой партнер. И важно, чтобы в дальнейшем, когда мы вернемся к работе, ее решения имели под собой что-то реальное, кроме суммы необоснованных фактами треволнений…
— Но, господин Полынь, ведь это я вас собрал сегодня! — в отчаянии вмешался Дахху.
— Да просто, в отличие от тебя, железнолицый, она нормальный человек! — продолжала бушевать Кадия. — А люди заботятся о других людях, даже если это не рационально! Если бы Тинави действовала «по фактам», то ты бы так и сидел в тюрьме сейчас!
— Не путай теплое с мягким, — Полынь, в свою очередь, раздражился.
- Вот как-то так весь час и прошел, — лукаво шепнула мне Андрис на ушко. Давьер в своем огненном круге тихо засмеялся.
Я поскорее встряла в общую ссору, выкрикнув:
— Социализация!
Все заткнулись, изумленно обернулись ко мне. Я повторила:
— Социализация. Вот каков был девиз моего сегодняшнего дня. И этот девиз — твои просьбы услышаны, Полынь, — работает на появление доказательств.
Недоумение в массах росло, и даже призрак Иладриль, тихо бившийся в табакерке Андрис, заинтересованно умолк.
Я принялась объяснять:
— Мне хотелось понять, сколько людей уже больны Пустотой. Поэтому сегодня я бесконечно, беспрерывно со всеми знакомилась, всех трогала, жала всем руки, иногда даже — особо радушных — обнимала и целовала в обе щеки… — я вздрогнула, вспомнив это нескончаемую многочасовую пытку. — Итог эксперимента таков. Из трехсот семи людей, с которыми у меня случился тактильный контакт, только четверо были — по моему скромнейшему мнению — отмечены Пустотой. Остальные — нормальные, здоровые граждане. И, конечно, не могу не проверить вас…
Я пошла по кругу, официально пожимая руки.
— Ну, поздравляю, все чисто. Итак. Четверо больных: маг из Башни, танцовщица из кабака, гувернантка и гвардеец… Ох, о последнем даже не спрашивайте, — сморщилась я. — Лучше мне к дворцовому острову не приближаться. Кажется, эти ребятки в кокардах не любят, когда их всех по-очереди хватают за руки. Еле убежала потом.
— То есть процент зараженных пока не велик, — задумчиво пробормотал Давьер.
Я пожала плечами:
— Либо так, либо я не там знакомилась с людьми. Хотя старалась сделать выборку репрезентативной: и в Посольском квартале побывала, и в Метелочном. И на Министерской площади отиралась, и в переулке Тридцати Грехов, — я вздохнула. — Погуляла от души, короче. Вот отчет. Пригодится, — я вытащила из кармана летяги свернутый трубочкой длиннющий свиток — карту Шолоха, на которой отметила свой маршрут и места встречи «больных» Пустотой.
Я подошла к доске, магнитами прикрепила туда свою карту, слегка прикрыв письмена Дахху. Тот не возражал.
Я откашлялась и провозгласила:
— Отныне тут наш штаб и то великолепное рукоделие из заметок, свидетельств и гипотез, которое обычно сопровождает расследования. Если кому-то вопрос Пустоты кажется бредовым — без проблем. Можно уйти и сейчас, и потом, в любой момент.
Встретив мой ехидный взгляд, Полынь лишь поджал губы. Все остались на своих местах.
Я улыбнулась:
— Ну и отлично! Тогда первый шаг — изучение захваченного Пустотой человека. Надеюсь, это даст нам пресловутые доказательства и укрепит вашу веру. Изучать будем прямо сейчас.
Ребята дружно подняли брови.
— Я пригласила танцовщицу из кабака сюда — на вечеринку. Остальные зараженные не согласились, но ей идея понравилась — девушка…мм…не из робких, — я прикусила губу, вспомнив напомаженные волосы, кроваво-красные губы и слишком тугой корсет дамочки, по ночам работавшей в переулке Тридцати Грехов, — Только давайте хотя бы изобразим веселье.
— И во сколько она явится? — Кадия вся как-то подобралась, выдвинула вперед точеный подбородок, заранее готовясь перещеголять гостью по красоте.
Внизу раздался дверной звонок.
— Вот сейчас, — подмигнула я.
Все застыли с выпученными глазами.
Андрис сокрушенно покачала головой, достала из кармана маленькую бронзовую табакерку и, буркнув заклинание, резко ее распахнула. А потом не менее резко защелкнула крышечку — уже после того, как Иладриля вместе с его колпаком всосало внутрь.
— С этими призраками проблем не наберешься! — посетовала Андрис и поманила меня наверх. — Пойдем. Все уже собрались.
— И как там? — с опаской поинтересовалась я.
Андрис поймала мой испуганный взгляд и громко расхохоталась:
— Ты специально так опоздала, да? Не хотела при этом дурдоме присутствовать? Лично я пока воздержусь от оценки. То, что маньяк на свободе — полное дерьмо, но дерьмо законное. То, что он говорит про Пустоту — без доказательств ничего не значит. Короче, посижу-послушаю, — она беззаботно пожала плечами.
— А почему ты пришла с призраком? — полюбопытствовала я.
Ищейка сокрушенно покачала головой:
— Не могу от него избавиться. Он в одном деле свидетелем проходит. Убили его соседа. Иладриль так обрадовался, что сможет помочь правосудию, что сам умер — от разрыва сердца. Но тяга к «консультированию органов» оказалась в нем столь сильна, что, елы-палы, он стал привидением. Теперь летает за мной везде, я ему, типа, понравилась. Только и передыха, когда его в табакерку прячу. Но он потом начинает бушевать. Приходится выпускать.
— Ничего себе, — покачала головой я, пока мы брели по второму этажу. — А что он тебе шептал?
— О… — Андрис прикусила пухленькую нижнюю губу. — О! Иладриль при жизни был менталистом. Людей читал: по лицам там, по жестам, мимике, по всему и сразу. А теперь никак не заткнется, так и норовит вывалить мне правду про окружающих.
— И что он про меня сказал?
— Гадости преимущественно, — Андрис дружески шлепнула меня по плечу. Мое лицо вытянулось. — Он про всех гадости говорит, не волнуйся. Такой уж был человек… Сегодня хотя бы шепотом это делать научился. Вчера-то вслух вещал, от всей широкой, блин, души. Чтоб «изучаемый» обязательно слышал.
Меня посетила догадка:
— Он Полыни тоже что-то неприятное сказал, да? Громко? — предположила я, вспомнив, как куратор не обрадовался просьбе позвать сегодня Андрис.
Андрис резко помрачнела.
— Я бы не назвала это неприятным для Полыни. Даже наоборот. При определенном складе характера можно гордиться… — пробормотала она и резким движением распахнула дверь в небольшую, едва подсвеченную зеленым светом залу.
Обстановка внутри, надо сказать, была интригующей.
Кадия сидела на стуле, поставив его задом наперед. Она нарочито не спускала холодного, застывшего взгляда с Давьера. Длинные, холеные пальцы Мчащейся назойливо барабанили по спинке стула.
Давьер сидел в другом конце зала, в низком круглом кресле, смирный и смурной, как храмовый хорист слишком ранним воскресным утром. Думаю, большую роль в формировании его плохо настроения сыграл тот факт, что вокруг Давьера на полу полыхал огненный контур. Такие обычно используют, чтобы сдержать в кругу призванных духов, но, в принципе, и против человека помогает. Попробуешь пересечь границу изнутри наружу — и все, привет, теперь ты головешка.
За спиной у маньяка тенью стоял Полынь. Куратор спиной оперся на стену зала, игнорируя множество удобной мебели вокруг. Его руки застыли в поддерживающем магическом жесте: ладони собраны горстями и накрывают правая левую. Значит, контур — его авторства.
Любопытный взгляд Полыни был обращен к Дахху. Тот, в съехавшей набекрень шапке, волнительно писал что-то на огромной грифельной доске. Мел в его руках крошился и отвратительно скрипел, доска — на колесиках — то и дело уезжала вбок, и тогда Смеющийся крепко хватал ее за раму и рывком возвращал на место, что-то увлеченно приборматывая. Строчки разбегались, оглушенные его энтузиазмом, и то взлетали высоко вверх, то обреченно заваливались вниз. Волны текста затопляли доску, неуправляемые, непонятные, как сама стихия. Дахху один создавал весь тот странный, академическо-научный шумовой фон, который наполнял пространство залы. Окружающие помалкивали.
— Всем привет, — кашлянула я. — Как ваши успехи?
Все дружно повернулись в мою сторону. Удивительно, но самым теплым оказался взгляд маньяка… Полынь нарочито медленно открыл висящие у него на груди часы и поднес к носу близко-близко, будто бы слеповато сощурился. Кадия скорчила физиономию, и я прочитала по ее губам возмущенное: «Какого праха?!»
Контрастом к этой мизансцене прозвучала реплика Дахху:
— Все отлично! — друг испачканными мелом костяшками пальцем рьяно почесал нос. — Процесс идет. Я решил провести квадрант-анализ Пустоты. Сведений у нас немного, конечно, но…
Смеющийся начал хаотично и взбудоражено скользить мелком по доске, обводя одни слова и подчеркивая другие. Я тяжело сглотнула. Небо голубое! Только вот квадрант-анализа, чем бы он ни был, мне сейчас не хватало!
Кадия глянула на прыгающего с мелком друга и фыркнула — почти по-доброму, успех:
— Буду милосердной и избавлю тебя от квадранта! Идея такова. Про Пустоту никто, кроме придурка, — он исподлобья зыркнула на Давьера, — никогда не слышал. Но Дахху умоляет нас на вечерок принять на веру несколько постулатов: что придурок — хранитель, что Пустота — опасна, что сейчас она в есть в Шолохе. Так что пляшем от этой сомнительной, кхм, инфы. Но пляшем мы недалеко и недолго! Потому что у придурка о Пустоте совсем мало сведений.
Дахху обнял доску двумя руками и рьяно подтащил ко мне поближе, чтобы было лучше видно.
— Мы вот это знаем, — он с энтузиазмом ткнул в скромный перечень из пяти пунктов.
Я зачитала вслух:
— «Первое. Пустота селится внутри человека и питается его эмоциями и памятью — он становится грустным, вялым, страдает провалами в памяти. Второе. Внутри человека Пустота растет около суток, а потом делится — и новая Пустота передается следующему носителю. Третье. Пустота передается через физическое касание. Четвертое. Эксперимент по изучению Пустоты, который Давьера видел в другом мире, оборвался внезапно, когда исследователь потерял к нему интерес (не знаем, почему). Пятое. По свидетельству Тинави и Давьера, ими Пустота ощущается как создание агрессивное, злое и болезненное». Мда. Негусто.
Полынь из своего угла цокнул языком:
— Зато другой столбик поражает своими размерами — перечень наших вопросов.
Дахху, в ответ на эти слова, указал мне на левую часть доски. И впрямь. Я уже не стала читать вслух, просто пробежав десятки строчек глазами. В чем цель Пустоты? Что потом происходит с зараженными? На сколько частей она делится? Как ее убрать? И т. д.
Последний вопрос зацепил меня, и я возмущенно прочла его вслух:
- «Существует ли Пустота на самом деле или наши источники лгут о ней в соответствии со своими тайными планами?». Серьезно? — я обвела друзей обиженным взглядом.
Полынь деликатно кашлянул и принялся объяснять. Видимо, это он был автором вопроса. Сначала Ловчий говорил извиняющеся, но потом его голос окреп, а интонации снова начали напоминать о допросной комнате.
— Дело в том, что нам, — он обвел рукой себя, Андрис и Кадию, — сложно принять ваши слова на веру. Лично я не вижу никакой Пустоты. Не чувствую ни ее, ни ее последствий, никогда о ней не читал. Доверия к одному источнику… — он окинул равнодушным взглядом Давьера, — у меня нет. Другой источник — ты. А ты весьма, кхм, эмоциональна…
Я задохнулась от негодования и нехорошо сощурилась. Полынь непреклонно продолжил:
— …Весьма эмоциональна, склонна к преувеличениям, можешь испытывать посстравматический стресс. Еще ты неопытна в новой для тебя магии и можешь ошибаться. Как я уже говорил, субъективные ощущения, ожидания и тревоги одного — штука условная. Без доказательств вопрос Пустоты получается вопросом частной веры. А частная вера не должна становиться основой для, так сказать, подъема всех парусов на лодке общественной паники. Так что либо вы с Давьером предоставляете нам какие-то факты — внешние, а не изъятые из ваших голов, памяти, душевных склонностей и так далее, либо на данном этапе вопрос Пустоты не несет смысла и не требует организации подобных собраний и нашего участия.
Кадия вдруг подскочила на стуле и обвиняюще ткнула пальцем в Ловчего:
— Ну нет, Полынь! Это ты профессионально говоришь, конечно, но как-то не душевно! — выпалила она. — Частная вера, ишь, его не устраивает! Если все и всегда будут молчать о своих тревогах, лениться действовать, пока в итоге не станет поздно, то мир очень быстро грёкнется! И вообще — ты кто такой, чтобы наезжать на Тинави?
— Ты не поняла, Кадия, — терпеливо возразил куратор. — Я не предлагаю отказаться от изучения вопроса вообще, я просто считаю нашу встречу поспешной и отдающей паникерством.
— Ну и иди тогда отсюда, раз для тебя это паникерство! — окончательно вспылила Кад. — Если тебе жалко своего драгоценное времени!
— Дело не во мне, а в общей рациональности подхода к проблемам, — продолжал чеканить Полынь. — В конце концов, Тинави — мой партнер. И важно, чтобы в дальнейшем, когда мы вернемся к работе, ее решения имели под собой что-то реальное, кроме суммы необоснованных фактами треволнений…
— Но, господин Полынь, ведь это я вас собрал сегодня! — в отчаянии вмешался Дахху.
— Да просто, в отличие от тебя, железнолицый, она нормальный человек! — продолжала бушевать Кадия. — А люди заботятся о других людях, даже если это не рационально! Если бы Тинави действовала «по фактам», то ты бы так и сидел в тюрьме сейчас!
— Не путай теплое с мягким, — Полынь, в свою очередь, раздражился.
- Вот как-то так весь час и прошел, — лукаво шепнула мне Андрис на ушко. Давьер в своем огненном круге тихо засмеялся.
Я поскорее встряла в общую ссору, выкрикнув:
— Социализация!
Все заткнулись, изумленно обернулись ко мне. Я повторила:
— Социализация. Вот каков был девиз моего сегодняшнего дня. И этот девиз — твои просьбы услышаны, Полынь, — работает на появление доказательств.
Недоумение в массах росло, и даже призрак Иладриль, тихо бившийся в табакерке Андрис, заинтересованно умолк.
Я принялась объяснять:
— Мне хотелось понять, сколько людей уже больны Пустотой. Поэтому сегодня я бесконечно, беспрерывно со всеми знакомилась, всех трогала, жала всем руки, иногда даже — особо радушных — обнимала и целовала в обе щеки… — я вздрогнула, вспомнив это нескончаемую многочасовую пытку. — Итог эксперимента таков. Из трехсот семи людей, с которыми у меня случился тактильный контакт, только четверо были — по моему скромнейшему мнению — отмечены Пустотой. Остальные — нормальные, здоровые граждане. И, конечно, не могу не проверить вас…
Я пошла по кругу, официально пожимая руки.
— Ну, поздравляю, все чисто. Итак. Четверо больных: маг из Башни, танцовщица из кабака, гувернантка и гвардеец… Ох, о последнем даже не спрашивайте, — сморщилась я. — Лучше мне к дворцовому острову не приближаться. Кажется, эти ребятки в кокардах не любят, когда их всех по-очереди хватают за руки. Еле убежала потом.
— То есть процент зараженных пока не велик, — задумчиво пробормотал Давьер.
Я пожала плечами:
— Либо так, либо я не там знакомилась с людьми. Хотя старалась сделать выборку репрезентативной: и в Посольском квартале побывала, и в Метелочном. И на Министерской площади отиралась, и в переулке Тридцати Грехов, — я вздохнула. — Погуляла от души, короче. Вот отчет. Пригодится, — я вытащила из кармана летяги свернутый трубочкой длиннющий свиток — карту Шолоха, на которой отметила свой маршрут и места встречи «больных» Пустотой.
Я подошла к доске, магнитами прикрепила туда свою карту, слегка прикрыв письмена Дахху. Тот не возражал.
Я откашлялась и провозгласила:
— Отныне тут наш штаб и то великолепное рукоделие из заметок, свидетельств и гипотез, которое обычно сопровождает расследования. Если кому-то вопрос Пустоты кажется бредовым — без проблем. Можно уйти и сейчас, и потом, в любой момент.
Встретив мой ехидный взгляд, Полынь лишь поджал губы. Все остались на своих местах.
Я улыбнулась:
— Ну и отлично! Тогда первый шаг — изучение захваченного Пустотой человека. Надеюсь, это даст нам пресловутые доказательства и укрепит вашу веру. Изучать будем прямо сейчас.
Ребята дружно подняли брови.
— Я пригласила танцовщицу из кабака сюда — на вечеринку. Остальные зараженные не согласились, но ей идея понравилась — девушка…мм…не из робких, — я прикусила губу, вспомнив напомаженные волосы, кроваво-красные губы и слишком тугой корсет дамочки, по ночам работавшей в переулке Тридцати Грехов, — Только давайте хотя бы изобразим веселье.
— И во сколько она явится? — Кадия вся как-то подобралась, выдвинула вперед точеный подбородок, заранее готовясь перещеголять гостью по красоте.
Внизу раздался дверной звонок.
— Вот сейчас, — подмигнула я.
Все застыли с выпученными глазами.