Тень разрастается
Часть 32 из 85 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мда. А ведь точно.
Рановато я начала бахвалиться мозговой деятельностью.
Я нахмурилась:
— Ладно, но что нам делать теперь?
Полынь пожал плечами, звякнув колокольчиками, и краешком рта улыбнулся:
— Ничего. Отдыхать, приходить в себя. Если, конечно, Его Величество сдержит слово и выдаст две амнистии.
Будто в ответ на его реплику, из-за угла коридора к нам вывернул обтянутый желтым бархатом гонец: безусый мальчишка с острым носиком и павлиньим пером на берете.
— Госпожа Тинави из Дома Страждущих, Господин Полынь из Дома Внемлющих, Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Вас принять от Него два Высоких дарственных документа!
Количество больших букв в предложении зашкаливало, у меня аж зубы свело от такой подобострастности.
Полынь взял из рук мальчика свитки, развернул, удивленно хмыкнул:
— Смотри-ка, а он не соврал! Полное помилование.
Мальчишка продолжил, выгибая грудь колесом от раздувающей его гордости за такое блестящее задание:
— Также Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Госпожу Тинави из Дома Страждущих вернуть Ему Его дарственный перстень!
— Какой же он дарственный, если вернуть, — пробурчала я, снимая с большого пальца колечко. И поскорее отвела руку от загребущих лапок гонца: — Э, не так быстро!
Я достала из кармана шаровар свиток от Карла, который хранитель вручил мне в Мудре. Смяла пальцами письмо и просунула сквозь перстень, так, чтобы королю уж точно пришлось обратить внимание на диковинное послание, буде хочет снова нацепить цацку. Ну а там и прочитает, наверное.
И, будем надеяться, проникнется угрозой.
Когда гонец умчал — только павлинье перо и мелькнуло — Полынь рассеянно почесал подбородок:
— Лиссая как-то жалко… Вы были близки?
Я поперхнулась, некстати вспомнив одну неловкую сцену.
— Ну, так, — увернулась я от прямого ответа.
— Я всегда думал, что он жутко избалованный, неприятный тип, да еще и сумасшедший. Но вот так ворваться в тронный зал — это было смело. Чую, не скоро его из Лазарета выпустят. Король любит хоронить все неловкое.
«Как и я,» — подумала я, мысленно порадовавшись, что в ближайшие пару дней можно не объясняться с Лисом.
— Ну что, пойдем, встретим нашу бравую команду у кургана? — предложил Полынь.
Я кивнула, и мы пошли.
Многочисленные камни, вдруг разом свалившиеся с моей души, оставляли удивительное чувство легкой неудовлетворенности… Кажется, я привыкла к состоянию круглосуточного стресса, и мысль о том, что теперь можно выдохнуть и расслабиться, вызывала глубочайшее недоумение.
Я потрясла головой. Ну, нет. Не стоит о таком думать. А то, глядишь, мироздание подслушает и с щедрым воплем «Нате-пожалуйте!» вывалит на тебя новую кучу дерьма. Сиди потом с лопаткой, разгребай.
* * *
В общем, я как в воду глядела.
Пора открывать гадальное бюро «Недобрые пророчества тетушки Тинави».
Какая-то подлая тварь в небесной канцелярии-таки успела зафиксировать мелькнувшую у меня жалобу на то, что «слишком быстро все закончилось» и отчаянно зазвонила в колокольчик отдела доставки неприятностей.
Но до того, как всё опять пошло прахом, я выиграла, будто в лотерею, несколько хороших, добрых дней.
Сайнор ошибался, гордо заявив мне, что все важное в человеческой жизни можно уложить в полутора суток. Нифига. Та неделя после возвращения из некрополя была шедевром целиком и полностью. Золотым веком, сгущенным до размеров пятидневки.
Мы с Полынью долго ждали ребят из-под кургана. Но все-таки дождались. Все трое вывалились из-за круглой металлической двери грязными, ошеломленными и крайне возбужденными. У Андрис, вдобавок к рюкзаку, появилась огромная «бабушкина» авоська, набитая какими-то камешками, железками и, кажется, прахом окончательно усопших скелетов («Принесу в лабораторию на анализ, коллеги обзавидуются», — пояснила она).
Дахху нес в руках здоровенный кусок стенной кладки — с багряными буквами на нем, конечно же. Смеющийся прижимал песчаник к груди с такой страстью, что я аж позавидовала. Что б ко мне кто относился с таким пиететом, как этот ненормальный — к чужому алфавиту! Долго же они его выламывали! Хотя, в общем и целом, Дахху выглядел каким-то… Расстроенным. Хм, что за дела? Не понравилось быть медиумом для бокки? Или тоже жалеет, что все позади? Надо будет обсудить.
Ну а вышедшая из-под кургана Кадия была приятно взбудоражена разразившейся битвой. Она просто пылала здоровьем, готовая хоть сейчас идти сражаться с новыми вурдалаками, упырями, вампирами, кем угодно.
— Нам точно нужна вечеринка, — категорически заявила им я. — Зря, что ли, в последние пару дней она то и дело мелькала в разговорах?
Все согласились.
Но решили перенести празднование на конец недели — а пока не мешало бы прийти в себя.
Так что после Дворца я отправилась в Мшистый квартал, заново начала обживать свой безвременно покинутый дом. Там танцующая в лучах яркого утреннего солнца пыль вдруг напомнила мне об одном данном зароке… И, мысленно пожелав себе удачи, я развернулась и отправилась мириться с семьей. Больше полугода с родителями не виделись — шутка ли?
Не буду утомлять вас подробностями воссоединения Дома Страждущих, но все прошло хорошо. Мир воцарился после всего-то пары часов скандалов и битья посуды по программе «дочь-преступница, беглая дочь, как же тебя, так-раз-так, угораздило теперь дочерью-спасительницей-принца заделаться, и все это — нам не рассказывая?!». Твердо условившись раз в неделю собираться на долгие семейные ужины — только разговоры, только хардкор (привет Карлу), мы с родителями мирно разошлись, на одну тысячную ближе друг к другу, чем раньше. Но в таких делах важно постоянство, а не скорость, так что все путем.
Самый кайф ждал меня следующим утром. Я проснулась у себя: томная, разморенная нежданной июньской жарой, с ногой, доверчиво свисающей со старой тахты в библиотеке, испокон веку играющей для меня роль запасной кровати. Секунду-другую я соображала — что не так? — и поняла: стук! Стук в дверь, вот что меня разбудило.
Я рванула вниз и, к своему вящему удивлению, не обнаружила на пороге ровным счетом никого.
Однако на ступеньках лежала посылка — прямоугольный мягкий кулек в коричневой почтовой бумаге. Сантиметров тридцать на тридцать. Ни подписи, ни бантика там какого — ничего. Я с подозрением повертела головой туда-сюда. Хм… Все тихо. Кусты не шевелятся из-за ржача неведомых преступников. За забором не слышно топота убегающих ног.
Заинтригованная, я утащила кулек в дом. Села на кухне, долго на него смотрела. Наконец, развернула — сердце что-то почуяло и забилось сильно, так сильно, будто мне прилюдно высшую королевскую награду вручали…
В кульке был плащ-летяга. Бирюзовый, весь в разноцветных заплатках, накладных карманах, с шелковой подкладкой цвета весеннего моря. Я ахнула, начала его теребить: сразу же выяснилось, что это не моя летяга. Копия. Но настолько хорошая, что любые огорчения завяли на корню. В одном из глубоких внутренних кармашков нашлась отпечатанная в типографии записка: «спасибо».
Я так и не поняла, кто мне ее подарил. Устроила строжайший допрос каждому, особенно, конечно, отцу, «поставщику» оригинальной летяги — но никто не признался. Забавно. Оказывается, в мире есть люди, которые могут искренне сказать мне «спасибо» — во всяком случае, могут в той мере, чтобы я заподозрила их в посылке такого шикарного подарка…
Вечеринка наша, между тем, прошла по высшему разряду. Я пригласила всех к себе. Включая, конечно, живность: Снежка, Мараха (этот поганец не хотел возвращаться домой, представляете?), мелкого Плюмика Полыни и ручной саламандры Андрис со звучным именем Элеонора Пожарская. Еще мы позвали Патрициуса — и он был очень, очень счастлив, все лез обниматься и весь вечер плел венки, как сумасшедший.
Праздник прошел весело.
Мы играли во всякие безумные игры. «Ты никогда не дрался?! Серьезно? НИКОГДА?! — визжала от восторга Андрис, когда Дахху начал такой тур в подростковой «я никогда не». «А ты никогда не читала Старшую Энду в оригинале,» — огрызнулся друг, — «но я почему-то не возмущаюсь».
Мы плясали. «Поднимаете правую переднюю ногу — воооот так. Потом заднюю… ох ты ж, батюшки, у вас нет задней… Ну, не беда!», — утешал Патрициус, ничтоже сумняшеся пытаясь научить нас кентавровому гопаку.
Мы строили совместные планы. «Короче, народ! Папочка через месяц отчаливает с дипломатической миссией в соседнюю Кнассию. Предлагаю всем взять недельку отпуска и рвануть за ним. Прах с ней, с политикой, но на ролях делегации Балатона мы с вами обалденно прокатимся. Андрис устроим на роль телохранительницы, Полынь — факиром, с такими-то одежками! Тинави — толмачем, а Дахху сойдет за бедного родственника,» — восторгалась открывающимися перспективами Кад.
И мы грустили.
Я грустила.
Выходила на террасу, опиралась локтями о шершавые перила — никак руки не дойдут оштукатурить — и долго пялилась в синеватую темноту леса, потом переводила взгляд наверх. Звезды светили, как сумасшедшие. Рассыпались бриллиантами по всему небу, скучиваясь ближе к северу, будто грелись. Мерцали, обещая и маня.
Я их вижу, эти небесные, далекие огни. А они видят меня? Они в курсе, что где-то там, внизу, в закрытом для всех мире Лайонассы живет некая Тинави из Дома Страждущих, трусиха и мечтательница? Звездам можно передать привет? Можно попросить об услуге? И, если звезды не знают меня, знают ли они Карла? Авену? Дану? Наверняка хранители жутко намозолили им глаз за эти бесконечные тысячи, тысячи, тысячи лет. Наверняка…
— Тоскуешь? — тихий голос Полыни прервал мои псевдо-философские метания. Я вздрогнула:
— Да так. Упражняюсь в умении всё превращать в трагедию.
— Какое-то непрактичное умение.
— Ну не скажи… Дахху вот бы пригодилось в написании «Доронаха». Превращаешь любую словарную статью в драму — и вот тебе сотни поклонников, любителей утереть слезы платком.
— Ты говоришь так, будто это что-то плохое.
— Вообще-то это ты начал с того, что это что-то плохое!
Полынь умолк и озадаченно почесал затылок под клубком нещадно смотанных волос.
Потом тоже облокотился на перила, расфокусировал взгляд, мечтательно посмотрел на лес. Цокнул языком и покачал головой:
— Я так не могу.
— Как так? — испугалась я.
Сейчас как скажет, что мы все его раздражаем, глупые, глупые людишки, и он лучше вернется в тюрьму, лишь бы нас, дураков не видеть. Или что-нибудь про то, что конкретно я ему надоела хуже горькой редьки.
Полынь скривил губы:
— Без работы не могу. Не понимаю, зачем вообще люди отдыхают?
Я оценивающе посмотрела на его бледную кожу, синяки под глазами, общую загнанность и осунувшееся лицо. Не стала ничего говорить.
— В общем, в понедельник иду на встречу с мастером Улиусом. Он сам позвал. Попробую восстановиться в качестве Ловчего.
— Ого! Это здорово!
— Ага. А ты как?
— В смысле? — опешила я.
Рановато я начала бахвалиться мозговой деятельностью.
Я нахмурилась:
— Ладно, но что нам делать теперь?
Полынь пожал плечами, звякнув колокольчиками, и краешком рта улыбнулся:
— Ничего. Отдыхать, приходить в себя. Если, конечно, Его Величество сдержит слово и выдаст две амнистии.
Будто в ответ на его реплику, из-за угла коридора к нам вывернул обтянутый желтым бархатом гонец: безусый мальчишка с острым носиком и павлиньим пером на берете.
— Госпожа Тинави из Дома Страждущих, Господин Полынь из Дома Внемлющих, Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Вас принять от Него два Высоких дарственных документа!
Количество больших букв в предложении зашкаливало, у меня аж зубы свело от такой подобострастности.
Полынь взял из рук мальчика свитки, развернул, удивленно хмыкнул:
— Смотри-ка, а он не соврал! Полное помилование.
Мальчишка продолжил, выгибая грудь колесом от раздувающей его гордости за такое блестящее задание:
— Также Его Величество Сайнор из Дома Ищущих просит Госпожу Тинави из Дома Страждущих вернуть Ему Его дарственный перстень!
— Какой же он дарственный, если вернуть, — пробурчала я, снимая с большого пальца колечко. И поскорее отвела руку от загребущих лапок гонца: — Э, не так быстро!
Я достала из кармана шаровар свиток от Карла, который хранитель вручил мне в Мудре. Смяла пальцами письмо и просунула сквозь перстень, так, чтобы королю уж точно пришлось обратить внимание на диковинное послание, буде хочет снова нацепить цацку. Ну а там и прочитает, наверное.
И, будем надеяться, проникнется угрозой.
Когда гонец умчал — только павлинье перо и мелькнуло — Полынь рассеянно почесал подбородок:
— Лиссая как-то жалко… Вы были близки?
Я поперхнулась, некстати вспомнив одну неловкую сцену.
— Ну, так, — увернулась я от прямого ответа.
— Я всегда думал, что он жутко избалованный, неприятный тип, да еще и сумасшедший. Но вот так ворваться в тронный зал — это было смело. Чую, не скоро его из Лазарета выпустят. Король любит хоронить все неловкое.
«Как и я,» — подумала я, мысленно порадовавшись, что в ближайшие пару дней можно не объясняться с Лисом.
— Ну что, пойдем, встретим нашу бравую команду у кургана? — предложил Полынь.
Я кивнула, и мы пошли.
Многочисленные камни, вдруг разом свалившиеся с моей души, оставляли удивительное чувство легкой неудовлетворенности… Кажется, я привыкла к состоянию круглосуточного стресса, и мысль о том, что теперь можно выдохнуть и расслабиться, вызывала глубочайшее недоумение.
Я потрясла головой. Ну, нет. Не стоит о таком думать. А то, глядишь, мироздание подслушает и с щедрым воплем «Нате-пожалуйте!» вывалит на тебя новую кучу дерьма. Сиди потом с лопаткой, разгребай.
* * *
В общем, я как в воду глядела.
Пора открывать гадальное бюро «Недобрые пророчества тетушки Тинави».
Какая-то подлая тварь в небесной канцелярии-таки успела зафиксировать мелькнувшую у меня жалобу на то, что «слишком быстро все закончилось» и отчаянно зазвонила в колокольчик отдела доставки неприятностей.
Но до того, как всё опять пошло прахом, я выиграла, будто в лотерею, несколько хороших, добрых дней.
Сайнор ошибался, гордо заявив мне, что все важное в человеческой жизни можно уложить в полутора суток. Нифига. Та неделя после возвращения из некрополя была шедевром целиком и полностью. Золотым веком, сгущенным до размеров пятидневки.
Мы с Полынью долго ждали ребят из-под кургана. Но все-таки дождались. Все трое вывалились из-за круглой металлической двери грязными, ошеломленными и крайне возбужденными. У Андрис, вдобавок к рюкзаку, появилась огромная «бабушкина» авоська, набитая какими-то камешками, железками и, кажется, прахом окончательно усопших скелетов («Принесу в лабораторию на анализ, коллеги обзавидуются», — пояснила она).
Дахху нес в руках здоровенный кусок стенной кладки — с багряными буквами на нем, конечно же. Смеющийся прижимал песчаник к груди с такой страстью, что я аж позавидовала. Что б ко мне кто относился с таким пиететом, как этот ненормальный — к чужому алфавиту! Долго же они его выламывали! Хотя, в общем и целом, Дахху выглядел каким-то… Расстроенным. Хм, что за дела? Не понравилось быть медиумом для бокки? Или тоже жалеет, что все позади? Надо будет обсудить.
Ну а вышедшая из-под кургана Кадия была приятно взбудоражена разразившейся битвой. Она просто пылала здоровьем, готовая хоть сейчас идти сражаться с новыми вурдалаками, упырями, вампирами, кем угодно.
— Нам точно нужна вечеринка, — категорически заявила им я. — Зря, что ли, в последние пару дней она то и дело мелькала в разговорах?
Все согласились.
Но решили перенести празднование на конец недели — а пока не мешало бы прийти в себя.
Так что после Дворца я отправилась в Мшистый квартал, заново начала обживать свой безвременно покинутый дом. Там танцующая в лучах яркого утреннего солнца пыль вдруг напомнила мне об одном данном зароке… И, мысленно пожелав себе удачи, я развернулась и отправилась мириться с семьей. Больше полугода с родителями не виделись — шутка ли?
Не буду утомлять вас подробностями воссоединения Дома Страждущих, но все прошло хорошо. Мир воцарился после всего-то пары часов скандалов и битья посуды по программе «дочь-преступница, беглая дочь, как же тебя, так-раз-так, угораздило теперь дочерью-спасительницей-принца заделаться, и все это — нам не рассказывая?!». Твердо условившись раз в неделю собираться на долгие семейные ужины — только разговоры, только хардкор (привет Карлу), мы с родителями мирно разошлись, на одну тысячную ближе друг к другу, чем раньше. Но в таких делах важно постоянство, а не скорость, так что все путем.
Самый кайф ждал меня следующим утром. Я проснулась у себя: томная, разморенная нежданной июньской жарой, с ногой, доверчиво свисающей со старой тахты в библиотеке, испокон веку играющей для меня роль запасной кровати. Секунду-другую я соображала — что не так? — и поняла: стук! Стук в дверь, вот что меня разбудило.
Я рванула вниз и, к своему вящему удивлению, не обнаружила на пороге ровным счетом никого.
Однако на ступеньках лежала посылка — прямоугольный мягкий кулек в коричневой почтовой бумаге. Сантиметров тридцать на тридцать. Ни подписи, ни бантика там какого — ничего. Я с подозрением повертела головой туда-сюда. Хм… Все тихо. Кусты не шевелятся из-за ржача неведомых преступников. За забором не слышно топота убегающих ног.
Заинтригованная, я утащила кулек в дом. Села на кухне, долго на него смотрела. Наконец, развернула — сердце что-то почуяло и забилось сильно, так сильно, будто мне прилюдно высшую королевскую награду вручали…
В кульке был плащ-летяга. Бирюзовый, весь в разноцветных заплатках, накладных карманах, с шелковой подкладкой цвета весеннего моря. Я ахнула, начала его теребить: сразу же выяснилось, что это не моя летяга. Копия. Но настолько хорошая, что любые огорчения завяли на корню. В одном из глубоких внутренних кармашков нашлась отпечатанная в типографии записка: «спасибо».
Я так и не поняла, кто мне ее подарил. Устроила строжайший допрос каждому, особенно, конечно, отцу, «поставщику» оригинальной летяги — но никто не признался. Забавно. Оказывается, в мире есть люди, которые могут искренне сказать мне «спасибо» — во всяком случае, могут в той мере, чтобы я заподозрила их в посылке такого шикарного подарка…
Вечеринка наша, между тем, прошла по высшему разряду. Я пригласила всех к себе. Включая, конечно, живность: Снежка, Мараха (этот поганец не хотел возвращаться домой, представляете?), мелкого Плюмика Полыни и ручной саламандры Андрис со звучным именем Элеонора Пожарская. Еще мы позвали Патрициуса — и он был очень, очень счастлив, все лез обниматься и весь вечер плел венки, как сумасшедший.
Праздник прошел весело.
Мы играли во всякие безумные игры. «Ты никогда не дрался?! Серьезно? НИКОГДА?! — визжала от восторга Андрис, когда Дахху начал такой тур в подростковой «я никогда не». «А ты никогда не читала Старшую Энду в оригинале,» — огрызнулся друг, — «но я почему-то не возмущаюсь».
Мы плясали. «Поднимаете правую переднюю ногу — воооот так. Потом заднюю… ох ты ж, батюшки, у вас нет задней… Ну, не беда!», — утешал Патрициус, ничтоже сумняшеся пытаясь научить нас кентавровому гопаку.
Мы строили совместные планы. «Короче, народ! Папочка через месяц отчаливает с дипломатической миссией в соседнюю Кнассию. Предлагаю всем взять недельку отпуска и рвануть за ним. Прах с ней, с политикой, но на ролях делегации Балатона мы с вами обалденно прокатимся. Андрис устроим на роль телохранительницы, Полынь — факиром, с такими-то одежками! Тинави — толмачем, а Дахху сойдет за бедного родственника,» — восторгалась открывающимися перспективами Кад.
И мы грустили.
Я грустила.
Выходила на террасу, опиралась локтями о шершавые перила — никак руки не дойдут оштукатурить — и долго пялилась в синеватую темноту леса, потом переводила взгляд наверх. Звезды светили, как сумасшедшие. Рассыпались бриллиантами по всему небу, скучиваясь ближе к северу, будто грелись. Мерцали, обещая и маня.
Я их вижу, эти небесные, далекие огни. А они видят меня? Они в курсе, что где-то там, внизу, в закрытом для всех мире Лайонассы живет некая Тинави из Дома Страждущих, трусиха и мечтательница? Звездам можно передать привет? Можно попросить об услуге? И, если звезды не знают меня, знают ли они Карла? Авену? Дану? Наверняка хранители жутко намозолили им глаз за эти бесконечные тысячи, тысячи, тысячи лет. Наверняка…
— Тоскуешь? — тихий голос Полыни прервал мои псевдо-философские метания. Я вздрогнула:
— Да так. Упражняюсь в умении всё превращать в трагедию.
— Какое-то непрактичное умение.
— Ну не скажи… Дахху вот бы пригодилось в написании «Доронаха». Превращаешь любую словарную статью в драму — и вот тебе сотни поклонников, любителей утереть слезы платком.
— Ты говоришь так, будто это что-то плохое.
— Вообще-то это ты начал с того, что это что-то плохое!
Полынь умолк и озадаченно почесал затылок под клубком нещадно смотанных волос.
Потом тоже облокотился на перила, расфокусировал взгляд, мечтательно посмотрел на лес. Цокнул языком и покачал головой:
— Я так не могу.
— Как так? — испугалась я.
Сейчас как скажет, что мы все его раздражаем, глупые, глупые людишки, и он лучше вернется в тюрьму, лишь бы нас, дураков не видеть. Или что-нибудь про то, что конкретно я ему надоела хуже горькой редьки.
Полынь скривил губы:
— Без работы не могу. Не понимаю, зачем вообще люди отдыхают?
Я оценивающе посмотрела на его бледную кожу, синяки под глазами, общую загнанность и осунувшееся лицо. Не стала ничего говорить.
— В общем, в понедельник иду на встречу с мастером Улиусом. Он сам позвал. Попробую восстановиться в качестве Ловчего.
— Ого! Это здорово!
— Ага. А ты как?
— В смысле? — опешила я.