Шок-школа
Часть 12 из 32 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да что за бред! – я разозлилась.
Вот же ведьма эта Яга, наговорила матери пугающих гадостей про ребенка!
И, главное, без свидетелей это сделала, попробуй ей теперь что-то предъяви…
А я бы предъявила! Мы, Кузнецовы, за своих горой. Нас мало, но мы такие – твердолобые. Медведицы сибирские.
– Она сказала: «Поберегли бы вы ребенка, не нагружали, какая ему усложненная программа, ему бы что попроще, в вашем случае голову надо беречь», – продолжала жаловаться Натка. – А я ей: «Да вы просто завидуете моему мальчику! У него голова – рабочий орган! Во всех смыслах! И мозги прекрасные, и лоб твердый, он им любые преграды прошибет, можете даже не стараться проблемы создавать!» Ведь правильно сказала, да?
– Конечно правильно, – я машинально выдала сестре свежую салфетку и нахмурилась.
Преграды и проблемы…
Что-то мне это напомнило.
Надо подумать…
– Нат, а ты не знаешь, кто такие Уфимцева и Ларина? И еще Нахимова.
– Я только одну Ларину помню – пушкинскую, Татьяну. Что за фамилии, в нашем классе вроде нет таких?
– Пушкинская тут точно ни при чем. – Я встала и потянула сестру за рукав. – Идем, скамья сырая, не будем рассиживаться. Здоровье надо беречь, тут с Ягой не поспоришь.
Компьютерную томографию мы Сеньке все-таки сделали, причем в хорошей платной клинике, и голова у нашего парня оказалась в полном порядке.
Натка отнесла результаты исследования в Шоко-школу и, как она выразилась, «тыкала ими в ейную харю». В чью – было понятно из контекста: Яну Арнольдовну сестра после приснопамятной беседы иначе как Ягой не называла. Учительница, по словам сестры, «поджала губешки», но сомнений в заключении компетентных специалистов не выразила и про гидроцефалию больше не заикалась.
Проблемы на этом, однако, не закончились.
На очередном родительском собрании был представлен «креативный рейтинг» первоклассников, и Сенька занял в нем самую последнюю строчку.
– Что за фигня этот корпоративный рейтинг? – ярился Таганцев, активно сочувствуя Натке и одновременно кромсая большим ножом капусту для засолки.
Коварная сестрица все глубже затягивала старшего лейтенанта в трясину быта.
– Креативный. Это такой список, в котором сверху самые творческие дети, а снизу Сенька. – Натка смела гору капустного крошева в таз и с кровожадной миной водрузила перед Таганцевым новый кочан – как чью-то отрубленную голову.
Я даже догадывалась, чью…
– Ты шутишь? – Костя искренне удивился. – Если Сенька не творческий, то я не знаю, кто вообще такой. Вспомни, как он из чувяков твоих деревянных шикарные парусники сделал, и они, прикинь, даже поплыли!
– Это были настоящие голландские сабо, – не удержалась от вздоха сестра. – И поплыть-то они кое-как поплыли, но вот от гвоздиков дырки остались…
– А какую он смесь для мыльных пузырей сам сочинил из гуаши и какой-то там мази! – продолжал восторгаться Таганцев.
Тут уже я не удержалась от вздоха.
«Какой-то там мазью» был подаренный мне Сашкой разрекламированный крем для лица – органическая косметика, натуральные масла, что-то пчелиное и еще что-то змеиное, дорогущая штука, короче. Я его экономила, намазывала изредка и тонким слоем, возможно поэтому особого эффекта не заметила. Но пузыри из него получились просто шикарные, с этим не поспоришь.
– А еще, помните, Сенька на боку соседского металлического гаража чеканку придумал делать с помощью гвоздезабивного пистолета, и у него, я считаю, очень даже хорошо получилось бы, если бы злой сосед свой инструмент не отобрал и по шее нашему парню не надавал, – не унимался старший лейтенант.
– Это все не годится, Костя! Дети должны участвовать в разных школьных творческих процессах – смотрах самодеятельности, пьесах там, кавээнах, конкурсах разных. Вот это засчитывается, за такое баллы начисляются.
– А карасей мы ловили и фоткали, это разве не в счет? – припомнила я.
– В счет, но это будет итоговый проект, как бы научная работа, мы ее в мае сдадим, а креативный рейтинг составляется дважды в год. Сейчас предварительный результат за первое полугодие был, в декабре основной подсчитают, – Натка пригорюнилась.
– То есть время еще есть, – не сдался упрямый опер. – Тогда берем список конкурсов и этих, как их? Активностей! Есть же в школе такой список?
– А как же. Называется – план внеклассных мероприятий.
– Вот, супер. Берем этот внеклассный план и тщательно отрабатываем его с прицелом на то, в чем Сенька может блеснуть! – Таганцев взмахнул ножом, как полководец саблей.
Нож послушно блеснул, подавая Сеньке прекрасный пример для подражания.
Костя улыбнулся, очень довольный примером, ножом и собой.
Мы с Наткой переглянулись и примолкли, вспоминая творческие выходки нашего мальчика. Сестра нахмурилась, а у меня по спине колонной по три промаршировали мурашки.
Не уцелеет Шоко-школа, ох не уцелеет…
– А можно я стихи буду читать? – подал голос ребенок, о котором в запале дискуссии все позабыли. – У нас скоро конкурс будет, сначала в школе, потом городской, я бы про Додырчика прочитал.
Натка восторженно ахнула:
– Сенечка… Как здорово придумал!
– А вы говорите – он не творческая личность! – обрадовался старший лейтенант Таганцев и одним ударом разрубил на идеальные половинки капустный кочан.
К ответственному делу подготовки к конкурсу чтецов мы подошли основательно.
Натка наняла для Сеньки преподавателя по сценической речи, а Сашка нашла в своей тусовке молодого режиссера, который доучивался в ГИТИСе и параллельно занимался постановкой модных показов.
Я договорилась со знакомой театральной костюмершей, и она организовала для Сеньки сценический костюм.
А Таганцев устроил юному артисту боевое крещение – генеральный прогон, забросив его в условный обеденный перерыв в отделение полиции, его сотрудники, Костины коллеги, оказались благодарной публикой. Сеньке аплодировали и даже обещали позвать его выступить на новогоднем корпоративе.
За пару недель номер был отшлифован до блеска.
Никто и не сомневался, что призовое место у нашего Сеньки в кармане.
Да уж, самоуверенность – не лучшее качество…
Красно-желтый человечек из набора Лего лежал на бежевом паласе, как на песчаном пляже, раскинув руки-крюки крестиком и улыбаясь тонко нарисованным ртом как Джоконда.
– Все, перекур закончен! – строго сказала Оля и наклонилась, чтобы поднять фигурку.
Пуговка на поясе ее домашних брюк прощально крякнула, отскочила и, обогнув пляжного человечка Лего по красивой дуге, закатилась под книжный стеллаж.
– Твою ж дивизию, – тихо выругалась Оля словами своего тамбовского деда, покраснела и оглянулась – не видел ли кто, не слышал?
В квартире никого, кроме нее, не было. А если бы и был кто – сынок или муж, разве стали бы они над ней смеяться? Конечно нет, Оля это точно знала. Но давний, еще со школы, рефлекс был совершенно неистребим: выставила себя комичной неуклюжей клушей – жди града насмешек.
Как ее только не обзывали «добрые» одноклассники! «Толстуха», «корова», «каланча», «дылда» – все это было про нее. Особенно «дылда», конечно, хотя это прозвище наверняка приклеили бы к ней в любом случае, даже если бы она была маленькой, нежной и хрупкой, как Дюймовочка. С фамилией Дылдина Оля, дело ясное, была обречена…
А ведь тогда, в школьные годы, она вовсе не была коровой и толстухой, в выпускном классе носила одежду сорок шестого размера. Это сейчас у нее пятьдесят второй, которого в ее тридцать действительно можно стесняться…
Она и стесняется. Даже Сережке, мужу, не признается, какой коровищей стала. Специально маникюрные ножнички носит в сумке и, покупая себе новую одежду, прямо в примерочной отрезает все предательские ярлычки.
Глупо, конечно: Сережка-то все ее объемы прекрасно знает на ощупь и только радуется, что у Оли есть за что подержаться.
Сережка – он смешной. Сам ростом «метр с кепкой», худощавый, легкий, как воробушек, а жену ему подавай гренадерской стати и в теле!
Ну, тело оказалось делом наживным, а рост у Оли всегда был ого-го: в школе она неизменно стояла первой в шеренге девочек на физре.
А чего удивляться? Дылдина же!
– Ты, Олька, не горюй, – утешала ее бабка Нина – сама та еще каланча, в родном Архангельске спокойно маяком могла бы работать. – Ты, дурочка, счастья своего еще не понимаешь. Баба видная да гладкая, сильная да здоровая – это ж мечта нормального мужика! А ненормальные тебе на что? Плюнуть на них да растереть.
Плевать ей, если честно, было особо не на кого. Хоть нормальные, хоть не очень – кавалеры вокруг видной Ольки не вились, если и нравилась она кому, то даже не знала об этом: с выражением симпатии к Дылде-Каланче никто не приближался.
Может, и правильно. Оля себе так не нравилась, что самое искреннее признание расценила бы как издевательство, а рука у нее была тяжелая – фамильная гордость…
– Прадед твой, Кузьма Анисимович Дылдин, знатным молотобойцем был, – мечтательно вспоминал тамбовский дед Петр. – Одним ударом кувалды забивал железнодорожный костыль!
– Олька наша тоже кому хошь накостыляет, если что, – задорно смеялась архангельская бабка. – Повезло папке с мамкой – могут за девку-то не бояться, кто ее обидит – долго не проживет.
Это был комплимент, бабка внучку так одобряла, хвалила, но бедной Оле шуточки любящей родни на тему ее богатырского роста и соответствующей силушки были вовсе не в радость. Ах, чего бы она только не отдала, чтобы быть изящной, тоненькой и легкой, как балерина на обертке шоколадки «Вдохновение»!
Очень Оле нравился этот вкусный шоколад, хотя она его почти не ела – калорийный же, самое то, что нужно для набора веса.
Лет с пятнадцати и почти до двадцати Оля отчаянно пыталась худеть, чтобы уменьшиться если не в длину, то хотя бы в ширину, но не получалось. Грудь и попа неумолимо росли, хоть шоколадками питайся, хоть прошлогодним сеном.
– Ай, хороша девка! – восхищался тамбовский дед, сам любитель крупной женской натуры.
– Королевишна! – поддакивала ему архангельская бабка, живой североморский маяк.
Оля хмурилась и ненавидела весь мир, пока вдруг не влюбилась.
Вернее, не так: пока в нее не влюбился Сережка Вешкин.
По-хорошему, природе надо было сделать наоборот: Олю – парнем, Сережку – девушкой. Вот тогда была бы идеальная пара: он – под метр восемьдесят, косая сажень в плечах и кровь с молоком, она – на голову ниже, кудрявая и тонкая, как ивушка. Тогда бы никто не смеялся, увидев их рядом…
Но – странное дело!
Вот же ведьма эта Яга, наговорила матери пугающих гадостей про ребенка!
И, главное, без свидетелей это сделала, попробуй ей теперь что-то предъяви…
А я бы предъявила! Мы, Кузнецовы, за своих горой. Нас мало, но мы такие – твердолобые. Медведицы сибирские.
– Она сказала: «Поберегли бы вы ребенка, не нагружали, какая ему усложненная программа, ему бы что попроще, в вашем случае голову надо беречь», – продолжала жаловаться Натка. – А я ей: «Да вы просто завидуете моему мальчику! У него голова – рабочий орган! Во всех смыслах! И мозги прекрасные, и лоб твердый, он им любые преграды прошибет, можете даже не стараться проблемы создавать!» Ведь правильно сказала, да?
– Конечно правильно, – я машинально выдала сестре свежую салфетку и нахмурилась.
Преграды и проблемы…
Что-то мне это напомнило.
Надо подумать…
– Нат, а ты не знаешь, кто такие Уфимцева и Ларина? И еще Нахимова.
– Я только одну Ларину помню – пушкинскую, Татьяну. Что за фамилии, в нашем классе вроде нет таких?
– Пушкинская тут точно ни при чем. – Я встала и потянула сестру за рукав. – Идем, скамья сырая, не будем рассиживаться. Здоровье надо беречь, тут с Ягой не поспоришь.
Компьютерную томографию мы Сеньке все-таки сделали, причем в хорошей платной клинике, и голова у нашего парня оказалась в полном порядке.
Натка отнесла результаты исследования в Шоко-школу и, как она выразилась, «тыкала ими в ейную харю». В чью – было понятно из контекста: Яну Арнольдовну сестра после приснопамятной беседы иначе как Ягой не называла. Учительница, по словам сестры, «поджала губешки», но сомнений в заключении компетентных специалистов не выразила и про гидроцефалию больше не заикалась.
Проблемы на этом, однако, не закончились.
На очередном родительском собрании был представлен «креативный рейтинг» первоклассников, и Сенька занял в нем самую последнюю строчку.
– Что за фигня этот корпоративный рейтинг? – ярился Таганцев, активно сочувствуя Натке и одновременно кромсая большим ножом капусту для засолки.
Коварная сестрица все глубже затягивала старшего лейтенанта в трясину быта.
– Креативный. Это такой список, в котором сверху самые творческие дети, а снизу Сенька. – Натка смела гору капустного крошева в таз и с кровожадной миной водрузила перед Таганцевым новый кочан – как чью-то отрубленную голову.
Я даже догадывалась, чью…
– Ты шутишь? – Костя искренне удивился. – Если Сенька не творческий, то я не знаю, кто вообще такой. Вспомни, как он из чувяков твоих деревянных шикарные парусники сделал, и они, прикинь, даже поплыли!
– Это были настоящие голландские сабо, – не удержалась от вздоха сестра. – И поплыть-то они кое-как поплыли, но вот от гвоздиков дырки остались…
– А какую он смесь для мыльных пузырей сам сочинил из гуаши и какой-то там мази! – продолжал восторгаться Таганцев.
Тут уже я не удержалась от вздоха.
«Какой-то там мазью» был подаренный мне Сашкой разрекламированный крем для лица – органическая косметика, натуральные масла, что-то пчелиное и еще что-то змеиное, дорогущая штука, короче. Я его экономила, намазывала изредка и тонким слоем, возможно поэтому особого эффекта не заметила. Но пузыри из него получились просто шикарные, с этим не поспоришь.
– А еще, помните, Сенька на боку соседского металлического гаража чеканку придумал делать с помощью гвоздезабивного пистолета, и у него, я считаю, очень даже хорошо получилось бы, если бы злой сосед свой инструмент не отобрал и по шее нашему парню не надавал, – не унимался старший лейтенант.
– Это все не годится, Костя! Дети должны участвовать в разных школьных творческих процессах – смотрах самодеятельности, пьесах там, кавээнах, конкурсах разных. Вот это засчитывается, за такое баллы начисляются.
– А карасей мы ловили и фоткали, это разве не в счет? – припомнила я.
– В счет, но это будет итоговый проект, как бы научная работа, мы ее в мае сдадим, а креативный рейтинг составляется дважды в год. Сейчас предварительный результат за первое полугодие был, в декабре основной подсчитают, – Натка пригорюнилась.
– То есть время еще есть, – не сдался упрямый опер. – Тогда берем список конкурсов и этих, как их? Активностей! Есть же в школе такой список?
– А как же. Называется – план внеклассных мероприятий.
– Вот, супер. Берем этот внеклассный план и тщательно отрабатываем его с прицелом на то, в чем Сенька может блеснуть! – Таганцев взмахнул ножом, как полководец саблей.
Нож послушно блеснул, подавая Сеньке прекрасный пример для подражания.
Костя улыбнулся, очень довольный примером, ножом и собой.
Мы с Наткой переглянулись и примолкли, вспоминая творческие выходки нашего мальчика. Сестра нахмурилась, а у меня по спине колонной по три промаршировали мурашки.
Не уцелеет Шоко-школа, ох не уцелеет…
– А можно я стихи буду читать? – подал голос ребенок, о котором в запале дискуссии все позабыли. – У нас скоро конкурс будет, сначала в школе, потом городской, я бы про Додырчика прочитал.
Натка восторженно ахнула:
– Сенечка… Как здорово придумал!
– А вы говорите – он не творческая личность! – обрадовался старший лейтенант Таганцев и одним ударом разрубил на идеальные половинки капустный кочан.
К ответственному делу подготовки к конкурсу чтецов мы подошли основательно.
Натка наняла для Сеньки преподавателя по сценической речи, а Сашка нашла в своей тусовке молодого режиссера, который доучивался в ГИТИСе и параллельно занимался постановкой модных показов.
Я договорилась со знакомой театральной костюмершей, и она организовала для Сеньки сценический костюм.
А Таганцев устроил юному артисту боевое крещение – генеральный прогон, забросив его в условный обеденный перерыв в отделение полиции, его сотрудники, Костины коллеги, оказались благодарной публикой. Сеньке аплодировали и даже обещали позвать его выступить на новогоднем корпоративе.
За пару недель номер был отшлифован до блеска.
Никто и не сомневался, что призовое место у нашего Сеньки в кармане.
Да уж, самоуверенность – не лучшее качество…
Красно-желтый человечек из набора Лего лежал на бежевом паласе, как на песчаном пляже, раскинув руки-крюки крестиком и улыбаясь тонко нарисованным ртом как Джоконда.
– Все, перекур закончен! – строго сказала Оля и наклонилась, чтобы поднять фигурку.
Пуговка на поясе ее домашних брюк прощально крякнула, отскочила и, обогнув пляжного человечка Лего по красивой дуге, закатилась под книжный стеллаж.
– Твою ж дивизию, – тихо выругалась Оля словами своего тамбовского деда, покраснела и оглянулась – не видел ли кто, не слышал?
В квартире никого, кроме нее, не было. А если бы и был кто – сынок или муж, разве стали бы они над ней смеяться? Конечно нет, Оля это точно знала. Но давний, еще со школы, рефлекс был совершенно неистребим: выставила себя комичной неуклюжей клушей – жди града насмешек.
Как ее только не обзывали «добрые» одноклассники! «Толстуха», «корова», «каланча», «дылда» – все это было про нее. Особенно «дылда», конечно, хотя это прозвище наверняка приклеили бы к ней в любом случае, даже если бы она была маленькой, нежной и хрупкой, как Дюймовочка. С фамилией Дылдина Оля, дело ясное, была обречена…
А ведь тогда, в школьные годы, она вовсе не была коровой и толстухой, в выпускном классе носила одежду сорок шестого размера. Это сейчас у нее пятьдесят второй, которого в ее тридцать действительно можно стесняться…
Она и стесняется. Даже Сережке, мужу, не признается, какой коровищей стала. Специально маникюрные ножнички носит в сумке и, покупая себе новую одежду, прямо в примерочной отрезает все предательские ярлычки.
Глупо, конечно: Сережка-то все ее объемы прекрасно знает на ощупь и только радуется, что у Оли есть за что подержаться.
Сережка – он смешной. Сам ростом «метр с кепкой», худощавый, легкий, как воробушек, а жену ему подавай гренадерской стати и в теле!
Ну, тело оказалось делом наживным, а рост у Оли всегда был ого-го: в школе она неизменно стояла первой в шеренге девочек на физре.
А чего удивляться? Дылдина же!
– Ты, Олька, не горюй, – утешала ее бабка Нина – сама та еще каланча, в родном Архангельске спокойно маяком могла бы работать. – Ты, дурочка, счастья своего еще не понимаешь. Баба видная да гладкая, сильная да здоровая – это ж мечта нормального мужика! А ненормальные тебе на что? Плюнуть на них да растереть.
Плевать ей, если честно, было особо не на кого. Хоть нормальные, хоть не очень – кавалеры вокруг видной Ольки не вились, если и нравилась она кому, то даже не знала об этом: с выражением симпатии к Дылде-Каланче никто не приближался.
Может, и правильно. Оля себе так не нравилась, что самое искреннее признание расценила бы как издевательство, а рука у нее была тяжелая – фамильная гордость…
– Прадед твой, Кузьма Анисимович Дылдин, знатным молотобойцем был, – мечтательно вспоминал тамбовский дед Петр. – Одним ударом кувалды забивал железнодорожный костыль!
– Олька наша тоже кому хошь накостыляет, если что, – задорно смеялась архангельская бабка. – Повезло папке с мамкой – могут за девку-то не бояться, кто ее обидит – долго не проживет.
Это был комплимент, бабка внучку так одобряла, хвалила, но бедной Оле шуточки любящей родни на тему ее богатырского роста и соответствующей силушки были вовсе не в радость. Ах, чего бы она только не отдала, чтобы быть изящной, тоненькой и легкой, как балерина на обертке шоколадки «Вдохновение»!
Очень Оле нравился этот вкусный шоколад, хотя она его почти не ела – калорийный же, самое то, что нужно для набора веса.
Лет с пятнадцати и почти до двадцати Оля отчаянно пыталась худеть, чтобы уменьшиться если не в длину, то хотя бы в ширину, но не получалось. Грудь и попа неумолимо росли, хоть шоколадками питайся, хоть прошлогодним сеном.
– Ай, хороша девка! – восхищался тамбовский дед, сам любитель крупной женской натуры.
– Королевишна! – поддакивала ему архангельская бабка, живой североморский маяк.
Оля хмурилась и ненавидела весь мир, пока вдруг не влюбилась.
Вернее, не так: пока в нее не влюбился Сережка Вешкин.
По-хорошему, природе надо было сделать наоборот: Олю – парнем, Сережку – девушкой. Вот тогда была бы идеальная пара: он – под метр восемьдесят, косая сажень в плечах и кровь с молоком, она – на голову ниже, кудрявая и тонкая, как ивушка. Тогда бы никто не смеялся, увидев их рядом…
Но – странное дело!