Сходство

– Ты рассуждаешь так, будто я твоя девушка, Сэм, – сказала я. – А на работе я не твоя девушка, я твой коллега-следователь.

Сэм невесело усмехнулся:

– А нельзя ли совместить?

– Хотелось бы, – вздохнула я. Жаль, вина не осталось, Сэму не мешало бы выпить. – Честное слово. Только не при таких обстоятельствах.

Сэм, помолчав, протяжно выдохнул, откинул голову на спинку дивана.

– Значит, ты согласна, – заключил он. – Все по плану Мэкки.

– Нет, – возразила я. – Просто хочу узнать побольше об этой девушке, вот и решила пойти. При чем тут Фрэнк с его глупостями? Просто хочу про нее послушать.

– Зачем? – Сэм выпрямился, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза. Голос у него прерывался, в нем звенела тревога, почти мольба. – Кто она тебе? Не родня, не подруга – никто. Совпадение, Кэсси, только и всего; мечтала о новой жизни, а тут и случай подвернулся.

– Понимаю, – кивнула я. – Понимаю, Сэм. Она и человеком была, наверное, не особо приятным; если бы мы встретились, она бы мне вряд ли понравилась. В том-то и штука. Хочу ее выкинуть из головы. Думать о ней противно. Надеюсь, если побольше разузнаю, то забуду о ней, будто ее и не было никогда.

– Есть и у меня двойник, – сказал Сэм. – Из Вексфорда, инженер, больше ничего о нем не знаю. Примерно раз в год ко мне подходят и говорят, что я вылитый он, а то и вправду окликнут: “Брендан!” Посмеемся, сфотографируемся на телефон, чтоб ему отправить, вот и все.

Я покачала головой:

– Это совсем не то.

– Почему?

– Для начала, его никто не убивал.

– Жив-здоров, – подтвердил Сэм, – а если бы и убили, я-то тут при чем? Разве что на меня бы взвалили расследование, ну а так – не моя забота.

– А эта девушка – моя забота, – возразила я.

Руки Сэма – большие, теплые, крепкие – согревали мои ладони, волосы падали ему на лоб. Он всегда какой-то встрепанный, когда волнуется. Весна, субботний вечер; по-хорошему, нам бы бродить сейчас по пляжу где-нибудь за городом, смотреть, как курчавятся темные волны, или готовить на ужин что-нибудь необычное, врубив на всю катушку музыку, или сидеть в одном из тех редких укромных пабов, где до сих пор поют старинные баллады до глубокой ночи.

– К большому сожалению, эта девушка – моя забота.

– Значит, – сказал Сэм, – я чего-то не понимаю. – Он выпустил мои ладони и поглаживал меня по руке, не спеша, машинально, а сам хмурился. – На мой взгляд, убийство тут самое заурядное, а от совпадений никто не застрахован. Естественно, я опешил, когда ее увидел, – решил, что это ты. Когда разобрались, надеялся, все встанет на свои места. Но вы с Мэкки… можно подумать, эта девушка вам близкий человек и вас это касается напрямую. Или я что-то упустил?

– В некотором смысле, – ответила я, – нас это касается, да. Насчет Фрэнка ты прав отчасти, для него это большое приключение. Но не только. Лекси Мэдисон появилась на свет благодаря ему, и восемь месяцев, пока я выполняла задание, он за нее отвечал, и сейчас отвечает.

– Но эта девушка не Лекси Мэдисон. Она присвоила чужие личные данные, и если хочешь, зайду завтра с утра в отдел по борьбе с мошенничеством, найду таких сотни. Нет никакой Лекси Мэдисон, вы с Мэкки ее выдумали.

Он снова сжал мои ладони.

– Понимаю, – кивнула я. – Тут ты прав.

Уголок рта у Сэма дернулся.

– Говорю же, он псих.

Насчет Фрэнка я отчасти была согласна. Я всегда подозревала, что один из секретов его знаменитой храбрости в том, что он плохо отличает реальность от вымысла. Для него каждая операция – как учебная игра Пентагона, только еще интересней, потому что опасней, а результаты заметны и долгосрочны. Изъян невелик, а у Фрэнка хватает ума его не выпячивать, но пока он ведет красивую хладнокровную игру, виртуозно прикрывая все слабые места, в глубине души он мнит себя Шоном Коннери.

Я такие вещи чую, по себе знаю. У меня грань между реальностью и фантазией тоже довольно зыбкая. Моя подруга Эмма, которая любит все раскладывать по полочкам, видит причину в том, что мои родители погибли, когда я была совсем мала, – сегодня здесь, а завтра нет – и пробили в этой грани брешь, которая так и не затянулась. За те восемь месяцев, что я изображала Лекси Мэдисон, она стала для меня живым человеком, потерянной сестрой, – как тени исчезнувших близнецов, что проступают иногда на рентгеновских снимках. Даже до того как она вернулась и нашла меня, я чувствовала себя в долгу перед нею за то, что выжила.

Сэма такое признание вряд ли обрадовало бы, ни к чему осложнять ему и без того тяжелый день. Вместо этого, чтобы хоть как-то до него достучаться, я стала ему рассказывать о работе агента. Рассказала о том, как эта работа обостряет все чувства – краски становятся яркими до боли, а воздух пьянит, как золотое игристое вино; даже походка и та меняется – балансируешь, как серфингист на гребне волны. Рассказала о том, как с тех пор больше ни разу не курила с друзьями по кругу косяк, не принимала экстази в клубе – никакой кайф не мог с этим равняться. Рассказала, как здорово у меня получалось – видимо, природный дар; прослужи я в Домашнем насилии хоть миллион лет, никогда мне не выйти на такой уровень.

Я умолкла, а Сэм все смотрел на меня, меж бровей залегла тревожная складочка.

– К чему ты клонишь? – спросил он. – Хочешь вернуться в агенты?

Он выпустил мои руки. Я глянула на него – отодвинулся от меня подальше, хмурится, волосы сбились на сторону.

– Нет, – ответила я, – ничего подобного. (И лицо его просветлело у меня на глазах.) Даже не думай.

Вот чего я Сэму не рассказала: спецагенты зачастую плохо кончают. Случается, их убивают. Многие теряют друзей, супругов, любимых. Иные ожесточаются, незаметно для себя переступают черту, а когда очнутся, то уже поздно, и их потихоньку сплавляют раньше срока на пенсию. Некоторые, причем те, от кого не ждешь, ломаются – без предупреждения, просто просыпаются однажды утром и осознают весь ужас того, что делают, и цепенеют, как канатоходцы, случайно посмотревшие вниз. Был у нас один, Макколл, внедрился в ячейку ИРА, не ведал страха, а как-то под вечер звонит из переулка возле паба. И говорит: не могу вернуться в паб и уйти не могу, колени дрожат, заберите меня отсюда. И плачет. Когда мы познакомились, он работал в архиве. А кое-кто ступает на другой путь, самый опасный: когда силы на исходе, их покидает не мужество, а страх. Они ничего уже не боятся, даже когда следовало бы. Для мирной жизни такие потеряны. Они как летчики-асы Первой мировой – блестящие, безрассудные, непобедимые, – которые вернулись домой и не нашли себе места. Бывают агенты до мозга костей, работа их забрала целиком.

Я никогда не боялась погибнуть или сломаться. Храбрость моя расцветает в критические минуты, и страшат меня опасности иного рода, более незаметные и коварные. Но пугают они меня всерьез. Фрэнк однажды сказал – не знаю, прав ли он, и Сэму я об этом не стала говорить, – что у лучших из агентов есть в характере темная сторона, глубоко скрытая.





3





И вот в воскресенье вечером мы с Сэмом отправились в Дублинский замок, к Фрэнку на военный совет. В Дублинском замке работает отдел убийств. Однажды осенью, длинным промозглым вечером, я освободила там свой рабочий стол: документы разложила опрятными стопками, пометив каждую, содрала с компьютера смешные наклейки, выкинула из ящиков обгрызенные ручки, старые рождественские открытки и завалявшиеся конфеты, погасила свет, закрыла за собой дверь.

Сэм заехал за мной притихший. В то утро он ушел от меня чуть свет – в квартире было еще темно, когда он наклонился меня поцеловать на прощанье. Я не расспрашивала его, как продвигается следствие. Нашел бы что-то важное, хоть крохотную зацепку, – сам бы рассказал.

– Не позволяй этому Мэкки тобой помыкать, – сказал он в машине, – втягивать тебя во что-то.

– Да брось ты, – ответила я. – Когда это я позволяла собой помыкать?

Сэм осторожно поправил зеркало заднего вида.

– Да, – отозвался он, – понимаю.

Сэм открыл дверь, и меня сразил наповал знакомый запах, здесь пахло сыростью, куревом и лимоном, совсем не то что в Домашнем насилии, в стерильном новом здании в Феникс-парке. Ненавижу тоску по прошлому – мне кажется, она от лени и самолюбования, – но сейчас с каждым шагом во мне оживали воспоминания: вот я сбегаю вниз по лестнице с бумагами под мышкой и яблоком в зубах; вот мы с напарником даем друг другу “пять” за дверью допросной, впервые добившись признания; вот мы вдвоем наседаем в коридоре на шефа, просим дать нам побольше времени. Коридоры здесь как на рисунках Эшера – стены словно бы чуть кренятся, чуть плывут перед глазами, а что не так, не поймешь.

– Как ты? – спросил тихонько Сэм.

– С голоду умираю, – ответила я. – И кто нас сюда вызвал, когда мы еще не поужинали?

Сэм улыбнулся, будто у него камень с души свалился, и на ходу сжал мне руку.

– Оперативный штаб нам пока не выделили. Сначала решим… ну, как именно мы будем расследовать, кто за это отвечает. – И открыл дверь в дежурную комнату отдела убийств.

Посреди комнаты, перед большой белой доской, восседал верхом на стуле Фрэнк; говорил, междусобойчик – он, я и Сэм, – но выяснилось, что врал. За столами в разных углах сидели двое – Купер, наш патологоанатом, и О’Келли, начальник отдела убийств, и злобно щерились друг на друга. Забавное было бы зрелище – Купер смахивает на цаплю, а О’Келли вылитый бульдог с зачесом, – но я сразу почуяла подвох. Купер и О’Келли друг друга на дух не переносят, чтобы заманить их хоть ненадолго в одну комнату, нужны изощренные дипломатические уловки и пара бутылок хорошего вина. По загадочным, ему одному ведомым причинам Фрэнк всеми правдами и неправдами залучил обоих. Сэм метнул на меня опасливый, тревожный взгляд. Он тоже такого не ожидал.

– Мэддокс, – сказал О’Келли с обидой. Пока я работала в Убийствах, он меня не замечал, но едва я попросила о переводе, как сразу сделалась в его глазах предательницей – мол, столько сил на меня ухлопал, а я хвостом вильнула и улизнула в Насилие. – Как жизнь в низших эшелонах?

– Усыпана розами, сэр, – улыбнулась я. Когда я волнуюсь, то начинаю острить. – Добрый вечер, доктор Купер.

– Рад вас видеть, как всегда, детектив Мэддокс, – откликнулся Купер.

С Сэмом он не поздоровался. Сэма он тоже ненавидит, да и вообще людей ненавидит, каждого по-своему. Я у него пока что на хорошем счету, но если он узнает, что мы с Сэмом встречаемся, то сразу окажусь в черном списке.

– Здесь, в Убийствах, – О’Келли брезгливо глянул на мои драные джинсы, облачиться в приличный костюм у меня почему-то духу не хватило, – почти все могут заработать на пристойную одежду. Как там Райан?

Я так и не поняла, хотел он меня задеть или нет. Роб Райан – мой бывший напарник, мы давно не виделись. И О’Келли я давно не видела, и Купера – с тех пор как ушла из Убийств. Слишком уж все быстро, и ничего тут не поделаешь.

– Шлет привет, целует-обнимает, – ответила я.

– Так я и думал. – О’Келли ухмыльнулся Сэму, тот отвел взгляд.

В дежурке умещается двадцать человек, но на этот раз здесь было по-воскресному пусто: компьютеры выключены, на столах бумаги, обертки от еды – уборщицы придут только утром в понедельник. Наши с Робом бывшие столы – в дальнем конце комнаты, у окна – так и стоят углом, как мы их когда-то сдвинули, чтобы сидеть плечом к плечу. Теперь их заняли другие – может быть, новенькие, сменившие нас. У того, кто сидит за моим столом, есть ребенок – с фотографии в серебряной рамке улыбается беззубый мальчишка; солнце золотит стопку отчетов. Когда я здесь сидела, последний луч солнца в этот час всегда бил в глаза.

Я задыхалась, воздух будто сгустился, почти затвердел. Одна из ртутных ламп барахлила, и комната болезненно мерцала, точно в бредовом сне. В шкафах выстроились толстые папки, кое-где на корешках я узнала свой почерк. Сэм подтащил к столу стул, посмотрел на меня, слегка хмурясь, но промолчал – и на том спасибо. Я вгляделась в лицо Фрэнка – под глазами мешки, на подбородке порез от бритвы, но при этом бодр, полон сил, воодушевлен; явно предвкушает, что будет дальше.

Он перехватил мой взгляд.

– Ну что, соскучилась?

– Просто не передать! – ответила я. И тут же заподозрила, что сюда он меня пригласил с расчетом, знал, что я могу расчувствоваться.

Я бросила сумку на ближайший стол – Костелло, судя по почерку на бумагах, – и привалилась к стене, спрятав руки в карманы куртки.

– Хорошо сидим, – начал Купер, отодвигаясь подальше от О’Келли, – но хотелось бы все-таки знать, для чего этот междусобойчик.

– Справедливое замечание, – откликнулся Фрэнк. – Дело Мэдисон – точнее, дело неизвестной, присвоившей имя Мэдисон. Кодовое название?

– Операция “Зеркало”, – ответил Сэм. Как видно, слухи о моем сходстве с жертвой докатились и до начальства. Красота! Не поздно ли еще передумать, удрать домой и заказать пиццу?

Фрэнк кивнул:

– Да, операция “Зеркало”. За три дня у нас ни подозреваемых, ни зацепок, и личность жертвы так и не установлена. Как вы все знаете, я считаю, пора сменить тактику…

– Не гони коней, – остановил его О’Келли. – Доберемся еще до твоей тактики, будь спокоен. Но для начала есть вопрос.

– Пожалуйста, – великодушно согласился Фрэнк, сделав широкий жест.

О’Келли чуть не испепелил его взглядом. Концентрация тестостерона в комнате зашкаливала.

– Как я понял, – начал он, – девушку эту убили. Если я где-то ошибся, поправь меня, Мэкки, но я не вижу здесь ни признаков домашнего насилия, ни указаний на то, что она была агентом. Так что вы оба, – он указал подбородком на нас с Фрэнком, – тут делаете?

– Я – ничего, – ответила я. – Я тут ни при чем.

– Жертва присвоила имя, которое я придумал для своей подчиненной, – объяснил Фрэнк, – и меня это задело. Выходит, от меня вам не отвертеться. А насчет детектива Мэддокс – это нам и предстоит выяснить.