Сходство
Часть 26 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Всем им, не считая Лекси, было лет по восемнадцать, когда они познакомились. Я смотрела на них из-под ресниц – Дэниэл, поднеся к свету бутылку, проверял, осталось ли вино, Эбби отгоняла муравьев от блюда с кексом – и гадала, что стало бы с ними, если бы они не встретились.
В голове зароились мысли, но смутные, неуловимые, лень было обдумывать их как следует. Подождут еще часок-другой, до вечерней прогулки, решила я.
– И мне, – сказала я Дэниэлу и подставила бокал.
– Ты что, напилась? – разозлился Фрэнк, когда я ему позвонила. – Судя по голосу, ты никакая.
– Успокойся, Фрэнки, – отвечала я. – Ну выпила пару бокалов за ужином. Разве это называется никакая?
– Смотри осторожней. Обстановка здесь у вас как на отдыхе, но ты не расслабляйся. Будь начеку.
Я брела по разбитой тропе, что вела от коттеджа вверх по склону холма. Меня давно уже занимал вопрос, как Лекси занесло в коттедж. Мы представляли, что она бежала в укрытие, но ни до усадьбы, ни до деревни ей было не добраться – то ли убийца отрезал ей путь, то ли силы быстро убывали, – и она устремилась к ближайшему знакомому ей убежищу. Но Н меняет картину. Если Н – человек, а не паб, не радиопередача и не партия в покер, то им нужно было где-то встретиться, а раз в дневнике не указано где, значит, встречались они всякий раз на одном и том же месте. А для вечерних встреч лучше места, чем коттедж, не сыскать: тихо, уютно, ни дождь, ни ветер не страшны, и никто не подкрадется из-за угла. Может быть, туда она и направлялась в ту ночь, да так и продолжила после нападения – то ли на автопилоте, то ли надеялась, что Н ждет там и ей поможет.
Не о такой зацепке мечтает следователь, но ничего лучше я не придумала, потому и кружила возле коттеджа, рассчитывая, что Н все-таки появится, облегчит мне задачу. Я облюбовала себе удобный участок тропы, откуда хорошо был виден коттедж, есть где спрятаться в случае чего, да и место достаточно уединенное, можно не опасаться, что какой-нибудь фермер услышит, как я разговариваю по телефону, да и примчится со своим верным дробовиком.
– Я и есть начеку, – заверила я. – И вот что спросить хотела. Напомни мне: двоюродный дед Дэниэла умер в сентябре?
Слышно было, как Фрэнк шуршит бумагами, листает страницы: или он еще на работе, или взял дело с собой домой.
– Третьего февраля. А десятого сентября Дэниэл получил ключи от дома. Завещание, видимо, утвердили не сразу. А что?
– Можешь узнать, от чего умер дядя Саймон и где были в тот день эти пятеро? И почему так долго утверждали завещание? Когда бабушка мне оставила тысячу фунтов, я их получила через полтора месяца.
Фрэнк присвистнул.
– Думаешь, они кокнули дядюшку Саймона ради дома? А потом Лекси задергалась?
Я вздохнула, запустила руку в волосы – как бы объяснить подоходчивей?
– Не совсем так. Точнее, совсем не так. Но к дому у них какая-то нездоровая привязанность, Фрэнк. У всех четверых. Послушать их, так все они хозяева, не только Дэниэл. Нам надо поставить стеклопакеты, мы должны решить, что делать с грядкой для зелени, мы… И рассуждают так, будто это навсегда и можно годами приводить в порядок дом, ведь они будут здесь жить вечно.
– Ах, молодость, молодость, – добродушно пропел Фрэнк. – В их годы думаешь, что студенческая дружба и съемные углы – это навсегда. А пройдет еще несколько лет, и все переберутся в пригороды, а по выходным будут таскаться в магазин “Дом и сад”.
– Не такие уж они юные. И слышал бы ты их, слишком уж они поглощены домом и друг другом, больше ничего у них в жизни нет. Дядюшку они вряд ли укокошили, но как знать. Мы ведь чуяли с самого начала, что у них какая-то тайна. Все подозрительное стоит проверить.
– Да, – согласился Фрэнк. – Проверим. А тебе разве неинтересно, как я день провел?
Голос его звенел торжеством, а Фрэнк редко так заводится.
– Выкладывай, – ответила я.
Даже по телефону я почувствовала, как он улыбнулся до ушей.
– ФБР нашло ее отпечатки.
– Черт! Уже? – Ребята из ФБР нам здорово помогают, если нужно, но у них вечно завал.
– У меня везде свои люди.
– Ясно, – сказала я. – Кто же она?
У меня почему-то ослабели ноги, я прислонилась спиной к дереву.
– Мэй-Рут Тибодо, родилась в Северной Каролине в 1975-м, в октябре 2000-го пропала, разыскивается за угон автомобиля. И отпечатки, и фото, все совпало.
У меня вырвался вздох.
– Кэсси? – окликнул меня Фрэнк. Слышно было, как он затянулся. – Ты тут?
– Ага. Мэй-Рут Тибодо. – Я произнесла вслух имя, и меня бросило в дрожь. – Что о ней известно?
– Немного. Никакой информации до 1997-го, когда она переехала в Роли из какой-то дыры, сняла конуру в паршивом районе и устроилась официанткой в круглосуточную забегаловку. Где-то между делом успела получить образование – иначе как бы она попала сразу в аспирантуру Тринити? – но то ли самоучкой, то ли экстерном, поскольку в местных школах и колледжах нигде в списках не значится. Уголовного прошлого нет. – Слышно было, как Фрэнк выпустил дым. – Вечером десятого октября 2000-го взяла у своего жениха машину, чтобы добраться до работы, но на работе так и не появилась. Жених через пару дней заявил в полицию. Там всерьез не отнеслись – решили, просто удрала. Жениха слегка тряхнули на всякий случай – вдруг он ее убил, а труп где-нибудь бросил? – но алиби у него оказалось железное. Машину нашли в Нью-Йорке в декабре того же года, на длительной стоянке в аэропорту Кеннеди.
Фрэнк был очень собой доволен.
– Ай да Фрэнк, – сказала я рассеянно. – Чисто сработано!
– Для вас все самое лучшее, – скромно ответил Фрэнк.
А ведь она всего на год меня моложе. Я играла в шарики в умытом дождями саду в Уиклоу, а она росла на воле где-нибудь в глуши, бегала босиком к стойке с лимонадом, тряслась по ухабам в кузове грузовика, а однажды села за руль и укатила куда глаза глядят.
– Кэсси?
– Да.
– Мой знакомый из ФБР пытается установить, не нажила ли она серьезных врагов, вдруг кто-то ее здесь выследил?
– Отлично, – отозвалась я, силясь собраться с мыслями. – Вот это я как раз хочу узнать. Как зовут жениха?
– Брэд, Чед – имя дурацкое, американское… – Шорох бумаг. – Мой приятель сделал пару звонков – оказалось, этот малый все эти месяцы исправно ходил на работу, ни дня не пропустил. Не мог же он перепрыгнуть через океан, чтобы расправиться с бывшей. Чед Эндрю Митчел. А что?
Не Н.
– Так, просто интересно.
Фрэнк выжидал, но я тоже умею ждать.
– Ладно, – сказал он наконец. – Буду держать тебя в курсе. Ее имя, может статься, ничего нам не даст, но все равно хорошо, что узнали, ярлычок на нее навесили. Теперь тебе проще ее представить, да?
– Да, – ответила я, – еще бы.
Это была ложь. Фрэнк повесил трубку, а я долго еще стояла, прислонившись к дереву, смотрела, как несутся по небу облака, то и дело пряча луну, как угловатый контур коттеджа то тает во тьме, то проступает вновь, и думала о Мэй-Рут Тибодо. Почему-то, стоило ей обрести имя, родину, биографию, до меня дошло: она человек, а не плод нашей с Фрэнком фантазии, она еще недавно была живой. За эти тридцать лет мы могли бы встретиться.
Меня пронзила догадка: я должна была знать о ней, пусть нас и разделял океан, должна была почувствовать, что она есть на свете, оторваться от своих занятий – от игр, учебников, отчетов – и услышать зов. Она преодолела тысячи миль, нацепила мое прежнее имя, как пальтецо от старшей сестры, ее вел сюда внутренний компас, и она почти достигла цели. Она жила всего в часе езды от меня, и я должна была знать, догадаться, пока не поздно, сделать всего лишь шаг и найти ее.
Если что и омрачало ту неделю, то лишь люди со стороны. Мы играли в покер, в пятницу вечером играли много, допоздна, в основном в техасский холдем или в сто десять, а иногда, если желающих было всего двое, в пикет. Играли на потемневшие десятипенсовики из огромного кувшина, который кто-то откопал на чердаке, но все равно относились к игре всерьез: вначале монет у всех было поровну, а кто выбыл, тот выбыл, брать монеты из запаса нельзя. Лекси, как и я, была неплохим игроком, ставки не всегда делала обдуманно, но научилась обращать непредсказуемость себе на пользу, особенно если карты ей выпадали хорошие. Победитель выбирал, что готовить завтра на ужин.
В тот вечер мы поставили пластинку Луи Армстронга, Дэниэл принес огромный пакет кукурузных чипсов, а к ним три вида соусов, на любой вкус. Мы тянулись то к одной, то к другой щербатой миске, старались отвлечь соперников едой, легче всех поддавался Джастин – как увидит, что кто-то вот-вот капнет соусом на стол красного дерева, тут же начисто забудет об игре. Я только что разгромила Рафа – если карта не шла, он пробовал то один соус, то другой, а с хорошими картами запихивал чипсы в рот горстями; никогда не играй в покер с сыщиком, – я упивалась победой, и тут у Рафа зазвонил мобильник. Раф качнулся на стуле, схватил телефон с книжной полки.
– Алло! – Он показал мне средний палец. И, снова качнувшись на стуле, вдруг изменился в лице – не лицо, а надменная, непроницаемая маска, которую он носил в колледже и при чужих. – Папа.
Остальные, и глазом не моргнув, сели вокруг него теснее; казалось, даже воздух в комнате сгустился, когда они сомкнули ряды. Я сидела рядом, а трубка так надрывалась, что мне много чего удалось разобрать …Открылась вакансия… ступенька в карьере… не передумал?
Раф сморщил нос, будто учуял тухлятину.
– Не интересует, – бросил он.
Последовала тирада столь громовая, что Раф зажмурился. Из обрывков я поняла, что с утра до вечера пьески читать – слюнтяйство, что у некоего Брэдбери сын недавно сколотил первый миллион, а Раф только небо коптит. Раф держал телефон двумя пальцами, подальше от уха.
– Да брось ты трубку, ради бога, – шепнул Джастин и скривился как от боли. – Не слушай, и все.
– Он не может, – мягко сказал Дэниэл. – Вроде и надо бы, но… Когда-нибудь потом.
Эбби передернула плечами.
– Ладно… – сказала она. И, ловко перетасовав карты, сдала на пятерых. Дэниэл, сидевший напротив, улыбнулся ей, придвинулся ближе к столу, готовый играть.
Телефон все надсаживался, то и дело всплывало слово жопа, всякий раз в новом контексте. Раф втянул голову в плечи, будто шел против ветра. Джастин тронул его за плечо; Раф уставился на нас, широко раскрыв глаза и покраснев до ушей.
Ставки мы уже сделали. Карты мне достались хуже не придумаешь – семерка да девятка, даже не одной масти, но я прекрасно понимала, чего добиваются остальные. Они пытались вернуть Рафа, и мысль, что я с ними заодно, пронзила до боли. Вдруг вспомнилось, как Роб меня толкал ногой под столом, когда О’Келли устраивал мне нагоняй. Я помахала картами у Рафа перед носом и сказала одними губами:
– Деньги на бочку.
Раф захлопал глазами. Я подняла бровь, улыбнулась ему нахально, по-Лексиному, и шепнула:
– Или боишься, что опять тебя сделаю?
Ледяная маска понемногу таяла. Раф посмотрел свои карты, бережно положил телефон рядом с собой на книжную полку и швырнул на середину стола десятипенсовик.
– Потому что мне здесь хорошо, – сказал он в телефон. Голос почти спокойный, но лицо еще пылало.
Эбби хитро улыбнулась ему, выбросила на стол три карты веером, перевернула.
– У Лекси стрит намечается, – сказал Джастин, щурясь на меня. – По глазам вижу.
На телефонный разговор с Рафом явно потратили кругленькую сумму и не хотели швырять ее на ветер.
– А вот и нет, – сказал Дэниэл. – Может, что-то у нее и есть, но на стрит не потянет. Поддерживаю ставку.
Стритом у меня и не пахло, но не в этом дело; ни один из нас не сказал бы “пас”, пока Раф не повесил трубку. А из трубки меж тем неслась речь о Нормальной Работе.
– То есть в офисе, – пояснил нам Раф. Поза у него стала свободнее. – Может быть (если докажу, что умею работать в команде, буду мыслить нестандартно и делать меньше да лучше), даже в офисе с окном. Или у меня планка задрана? – спросил он в телефон. – Как по-твоему? – И беззвучно шепнул Джастину: – Вижу твою ставку, удваиваю.
Телефон – на том конце явно обиделись на Рафа, даже если не уловили иронии, – рявкнул что-то про честолюбие, что пора наконец повзрослеть и жить в реальном мире.
В голове зароились мысли, но смутные, неуловимые, лень было обдумывать их как следует. Подождут еще часок-другой, до вечерней прогулки, решила я.
– И мне, – сказала я Дэниэлу и подставила бокал.
– Ты что, напилась? – разозлился Фрэнк, когда я ему позвонила. – Судя по голосу, ты никакая.
– Успокойся, Фрэнки, – отвечала я. – Ну выпила пару бокалов за ужином. Разве это называется никакая?
– Смотри осторожней. Обстановка здесь у вас как на отдыхе, но ты не расслабляйся. Будь начеку.
Я брела по разбитой тропе, что вела от коттеджа вверх по склону холма. Меня давно уже занимал вопрос, как Лекси занесло в коттедж. Мы представляли, что она бежала в укрытие, но ни до усадьбы, ни до деревни ей было не добраться – то ли убийца отрезал ей путь, то ли силы быстро убывали, – и она устремилась к ближайшему знакомому ей убежищу. Но Н меняет картину. Если Н – человек, а не паб, не радиопередача и не партия в покер, то им нужно было где-то встретиться, а раз в дневнике не указано где, значит, встречались они всякий раз на одном и том же месте. А для вечерних встреч лучше места, чем коттедж, не сыскать: тихо, уютно, ни дождь, ни ветер не страшны, и никто не подкрадется из-за угла. Может быть, туда она и направлялась в ту ночь, да так и продолжила после нападения – то ли на автопилоте, то ли надеялась, что Н ждет там и ей поможет.
Не о такой зацепке мечтает следователь, но ничего лучше я не придумала, потому и кружила возле коттеджа, рассчитывая, что Н все-таки появится, облегчит мне задачу. Я облюбовала себе удобный участок тропы, откуда хорошо был виден коттедж, есть где спрятаться в случае чего, да и место достаточно уединенное, можно не опасаться, что какой-нибудь фермер услышит, как я разговариваю по телефону, да и примчится со своим верным дробовиком.
– Я и есть начеку, – заверила я. – И вот что спросить хотела. Напомни мне: двоюродный дед Дэниэла умер в сентябре?
Слышно было, как Фрэнк шуршит бумагами, листает страницы: или он еще на работе, или взял дело с собой домой.
– Третьего февраля. А десятого сентября Дэниэл получил ключи от дома. Завещание, видимо, утвердили не сразу. А что?
– Можешь узнать, от чего умер дядя Саймон и где были в тот день эти пятеро? И почему так долго утверждали завещание? Когда бабушка мне оставила тысячу фунтов, я их получила через полтора месяца.
Фрэнк присвистнул.
– Думаешь, они кокнули дядюшку Саймона ради дома? А потом Лекси задергалась?
Я вздохнула, запустила руку в волосы – как бы объяснить подоходчивей?
– Не совсем так. Точнее, совсем не так. Но к дому у них какая-то нездоровая привязанность, Фрэнк. У всех четверых. Послушать их, так все они хозяева, не только Дэниэл. Нам надо поставить стеклопакеты, мы должны решить, что делать с грядкой для зелени, мы… И рассуждают так, будто это навсегда и можно годами приводить в порядок дом, ведь они будут здесь жить вечно.
– Ах, молодость, молодость, – добродушно пропел Фрэнк. – В их годы думаешь, что студенческая дружба и съемные углы – это навсегда. А пройдет еще несколько лет, и все переберутся в пригороды, а по выходным будут таскаться в магазин “Дом и сад”.
– Не такие уж они юные. И слышал бы ты их, слишком уж они поглощены домом и друг другом, больше ничего у них в жизни нет. Дядюшку они вряд ли укокошили, но как знать. Мы ведь чуяли с самого начала, что у них какая-то тайна. Все подозрительное стоит проверить.
– Да, – согласился Фрэнк. – Проверим. А тебе разве неинтересно, как я день провел?
Голос его звенел торжеством, а Фрэнк редко так заводится.
– Выкладывай, – ответила я.
Даже по телефону я почувствовала, как он улыбнулся до ушей.
– ФБР нашло ее отпечатки.
– Черт! Уже? – Ребята из ФБР нам здорово помогают, если нужно, но у них вечно завал.
– У меня везде свои люди.
– Ясно, – сказала я. – Кто же она?
У меня почему-то ослабели ноги, я прислонилась спиной к дереву.
– Мэй-Рут Тибодо, родилась в Северной Каролине в 1975-м, в октябре 2000-го пропала, разыскивается за угон автомобиля. И отпечатки, и фото, все совпало.
У меня вырвался вздох.
– Кэсси? – окликнул меня Фрэнк. Слышно было, как он затянулся. – Ты тут?
– Ага. Мэй-Рут Тибодо. – Я произнесла вслух имя, и меня бросило в дрожь. – Что о ней известно?
– Немного. Никакой информации до 1997-го, когда она переехала в Роли из какой-то дыры, сняла конуру в паршивом районе и устроилась официанткой в круглосуточную забегаловку. Где-то между делом успела получить образование – иначе как бы она попала сразу в аспирантуру Тринити? – но то ли самоучкой, то ли экстерном, поскольку в местных школах и колледжах нигде в списках не значится. Уголовного прошлого нет. – Слышно было, как Фрэнк выпустил дым. – Вечером десятого октября 2000-го взяла у своего жениха машину, чтобы добраться до работы, но на работе так и не появилась. Жених через пару дней заявил в полицию. Там всерьез не отнеслись – решили, просто удрала. Жениха слегка тряхнули на всякий случай – вдруг он ее убил, а труп где-нибудь бросил? – но алиби у него оказалось железное. Машину нашли в Нью-Йорке в декабре того же года, на длительной стоянке в аэропорту Кеннеди.
Фрэнк был очень собой доволен.
– Ай да Фрэнк, – сказала я рассеянно. – Чисто сработано!
– Для вас все самое лучшее, – скромно ответил Фрэнк.
А ведь она всего на год меня моложе. Я играла в шарики в умытом дождями саду в Уиклоу, а она росла на воле где-нибудь в глуши, бегала босиком к стойке с лимонадом, тряслась по ухабам в кузове грузовика, а однажды села за руль и укатила куда глаза глядят.
– Кэсси?
– Да.
– Мой знакомый из ФБР пытается установить, не нажила ли она серьезных врагов, вдруг кто-то ее здесь выследил?
– Отлично, – отозвалась я, силясь собраться с мыслями. – Вот это я как раз хочу узнать. Как зовут жениха?
– Брэд, Чед – имя дурацкое, американское… – Шорох бумаг. – Мой приятель сделал пару звонков – оказалось, этот малый все эти месяцы исправно ходил на работу, ни дня не пропустил. Не мог же он перепрыгнуть через океан, чтобы расправиться с бывшей. Чед Эндрю Митчел. А что?
Не Н.
– Так, просто интересно.
Фрэнк выжидал, но я тоже умею ждать.
– Ладно, – сказал он наконец. – Буду держать тебя в курсе. Ее имя, может статься, ничего нам не даст, но все равно хорошо, что узнали, ярлычок на нее навесили. Теперь тебе проще ее представить, да?
– Да, – ответила я, – еще бы.
Это была ложь. Фрэнк повесил трубку, а я долго еще стояла, прислонившись к дереву, смотрела, как несутся по небу облака, то и дело пряча луну, как угловатый контур коттеджа то тает во тьме, то проступает вновь, и думала о Мэй-Рут Тибодо. Почему-то, стоило ей обрести имя, родину, биографию, до меня дошло: она человек, а не плод нашей с Фрэнком фантазии, она еще недавно была живой. За эти тридцать лет мы могли бы встретиться.
Меня пронзила догадка: я должна была знать о ней, пусть нас и разделял океан, должна была почувствовать, что она есть на свете, оторваться от своих занятий – от игр, учебников, отчетов – и услышать зов. Она преодолела тысячи миль, нацепила мое прежнее имя, как пальтецо от старшей сестры, ее вел сюда внутренний компас, и она почти достигла цели. Она жила всего в часе езды от меня, и я должна была знать, догадаться, пока не поздно, сделать всего лишь шаг и найти ее.
Если что и омрачало ту неделю, то лишь люди со стороны. Мы играли в покер, в пятницу вечером играли много, допоздна, в основном в техасский холдем или в сто десять, а иногда, если желающих было всего двое, в пикет. Играли на потемневшие десятипенсовики из огромного кувшина, который кто-то откопал на чердаке, но все равно относились к игре всерьез: вначале монет у всех было поровну, а кто выбыл, тот выбыл, брать монеты из запаса нельзя. Лекси, как и я, была неплохим игроком, ставки не всегда делала обдуманно, но научилась обращать непредсказуемость себе на пользу, особенно если карты ей выпадали хорошие. Победитель выбирал, что готовить завтра на ужин.
В тот вечер мы поставили пластинку Луи Армстронга, Дэниэл принес огромный пакет кукурузных чипсов, а к ним три вида соусов, на любой вкус. Мы тянулись то к одной, то к другой щербатой миске, старались отвлечь соперников едой, легче всех поддавался Джастин – как увидит, что кто-то вот-вот капнет соусом на стол красного дерева, тут же начисто забудет об игре. Я только что разгромила Рафа – если карта не шла, он пробовал то один соус, то другой, а с хорошими картами запихивал чипсы в рот горстями; никогда не играй в покер с сыщиком, – я упивалась победой, и тут у Рафа зазвонил мобильник. Раф качнулся на стуле, схватил телефон с книжной полки.
– Алло! – Он показал мне средний палец. И, снова качнувшись на стуле, вдруг изменился в лице – не лицо, а надменная, непроницаемая маска, которую он носил в колледже и при чужих. – Папа.
Остальные, и глазом не моргнув, сели вокруг него теснее; казалось, даже воздух в комнате сгустился, когда они сомкнули ряды. Я сидела рядом, а трубка так надрывалась, что мне много чего удалось разобрать …Открылась вакансия… ступенька в карьере… не передумал?
Раф сморщил нос, будто учуял тухлятину.
– Не интересует, – бросил он.
Последовала тирада столь громовая, что Раф зажмурился. Из обрывков я поняла, что с утра до вечера пьески читать – слюнтяйство, что у некоего Брэдбери сын недавно сколотил первый миллион, а Раф только небо коптит. Раф держал телефон двумя пальцами, подальше от уха.
– Да брось ты трубку, ради бога, – шепнул Джастин и скривился как от боли. – Не слушай, и все.
– Он не может, – мягко сказал Дэниэл. – Вроде и надо бы, но… Когда-нибудь потом.
Эбби передернула плечами.
– Ладно… – сказала она. И, ловко перетасовав карты, сдала на пятерых. Дэниэл, сидевший напротив, улыбнулся ей, придвинулся ближе к столу, готовый играть.
Телефон все надсаживался, то и дело всплывало слово жопа, всякий раз в новом контексте. Раф втянул голову в плечи, будто шел против ветра. Джастин тронул его за плечо; Раф уставился на нас, широко раскрыв глаза и покраснев до ушей.
Ставки мы уже сделали. Карты мне достались хуже не придумаешь – семерка да девятка, даже не одной масти, но я прекрасно понимала, чего добиваются остальные. Они пытались вернуть Рафа, и мысль, что я с ними заодно, пронзила до боли. Вдруг вспомнилось, как Роб меня толкал ногой под столом, когда О’Келли устраивал мне нагоняй. Я помахала картами у Рафа перед носом и сказала одними губами:
– Деньги на бочку.
Раф захлопал глазами. Я подняла бровь, улыбнулась ему нахально, по-Лексиному, и шепнула:
– Или боишься, что опять тебя сделаю?
Ледяная маска понемногу таяла. Раф посмотрел свои карты, бережно положил телефон рядом с собой на книжную полку и швырнул на середину стола десятипенсовик.
– Потому что мне здесь хорошо, – сказал он в телефон. Голос почти спокойный, но лицо еще пылало.
Эбби хитро улыбнулась ему, выбросила на стол три карты веером, перевернула.
– У Лекси стрит намечается, – сказал Джастин, щурясь на меня. – По глазам вижу.
На телефонный разговор с Рафом явно потратили кругленькую сумму и не хотели швырять ее на ветер.
– А вот и нет, – сказал Дэниэл. – Может, что-то у нее и есть, но на стрит не потянет. Поддерживаю ставку.
Стритом у меня и не пахло, но не в этом дело; ни один из нас не сказал бы “пас”, пока Раф не повесил трубку. А из трубки меж тем неслась речь о Нормальной Работе.
– То есть в офисе, – пояснил нам Раф. Поза у него стала свободнее. – Может быть (если докажу, что умею работать в команде, буду мыслить нестандартно и делать меньше да лучше), даже в офисе с окном. Или у меня планка задрана? – спросил он в телефон. – Как по-твоему? – И беззвучно шепнул Джастину: – Вижу твою ставку, удваиваю.
Телефон – на том конце явно обиделись на Рафа, даже если не уловили иронии, – рявкнул что-то про честолюбие, что пора наконец повзрослеть и жить в реальном мире.