Шляпники

Она потащила Корделию через лабиринт узких переулков. На Бонд-стрит они догнали дядюшку Тибериуса, толкающего перед собой пратётушку Петронеллу. Корделия была признательна, что её так поспешно гонят домой, ведь это значило, что всё, что она могла чувствовать – это колющая боль в боку. Она лишилась лучшего друга. Он поверил, что она воровка! В его глазах было столько неприязни.

– ФРАНЦУЗСКИЕ ШПИОНЫ В СТРАНЕ-Е-Е-Е-Е!

Корделия остановилась как вкопанная.

В одном из проулков маячил Сэм Ловкохват, размахивая газетами. Стоял он прямо под окнами Часотворцев.

– Извините. – Кто-то протолкнулся мимо неё.

Это был сам старый Часотворец. Он и двое его внуков проковыляли мимо Корделии к своей входной двери. Младший ребёнок уставился на Корделию широко распахнутыми глазами, и она улыбнулась ему.

– Идём, Кузнечик, – пробормотал старик, утаскивая мальчика.

Корделия наблюдала из-за угла, как Сэм расплылся в улыбке и помахал Часотворцу газетой, а тот отпер дверь и вошёл в дом. Когда взгляд Сэма метнулся от двери к окну над ней, в голове у Корделии вдруг вспыхнуло осознание:

Это Сэм Ловкохват – вор!

– Корделия! Идём скорее! – крикнула успевшая отойти на приличное расстояние тётушка.

Всё становилось на свои места. За последние пару дней Сэм побывал под окнами каждого из Творцов: и на улице под Библиотекой Дома Шляпников, конечно. Потом вечером того дня она видела его у Усадьбы Плащетворцев, когда шла с Гусем в театр. А вчера утром – внутри всколыхнулось воспоминание о произошедшей несправедливости – он был возле Башмачников. А потом Корделия прошлась с ним и оставила его околачиваться возле дома Перчаткотворцев!

А теперь он караулил у Часотворцев.

– КОРДЕЛИЯ! – снова рявкнула тётушка Ариадна.

– Иду, тётушка! – крикнула Корделия, пустившись бежать по улице. Её ноги мчались быстро, а мысли в голове мчались ещё быстрее. Отпечатки рук на подоконнике, скорее всего, были в типографской краске, а не в саже. Совершенно очевидной казалась одна вещь: сегодня Сэм собирается ограбить Часотворцев.

БАМ! Корделия врезалась в тётю, столбом стоявшую на тротуаре. Дядюшка Тибериус остановился рядом с ней, вместе с пратётушкой Петронеллой в кресле.

Корделия поправила одежду, в голове по-прежнему вертелась шокирующая мысль: «Сэм – вор!». Она собиралась уже развернуться, побежать к нему и прямо там вывести его на чистую воду…

Но потом она увидела, на что глядели все Шляпники.

О, нет.

Посреди дороги стоял сэр Хьюго Лейся-песня с лютней наперевес. Он по-прежнему был в шляпе, на которую Корделия без разрешения добавила ингредиентов…

Бренчание его лютни разносилось по всей улице.

Корделия пригляделась. Выглядел сэр Хьюго как-то потрёпанно. Лицо заросло щетиной, шляпа казалась слегка помятой, а Велеречивая Лилия по краям сделалась коричневой. Однако ничего из этого, судя по всему, его не волновало. Он бродил по дороге, и его с двух сторон огибали кареты.

– Сравню ли с летним днём ТВОИ ЧЕРТЫ? [2] – взревел актёр проходящей мимо леди, которая испуганно подпрыгнула и попыталась прогнать его. – Но ты МИЛЕЙ! Умеренней и КРАШЕ!

Леди поспешила скрыться, и сэр Хьюго переключил внимание на приближающуюся телегу.

– Ломает буря МАЙСКИЕ ЦВЕТЫ! – заголосил он лошади, и та переполошилась и вильнула в сторону, едва не затоптав актёра. Кучер выругался и дёрнул за поводья. Телега накренилась, и из неё посыпались и заскакали по дороге сотни яблок.

Но сэр Хьюго уже заметил группку монахинь в покрывалах, столпившихся на ступенях церкви Святого Осписа. Он вприпрыжку побежал к ним, не обращая внимания на перекатывающиеся под его ногами яблоки.

– ПРЕКРАСНЫЕ ДАМЫ! – объявил он, опускаясь на колени прямо на дорогу и бренча на лютне. – Позвольте спеть вам серенаду О СТРАСТИ.

Монахини оглянулись. Некоторые из них покраснели. Одна захихикала.

На сэра Хьюго, размахивая распятьем, набросилась мать-настоятельница, а тётушка Ариадна обратила горящий огнём взгляд на Корделию.

– Корделия Шляпник, будь добра объясниться.

Корделия была в ужасе, но подумала, что должна хотя бы попытаться ответить. К сожалению, в голову никак не приходили слова, которые успокоили бы тётушку. Она отвлеклась на яростный свист молитвенных чёток и последовавшие за этим взвизги, доносившиеся со ступеней церкви Святого Осписа.

– Ну… – храбро начала Корделия. – Он… он хотел купить шляпу, видишь ли… от боязни сцены…

– И я вижу, ты продала ему шляпу. Бирюзовую треуголку со Сладкоголосым Сапфиром и медными Хвастливыми Пуговицами. Я сама сотворила эту шляпу месяц назад.

– Да. – Дядюшка Тибериус кивнул, прищуриваясь. – Я ясно помню, как взвешивал её. Она содержала ровно три прыти Уверенности и пол-унции Бравады. Как раз для небольшого роста самомнения.

Тётя и дядя помнили детали каждой шляпы, которую когда-либо творили. Обычно Корделия очень гордилась этой их впечатляющей способностью, но в этот конкретный момент она оказалась совершенно некстати.

– Ну, я… – снова начала Корделия. – Он хотел… На ней не было пера… и…

– Ты решила, что перо Вороны-Выскочки подойдёт, – прорычала тётушка Ариадна. – Вместе с цветком Велеречивой Лилии и…

Корделия стиснула зубы.


– Мои стразы-звёздочки! – каркнула пратётушка Петронелла.

Мать-настоятельница уже безжалостно колотила сэра Хьюго молитвенником. Актёр бросил свой инструмент и безуспешно пытался от неё укрыться. Двое мужчин с носилками пнули его по голеням, а разозлённый кучер запустил ему в голову гнилое яблоко.

– И теперь мы имеем, – бесстрастно произнесла тётушка Ариадна, – превосходный пример того, что происходит, если Шляпотворчеством пытается заниматься кто-то, не имеющий должной подготовки.

Корделия вспыхнула. Она почувствовала, как в животе у неё извивается и дёргается, как головастик, стыд.

– Прошу тебя, о благородная старица, сжалься! – Сэр Хьюго стоял на четвереньках, умоляя мать-настоятельницу остановиться, но молитвенник вновь рассёк воздух, чтобы ударить его.

– Горемыка, – пробормотал дядюшка Тибериус. – Я пойду помогу.

– А ты, Корделия, немедленно отправишься прямиком домой.

Корделия подозревала, что у неё довольно-таки большие неприятности.





Глава 22





Воздух в вестибюле Дома Шляпников похолодил пылающее лицо Корделии, когда тётушка Ариадна захлопнула дверь за её спиной.

– Я могу объяснить, – начала Корделия.

– Какой стыд! – выдохнула тётушка Ариадна. – Корделия, я глубоко разочарована в тебе.

Корделия помотала головой.

– Нет! – возразила она. – Я всего лишь пыталась…

– В Шляпотворчестве существуют принципы, о которых ты и понятия не имеешь. Принципы баланса, уравновешенности. Ты знала об этом? Нет! – рявкнула тётушка Ариадна.

– Я хотела помочь! Я хотела сделать хоть что-то! – Головастик стыда в животе Корделии начал извиваться, и ей стало нехорошо. – Это был единственный способ добраться до принцессы, который я могла придумать – я должна была это сделать…

– Ты слышала лорда Витлуфа, – продолжила тётя. – Настали опасные времена. Судьба Творцов висит на волоске. Мы не можем допустить, чтобы имя Шляпников было запятнано скандалом! На сколько шляп ты в тот день добавила ингредиенты?

– Только на эту одну, честное слово!

– Корделия, это очень серьёзно.

– ДА! – Корделия обнаружила, что кричит. – Это серьёзно! На кону жизнь моего отца! И всем всё равно! Никто, кроме меня, не сделал НИЧЕГО, чтобы попытаться найти его!

В вестибюле воцарилась ужасная тишина, поглотившая весь воздух. Кухонная дверь приоткрылась, и сквозь щёлку выглянула Кух. Сверху через перила лестницы перевесилась мисс Глаз-да-глаз.

Корделия снова почувствовала, как внутри шевелится головастик стыда. Он раздулся до злорадной жабы, камнем улёгшейся у неё в животе.

– Это я пыталась выпросить у принцессы лодку! – выкрикнула Корделия. – Это я пошла искать Джека! ЭТО Я ПЫТАЮСЬ ВЕРНУТЬ ОТЦА!

Губы тётушки Ариадны превратились в прямую, как трость, линию.

– Джонс рассказал нам прошлым вечером, что в лазарете он разбудил того старого морского волка, – рявкнула она. – Тот сказал, что там никогда и не было никакого юнги.

– Что?

– Своей выдумкой ты потратила наше время, Корделия, и заставила на миг понадеяться…

– Но это правда! – завопила Корделия. – Он отдал мне отцовский тел…

– ДОВОЛЬНО! – закричала тётушка Ариадна.

Снова последовала тишина, нарушаемая лишь рваным дыханием Корделии.

– Я очень переживаю о твоём отце, Корделия, – наконец сказала тётушка, хотя, казалось, удалось ей это с огромным усилием. – И возможно, уйдёт некоторое время, прежде чем ты смиришься с тем, что он…

– Он не умер! – взвыла Корделия. – Не умер!

На глаза навернулись слёзы. Она со злостью стёрла их со щёк. Ей хотелось, чтобы тётя накричала на неё в ответ, но она лишь стояла – так неподвижно и с таким посеревшим лицом, что казалось, будто она высечена из камня.

Прошло много времени, прежде чем тётушка Ариадна заговорила – шёпотом таким тонким и резким, что им можно было резать воздух, словно клинком.