Школа Бессмертного

Глава 10

Брак по расчёту




В маленькой дворцовой церкви, куда помещалось от силы человек тридцать, было душно и жарко. Иван заметил крохотные капельки пота на виске Софии. Он сам чувствовал, как промокла рубашка под вишнёвым колером, но ничего нельзя было поделать.

Окон в часовне, больше похожей на молельную, не было. Дверь закрыли за последним вошедшим, словно боялись, что кто-то убежит. От дыхания колебалось пламя свечей и лампадок, испуганно взмётываясь всякий раз, как собравшиеся гости хором отвечали на возгласы епископа Блатта, венчающего новобрачных.

– Блаженны все боящиеся Господа! – хорошо поставленным голосом провозглашал епископ.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – пели собравшиеся гости за спинами новобрачных.

– Ходящие по путям Его! – торжественно выводил Блатт.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – отвечали ему.

– Плоды трудов твоих ты будешь есть! – продолжал Блатт.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – радостно поддерживали гости.

Иван боялся, что София вот-вот упадёт в обморок. Если даже ему было тяжело в этой жаре и духоте, то что же говорить про неё? Нежно-голубое платье было так туго стянуто сзади, что девушке почти нечем было дышать. Белокурые волосы были собраны заколками и обвиты изящной золотой цепочкой с бриллиантовыми подвесками.

Краем глаза он замечал, как быстро поднимается и опускается её грудь, видел побледневший профиль и незаметно сжимал её запястье, пытаясь хоть как-то подбодрить. Ничего большего он сейчас сделать не мог.

– Блажен ты и хорошо тебе будет! – старательно выводил Блатт слова псалма.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! – вторили ему собравшиеся.

– Жена твоя как виноградная лоза плодовитая по сторонам дома твоего.

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

Иван различал в хоре голосов, отвечавших епископу, негромкий тенор императора Стефана, стоящего сразу за ними, голоса императрицы, Амори. Все остальные голоса неразличимо сливались в хоре, торжественно и согласно аккомпанируя епископу.

Жених с невестой были избавлены от этой обязанности. Не слышал Иван и своих – ни Фёдора, ни Остея с Игнатом и Радько, приглашённых, видимо, чтобы хоть кто-то был со стороны жениха. Месса шла на вестланском, который из них с грехом пополам понимал только Потапов, но подпевать не рисковал даже он.

Иван предлагал пригласить в Клауден Матвеева с Босоволком и всей остальной свитой. Раз он согласился на свадьбу, раз всё было решено, никакой опасности в их присутствии уже не было. Более того, придало бы дополнительной легитимности.

Ему вежливо, но твёрдо отказали, сославшись на объявленный карантин и меры безопасности. Сразу после свадьбы они должны были отправляться к войскам, собранным местным храбрецом Тристаном на границе Давоса и Арадона, и присутствие послов Марьи могло создать ненужные сложности. Ивану пришлось согласиться и с этим.

Блатт закончил молебен, взмахом руки успокаивая хор голосов и давая понять, что приступает к самому главному. Иван не глядя сжал сильнее запястье Софии. Её обморок сейчас уже ничего не решит. Только отсрочит.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы венчать священными узами брака раба Божия царевича Ивана Волховского и рабу Божию принцессу Софию Барлоог. Это двое людей принесут сегодня клятвы верности на всю жизнь и будут жить вместе в любви, и заботе, и Божьей благодати и во славу Господа Бога нашего и императора Барлоога, укрепляя семью свою, и род свой, и союз между домами. Ибо сказано: «Плодитесь, и размножайтесь, и владейте землёю». И ещё сказано: «Да оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое в плоть единую, и тех, кого Бог сочетал, человек да не разлучает». – Иван Волховский! – обратился епископ к царевичу. – Пришёл ли ты в этот храм добровольно и является ли твоё желание вступить в законный брак искренним и свободным?

Иван помедлил секунду.

– Да.

– София Барлоог! – Блатт повернулся к принцессе. – Пришла ли ты в этот храм добровольно и является ли твоё желание вступить в законный брак искренним и свободным?

– Да, – чуть слышно произнесла София.

– Готовы ли вы хранить верность друг другу в болезни и здравии, в счастье и в несчастии до конца своей жизни?

– Да! – твёрдо сказал Иван.

– Да! – повторила София.

Иван кожей чувствовал напряжение, повисшее в крохотной часовенке. Несмотря на все договорённости, несмотря на прямое и явное согласие, он знал: и император, и Амори, и Комнин, которого всё-таки решили не тащить в церковь, и тем более Наина, стоящая здесь где-то в самом углу, ждут от него какой-то неожиданности, какой-то внезапной строптивости в самый последний момент.

Он угрюмо усмехнулся про себя, подумал, что сейчас им этого стоит ждать не от него, а от Софии. Он-то уже не откажется, он уже принял решение. А вот она… она может… после вчерашнего их разговора…

– Готовы ли вы с любовью и благодарностью принимать детей, которых пошлёт вам Бог, и воспитывать их согласно учению нашей Святой церкви?

– Готов.

– Готова.


– Иван Волховский! – в звенящей тишине голос Блатта звучал уверенно и заполнял всё пространство. – Готов ли ты взять в законные жёны Софию Барлоог?

Это был последний вопрос. Это была последняя возможность сказать «нет».

– Готов! – ответил Иван.

– София Барлоог! Готова ли ты взять в законные мужья Ивана Волховского?

– Готова! – выдохнула София так тихо, что, кажется, только Иван и епископ Блатт услышали её.

Но этого было достаточно. Они всё сказали, от них больше ничего не зависело. Осталось совсем немногое.

– Есть ли кто-то в этом храме, кто имеет что-либо против этого брака? – епископ поднял глаза поверх их голов. – Знает ли кто-то что-либо, что делает этот брак незаконным и недействительным? Пусть скажет об этом сейчас или молчит вовеки.

В звенящей тишине Блатт выждал положенное время. Иван знал, что никто ничего не скажет. Не для этого готовятся подобные браки.

– Боже святой! – епископ взялся за края омофора, поднял глаза к потолку, заменявшему купол. – Создавший из праха человека, и из ребра его образовавший жену, и сочетавший с ним помощника, соответственного ему, ибо так угодно было Твоему Величеству, чтобы не одному быть человеку на земле. Сам и ныне, Владыка, ниспошли руку Твою от святого жилища Твоего и сочетай этого раба Твоего Ивана и эту рабу Твою Софию, ибо по воле Твоей сочетается с мужем жена. Соедини их в единомыслии, венчай их в плоть единую, даруй им плод чрева, утешение прекрасными детьми. Ибо Твоя власть и Твои – Царство, и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне, и всегда, и во веки веков.

Иван не заметил, кто подал епископу церемониальную брачную ленту. Блатт опустил голову, расправил пурпурную шёлковую ленту обеими руками, приглашающе кивнул.

Иван взял Софию за руку, сделал шаг. Она покорно шагнула за ним. Епископ накинул широкую ленту на их вытянутые руки.

– Венчается Иван Волховский с Софией Барлоог во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Епископ снял ленту, взмахом руки пригласил их встать лицом друг к другу. Иван повернулся к Софии.

– Господи, Боже наш! – торжественно возгласил Блатт. – По спасительному Твоему промыслу удостоивший брак в Кане Галилейской открыто почтить Своим пришествием, Сам ныне рабов Твоих Ивана и Софии, которым Ты благоволил соединиться друг с другом, в мире и единомыслии, сохрани священным их брак, яви непорочным их ложе, соблюди совместной жизни их незапятнанной пребывать, благоволи и удостой их достигнуть старости почтенной, с чистым сердцем исполняющими заповеди Твои.

– Кольца! – негромко попросил епископ.

К Софии подошла Магдалина с обручальным кольцом на красной бархатной подушечке. Остей замешкался на пару секунд, не сразу поняв, что хочет епископ, и только по движению Магдалины сообразил, что теперь его очередь. Он шагнул под правую руку Ивана, протянул подушечку с кольцом невесты.

Иван взял небольшое золотое колечко, надел на чуть дрожащий палец Софии.

– Я, Иван Волховский, – произнёс он, старательно выговаривая слова чужого языка, – беру тебя, София Барлоог, в свои жёны. Я обещаю хранить верность и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Я буду любить тебя и уважать тебя каждый день моей жизни.

София не глядя протянула руку, нащупывая кольцо. От неловкого движения оно упало под общий вздох.

София дёрнулась, смутившись и закусив губу. Иван нахмурился, не выпуская её ладони.

– Всё в порядке, всё в порядке, – торопливо бормотал виконт Вермон, наклоняясь и подбирая с пола кольцо. – Ничего страшного, со всеми бывает. Вот, пожалуйста!

Он старательно подул на кольцо, обтёр его чистейшим носовым платком и протянул Магдалине. Та, уже не рискуя подносить на подушечке, вложила его Софии прямо в руку. Негромкий ропот стих через несколько секунд.

Принцесса перевела дух, повернулась к Ивану, подняла на него взгляд. Он старался смотреть так, словно ничего не произошло.

Она взяла его за руку, замешкалась на пару секунд, словно забыв, на какой палец надевать кольцо. Но всё-таки справилась.

– Я, София Барлоог, – произнесла она, чуть запинаясь, – беру тебя, Иван Волховский, в свои мужья. Я обещаю хранить верность и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Я буду любить тебя и уважать тебя каждый день моей жизни.

«Всё», – пронеслось в голове Ивана. Сейчас епископ Блатт произнесёт последние слова и…

– Именем Господа Бога нашего, Отца, и Сына, и Святого Духа, объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться!

Это прозвучало не как разрешение, а как приказ.

Иван посмотрел на алые напомаженные губы Софии, особенно выделявшиеся на бледном лице, обнял её за плечи, наклонился и поцеловал.





* * *


Перед небольшим, но обязательным свадебным пиром Иван зашёл к себе в комнаты сменить рубашку. Фёдор лил из кувшина тёплую воду; Иван зло растирался, брызгая во все стороны и пытаясь прийти в себя.

Не получалось. Он думал, что справится, но всё-таки это венчание доконало его. И неуверенный вопросительный взгляд Софии, оторвавшейся от него после поцелуя и словно спрашивающей: «Ну и как?!»; и преувеличенно-радостные, чуть покровительственные поздравления императора с императрицей, наследного принца Рики и прочих знатных гостей, словно только теперь принимавших его в свою среду, и то с оговорками; и внимательно-оценивающий взгляд Наины – всё это вызывало в нём такие смутные чувства, что он едва сдержался до конца церемонии, когда его наконец отпустили на несколько минут.

В какой-то момент он замер, схватившись руками за края столика и уставившись в своё отражение в медной лохани. Встревоженная вода успокаивалась, замирая; он уже мог различить лицо, мокрые пряди волос, сжатые губы, страдальчески поднятые брови…

Он оттолкнул лохань, выпрямился, бросил зло:

– Полотенце!