Школа Бессмертного
Часть 136 из 184 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Почему?
– Потому что источник движения всегда извне. То есть он может быть и внутри, но тогда должен пополняться внешней энергией. Лошадь не будет возить тебя просто так. Если её не кормить, она сдохнет.
– Ну… ну да, – Марье показалось, что она начинает улавливать мысль брата.
– Ну вот так же и с эволюцией. Источник и движок эволюции не может находиться внутри системы, он должен быть только извне. И он должен объяснять не просто движение системы, а её усложнение. Самопроизвольные мутации – это оксюморон. Самопроизвольно ничего не усложняется, самопроизвольно всё только разрушается.
– Кощей, можно попроще? – взмолилась Марья. – Я ничего не понимаю.
– О-ох! – протяжно выдохнул Бессмертный. – Да, Маш, если уж даже ты здесь не успеваешь, то что с остальными будет? Ладно, смотри. Любая замкнутая система без подпитки извне подвержена энтропии – проще говоря, упрощению и разрушению. Возьмём опять дом для примера. Представь себе два одинаковых дома, построенных в одно время. В один заселились люди, в другой – нет. Какой простоит дольше?
– Смотря какие люди заселились.
– Резонное замечание, – хмыкнул Бессмертный. – Ну допустим, рачительные и хозяйственные.
– Обитаемый дольше простоит, – подумав, сказала Марья.
– Естественно. О нём заботятся, за ним ухаживают, чистят, моют, ремонтируют. Проще говоря, поддерживают систему с затратой энергии. Дом без этой поддержки только разрушается, только деградирует. Понимаешь теперь?
– Нет, – призналась Марья. – Ну то есть догадываюсь…
– Догадываешься, догадываешься, – кивнул Бессмертный. – Всё ты понимаешь, Маша. Человек и человечество в целом – такой же обитаемый дом. Который поддерживается, усложняется и развивается уже много тысячелетий. За счёт чего?
– Не знаю.
– Я тоже. Но намерен выяснить, случайное ли мы скопление атомов, непонятно зачем скопившихся именно так, или это всё-таки управляемый процесс? А если управляемый, то кем? И куда направляемый?
Он помолчал, задумавшись. Марья взволнованно ходила по комнате, пытаясь осознать сказанное.
– Мы – звери?! – она расстроенно качала головой, раз за разом возвращаясь к самому болезненному. – Неужели мы правда звери, Кощей?! Я не могу в это поверить. Это какая-то ошибка.
Бессмертный рассмеялся.
– Маша, почему тебя это так потрясло? Ну ладно неокрепшие семинаристы позапрошлого века, но ты-то колдунья! Когда ты оборачивалась в русалку, в дельфина – в кого ты там ещё любила? – ты же не переставала считать себя человеком?
– Нет! – воскликнула Марья, хватаясь за спасительную подсказку брата. – Конечно же нет.
– Ну вот, обратись в обезьяну и представь, что ты решила стать человеком. Зачем?
– Ну как… – растерялась Марья. – Это же… это же…
– Никакими логическими причинами этого не объяснить. С какой точки зрения ни посмотри, выгоднее было оставаться обезьяной. Если бы мне предложили выбор, я бы точно предпочёл остаться на дереве, есть, пить, сношаться, драться и больше ни о чём не заботиться. Не сидеть сейчас здесь с тобой, пытаясь разгадать эту тайну.
Марья не сдержала смешка, представив нарисованную братом картину.
– Что же тебе мешает?
– Не знаю. Маша, я это и пытаюсь тебе объяснить уже второй час. С рациональной, логической точки зрения желание жить необъяснимо. Всё остальное можно объяснить этим желанием, но вот именно оно непонятно. И пока мы не поняли, не разобрались в его основе, всем остальным заниматься изрядно бессмысленно.
– Как это бессмысленно? – запротестовала Марья. – Ты что, Кощей?!
– Конечно, бессмысленно, Маша. Без ответа на этот вопрос мы живём как игроки в кости – повезёт, не повезёт? Поставлю-ка я на этот вариант, вдруг сыграет. А если нет? Тогда что?
– Ты о чём?
– На сегодняшний день существуют две равновеликие картины мира. Всё многообразие научных теорий и религиозных учений сводится, в сущности, к двум. Первая, преимущественно религиозная: мир и человек возникли по воле Творца и существуют для некоей цели. Вторая, преимущественно научная: мир и человек возникли самостоятельно, спонтанно и бесцельно. Просто так получилось. Что первая, что вторая картина мира равно убедительны, дают ответы на одни вопросы и не дают на другие. И обе до сих пор не доказаны. По сути, человеку предлагается выбирать между двумя равновеликими, но принципиально разными вариантами, исходя не из знаний – мы до сих пор точно ничего не знаем, – а из веры. Что и значит играть наугад. Только ставки разные. При одном раскладе на кону жизнь земная, при другом – жизнь вечная. Точнее, посмертная. Согласись, что строить свою жизнь, исходя из одной картины мира, совсем не то же, что исходя из другой. Это же важнейший вопрос в жизни, а мы решаем его, опираясь лишь на свои догадки и предпочтения. А хотелось бы знать точно.
– Кощей, не надо! – взмолилась Марья. – Не лезь в эту тайну, пожалуйста. Не богохульствуй!
– Напротив, Маша, – усмехнулся Бессмертный. – Если Бог есть, я прямо исполняю его заветы. Ищите – и обрящете, стучите – и откроется вам, просите – и дано будет вам.
– Ты же сказал, что не веришь?
– Нет, не верю. Я хочу знать. Как я уже сказал, религиозная картина не отвечает на множество вопросов. Научная, впрочем, тоже. И это не частные вопросы, это фундаментальные.
– Какие, например? – с надеждой спросила Марья.
– Ну, например, страх смерти. Совершенно непонятный, иррациональный страх. С точки зрения эволюции смерть естественна, неизбежна и необходима. Тогда откуда этот неестественный страх? Что любопытно – равно переживаемый и верующими, и неверующими, и даже высокоорганизованными животными.
Марья провела ладонью по лбу. У неё начинали кружиться голова и подкашиваться ноги.
– Многие способны скрывать страх смерти и даже преодолевать его, – задумчиво продолжал Бессмертный, опять словно бы размышляя сам с собой. – Но боятся все. Хоть истово верующие старцы, хоть несмышлёные младенцы, не умеющие даже ходить, не то что думать. Да что там младенцы! Зародыши в утробе матери – и те боятся смерти.
– Нет! – воскликнула Марья, холодея. – Кощей, ты что?! Ты о чём?!
– Да, вот, кстати, – оживился Бессмертный, подаваясь вперёд. – Тут у меня как раз одна пациентка. Сейчас сама убедишься.
Он нажал пару кнопок, сменив изображение и выведя на экран какую-то комнату в Башне. Болезненно нахмурившись, Марья смотрела, как какая-то молодая кудрявая женщина на седьмом или восьмом месяце беременности то нервно ходит по комнате, выглядывая в окно, то присаживается на кушетку.
От голоса брата Марья вздрогнула так же, как и будущая мамочка, со страхом завертевшая головой и не сразу понявшая, кто говорит и откуда.
– Таня, ты готова? Не передумала ещё?
Марья не сразу поняла, что брат говорит в микрофон, хотя уже знала, что это такое. Для бедной Тани всё выглядело так, будто с ней разговаривает бесплотный дух таинственного колдуна. Она испуганно открывала рот, вертела головой, не зная, куда говорить и к кому обращаться.
– Нет… нет, ваше превосходительство, – сказала она наконец. – Не передумала. Я… я готова.
– Хорошо. Значит, сделаем это сейчас. – Бессмертный говорил, одновременно совершая какие-то манипуляции с кнопками и рычажками на приборной панели. – Ты как хочешь – в сознании оставаться? Или тебе лучше проспать?
– Лучше проспать, – с каким-то даже облегчением ответила Таня.
– Хорошо. – Бессмертный сдвинул рычажок. – Тогда садись в это кресло, откидывайся к спинке и закрывай глаза. Через пять секунд ты будешь спать.
Молодая женщина опять вздрогнула, едва не вскрикнув. Марья сама не поняла, откуда в комнате появилось странное кресло с низко опущенной спинкой.
Зачем это кресло, она понимала. Но всё ещё не могла поверить. Неужели эта Таня… Да ладно Таня – неужели брат сейчас сделает это? На её глазах? Что он хочет доказать этим?
Таня наконец села в кресло, неуклюже повозившись и стыдливо оправляя подол платья. Повертела головой в потолок, ожидая, что будет дальше.
– Засыпаем! – пробормотал Бессмертный, щёлкая очередной кнопкой.
Закусив губу, со странной ноющей тяжестью в груди Марья смотрела, как женщина сонно заморгала, закрыла глаза и свесила голову на плечо.
– Наркоз, – пояснил Бессмертный. – Обычный эфир, никакого колдовства.
Кресло наклонилось, ноги беременной раздвинулись и зафиксировались, как и руки, жёсткими обручами. Платье задралось, обнажив большой круглый живот.
Марья непроизвольно схватилась за горло, пытаясь сдержать спазм. Бессмертный быстро и увлечённо скользил пальцами по панели и негромко комментировал:
– Запускаем наши глазки. Вот так, думаю, шести хватит. Так, вводим, аккуратненько, аккуратненько… Сейчас, Маша, мы с тобой всё увидим в прямом эфире. И не с помощью какого-то простенького УЗИ или МРТ, а, что называется, глаза в глаза. Прямо изнутри матки…
Замерев с ладонью на горле, Марья смотрела, как на соседних экранах чудо-глазки проникают внутрь женского тела и размещаются в матке вокруг ребёнка. Марья видела его так отчётливо, словно он лежал у неё на ладони. Видела, что это был мальчик, что он на восьмом месяце, развивается нормально и что… что…
Она почти не слушала бормотание брата, она думала о том, что сейчас произойдёт, и всё никак не могла поверить. Неужели брат всё-таки это сделает?!
– У Танечки скоро муж приезжает из Вестлана, письмо даже прислал, – негромко журчал Бессмертный. – А у Танечки ребёнок непонятно от кого. Она думала, что у неё есть ещё месяц-другой, чтобы родить и отдать сестре, ан нет – не успевает. А у Танечки муж ревнивый, буйный. Ладно, если из дома просто выкинет, а то и убить может. Вот Танечка и приходит, бросается в ноги к колдуну. Помогите, мол, ваше превосходительство, не дайте погибнуть девушке. Так, инструменты – вперёд!
Бессмертный не отрывал взгляд от экрана, лёгким движением рычажков на панели продвигая в теле пациентки маленькую иглу. На ладони эта игла и впрямь выглядела бы крохотной, успевала сообразить Марья, но на экране, увеличенная раз в двадцать, она казалась страшным смертоносным копьём, неумолимо надвигавшимся на ребёнка.
Ещё минуту назад спокойно лежавший малыш затрепетал, задёргал крохотными ручками и ножками, словно пытаясь оттолкнуться, отодвинуться, вжаться в стенку матки. Но игла приближалась медленно и неотвратимо и вот-вот должна была пронзить в груди крохотное сердце.
– Маленький кусочек жизни, – задумчиво говорил Бессмертный, придвигая иглу к груди малыша. – Ничего ещё не знает ни о самой жизни, ни о смерти, но уже живёт, уже не хочет умирать. Смотри, как сражается, как колотит ручками и ножками. Если бы мог кричать, он кричал бы сейчас во весь голос. Даже мамку бы свою, наверное, разжалобил. Вот чего он так боится? Чувствует что-то чужое, инородное – это понятно. Но почему…
– Прекрати! – сорванно выкрикнула Марья.
– Чего? – Бессмертный удивлённо поднял взгляд на сестру.
– Останови, я сказала! – она схватила его за руку, сорвала с рычажка. – Прекрати это немедленно, Кощей!
– Маша… – медленно проговорил Бессмертный с проступающим пониманием в глазах. – Да чтоб тебя, Маша. Прости. Увлёкся. Я и подумать не мог, что ты всё ещё помнишь.
– Помню?! – Марья тяжело и прерывисто дышала, пытаясь сдержать душившие спазмы. – Помню?! Кощей, ты нарочно? Нарочно мне всё это…
Она отвернулась, бросилась к двери, задёргала ручку, пытаясь открыть.
– Маша… – Бессмертный поднялся.
– Выпусти меня!
Она выпустила ручку, закрыла лицо ладонями, зарыдав в голос.
– Маша! – брат попытался обнять её, она отшатнулась.
– Отойди! – выкрикнула на грани истерики, выставляя руки. – Не трогай меня!
Он замер. Она опять заплакала, отвернувшись и стукнувшись лбом об стену. Потом ударилась ещё раз и ещё, словно пытаясь рассадить голову в кровь и хоть как-то заглушить боль, рвущуюся из груди с рыданием и воем.
– Маша, всё! – брат решительно развернул её за плечи, обнял, прижав лицом к груди. Она пыталась вырваться; он не пускал, сжимая ещё крепче и дожидаясь, пока выплачется. Как тогда, на Горелом озере, после гибели родителей и крёстной. Но сейчас всё было ещё хуже.
– Потому что источник движения всегда извне. То есть он может быть и внутри, но тогда должен пополняться внешней энергией. Лошадь не будет возить тебя просто так. Если её не кормить, она сдохнет.
– Ну… ну да, – Марье показалось, что она начинает улавливать мысль брата.
– Ну вот так же и с эволюцией. Источник и движок эволюции не может находиться внутри системы, он должен быть только извне. И он должен объяснять не просто движение системы, а её усложнение. Самопроизвольные мутации – это оксюморон. Самопроизвольно ничего не усложняется, самопроизвольно всё только разрушается.
– Кощей, можно попроще? – взмолилась Марья. – Я ничего не понимаю.
– О-ох! – протяжно выдохнул Бессмертный. – Да, Маш, если уж даже ты здесь не успеваешь, то что с остальными будет? Ладно, смотри. Любая замкнутая система без подпитки извне подвержена энтропии – проще говоря, упрощению и разрушению. Возьмём опять дом для примера. Представь себе два одинаковых дома, построенных в одно время. В один заселились люди, в другой – нет. Какой простоит дольше?
– Смотря какие люди заселились.
– Резонное замечание, – хмыкнул Бессмертный. – Ну допустим, рачительные и хозяйственные.
– Обитаемый дольше простоит, – подумав, сказала Марья.
– Естественно. О нём заботятся, за ним ухаживают, чистят, моют, ремонтируют. Проще говоря, поддерживают систему с затратой энергии. Дом без этой поддержки только разрушается, только деградирует. Понимаешь теперь?
– Нет, – призналась Марья. – Ну то есть догадываюсь…
– Догадываешься, догадываешься, – кивнул Бессмертный. – Всё ты понимаешь, Маша. Человек и человечество в целом – такой же обитаемый дом. Который поддерживается, усложняется и развивается уже много тысячелетий. За счёт чего?
– Не знаю.
– Я тоже. Но намерен выяснить, случайное ли мы скопление атомов, непонятно зачем скопившихся именно так, или это всё-таки управляемый процесс? А если управляемый, то кем? И куда направляемый?
Он помолчал, задумавшись. Марья взволнованно ходила по комнате, пытаясь осознать сказанное.
– Мы – звери?! – она расстроенно качала головой, раз за разом возвращаясь к самому болезненному. – Неужели мы правда звери, Кощей?! Я не могу в это поверить. Это какая-то ошибка.
Бессмертный рассмеялся.
– Маша, почему тебя это так потрясло? Ну ладно неокрепшие семинаристы позапрошлого века, но ты-то колдунья! Когда ты оборачивалась в русалку, в дельфина – в кого ты там ещё любила? – ты же не переставала считать себя человеком?
– Нет! – воскликнула Марья, хватаясь за спасительную подсказку брата. – Конечно же нет.
– Ну вот, обратись в обезьяну и представь, что ты решила стать человеком. Зачем?
– Ну как… – растерялась Марья. – Это же… это же…
– Никакими логическими причинами этого не объяснить. С какой точки зрения ни посмотри, выгоднее было оставаться обезьяной. Если бы мне предложили выбор, я бы точно предпочёл остаться на дереве, есть, пить, сношаться, драться и больше ни о чём не заботиться. Не сидеть сейчас здесь с тобой, пытаясь разгадать эту тайну.
Марья не сдержала смешка, представив нарисованную братом картину.
– Что же тебе мешает?
– Не знаю. Маша, я это и пытаюсь тебе объяснить уже второй час. С рациональной, логической точки зрения желание жить необъяснимо. Всё остальное можно объяснить этим желанием, но вот именно оно непонятно. И пока мы не поняли, не разобрались в его основе, всем остальным заниматься изрядно бессмысленно.
– Как это бессмысленно? – запротестовала Марья. – Ты что, Кощей?!
– Конечно, бессмысленно, Маша. Без ответа на этот вопрос мы живём как игроки в кости – повезёт, не повезёт? Поставлю-ка я на этот вариант, вдруг сыграет. А если нет? Тогда что?
– Ты о чём?
– На сегодняшний день существуют две равновеликие картины мира. Всё многообразие научных теорий и религиозных учений сводится, в сущности, к двум. Первая, преимущественно религиозная: мир и человек возникли по воле Творца и существуют для некоей цели. Вторая, преимущественно научная: мир и человек возникли самостоятельно, спонтанно и бесцельно. Просто так получилось. Что первая, что вторая картина мира равно убедительны, дают ответы на одни вопросы и не дают на другие. И обе до сих пор не доказаны. По сути, человеку предлагается выбирать между двумя равновеликими, но принципиально разными вариантами, исходя не из знаний – мы до сих пор точно ничего не знаем, – а из веры. Что и значит играть наугад. Только ставки разные. При одном раскладе на кону жизнь земная, при другом – жизнь вечная. Точнее, посмертная. Согласись, что строить свою жизнь, исходя из одной картины мира, совсем не то же, что исходя из другой. Это же важнейший вопрос в жизни, а мы решаем его, опираясь лишь на свои догадки и предпочтения. А хотелось бы знать точно.
– Кощей, не надо! – взмолилась Марья. – Не лезь в эту тайну, пожалуйста. Не богохульствуй!
– Напротив, Маша, – усмехнулся Бессмертный. – Если Бог есть, я прямо исполняю его заветы. Ищите – и обрящете, стучите – и откроется вам, просите – и дано будет вам.
– Ты же сказал, что не веришь?
– Нет, не верю. Я хочу знать. Как я уже сказал, религиозная картина не отвечает на множество вопросов. Научная, впрочем, тоже. И это не частные вопросы, это фундаментальные.
– Какие, например? – с надеждой спросила Марья.
– Ну, например, страх смерти. Совершенно непонятный, иррациональный страх. С точки зрения эволюции смерть естественна, неизбежна и необходима. Тогда откуда этот неестественный страх? Что любопытно – равно переживаемый и верующими, и неверующими, и даже высокоорганизованными животными.
Марья провела ладонью по лбу. У неё начинали кружиться голова и подкашиваться ноги.
– Многие способны скрывать страх смерти и даже преодолевать его, – задумчиво продолжал Бессмертный, опять словно бы размышляя сам с собой. – Но боятся все. Хоть истово верующие старцы, хоть несмышлёные младенцы, не умеющие даже ходить, не то что думать. Да что там младенцы! Зародыши в утробе матери – и те боятся смерти.
– Нет! – воскликнула Марья, холодея. – Кощей, ты что?! Ты о чём?!
– Да, вот, кстати, – оживился Бессмертный, подаваясь вперёд. – Тут у меня как раз одна пациентка. Сейчас сама убедишься.
Он нажал пару кнопок, сменив изображение и выведя на экран какую-то комнату в Башне. Болезненно нахмурившись, Марья смотрела, как какая-то молодая кудрявая женщина на седьмом или восьмом месяце беременности то нервно ходит по комнате, выглядывая в окно, то присаживается на кушетку.
От голоса брата Марья вздрогнула так же, как и будущая мамочка, со страхом завертевшая головой и не сразу понявшая, кто говорит и откуда.
– Таня, ты готова? Не передумала ещё?
Марья не сразу поняла, что брат говорит в микрофон, хотя уже знала, что это такое. Для бедной Тани всё выглядело так, будто с ней разговаривает бесплотный дух таинственного колдуна. Она испуганно открывала рот, вертела головой, не зная, куда говорить и к кому обращаться.
– Нет… нет, ваше превосходительство, – сказала она наконец. – Не передумала. Я… я готова.
– Хорошо. Значит, сделаем это сейчас. – Бессмертный говорил, одновременно совершая какие-то манипуляции с кнопками и рычажками на приборной панели. – Ты как хочешь – в сознании оставаться? Или тебе лучше проспать?
– Лучше проспать, – с каким-то даже облегчением ответила Таня.
– Хорошо. – Бессмертный сдвинул рычажок. – Тогда садись в это кресло, откидывайся к спинке и закрывай глаза. Через пять секунд ты будешь спать.
Молодая женщина опять вздрогнула, едва не вскрикнув. Марья сама не поняла, откуда в комнате появилось странное кресло с низко опущенной спинкой.
Зачем это кресло, она понимала. Но всё ещё не могла поверить. Неужели эта Таня… Да ладно Таня – неужели брат сейчас сделает это? На её глазах? Что он хочет доказать этим?
Таня наконец села в кресло, неуклюже повозившись и стыдливо оправляя подол платья. Повертела головой в потолок, ожидая, что будет дальше.
– Засыпаем! – пробормотал Бессмертный, щёлкая очередной кнопкой.
Закусив губу, со странной ноющей тяжестью в груди Марья смотрела, как женщина сонно заморгала, закрыла глаза и свесила голову на плечо.
– Наркоз, – пояснил Бессмертный. – Обычный эфир, никакого колдовства.
Кресло наклонилось, ноги беременной раздвинулись и зафиксировались, как и руки, жёсткими обручами. Платье задралось, обнажив большой круглый живот.
Марья непроизвольно схватилась за горло, пытаясь сдержать спазм. Бессмертный быстро и увлечённо скользил пальцами по панели и негромко комментировал:
– Запускаем наши глазки. Вот так, думаю, шести хватит. Так, вводим, аккуратненько, аккуратненько… Сейчас, Маша, мы с тобой всё увидим в прямом эфире. И не с помощью какого-то простенького УЗИ или МРТ, а, что называется, глаза в глаза. Прямо изнутри матки…
Замерев с ладонью на горле, Марья смотрела, как на соседних экранах чудо-глазки проникают внутрь женского тела и размещаются в матке вокруг ребёнка. Марья видела его так отчётливо, словно он лежал у неё на ладони. Видела, что это был мальчик, что он на восьмом месяце, развивается нормально и что… что…
Она почти не слушала бормотание брата, она думала о том, что сейчас произойдёт, и всё никак не могла поверить. Неужели брат всё-таки это сделает?!
– У Танечки скоро муж приезжает из Вестлана, письмо даже прислал, – негромко журчал Бессмертный. – А у Танечки ребёнок непонятно от кого. Она думала, что у неё есть ещё месяц-другой, чтобы родить и отдать сестре, ан нет – не успевает. А у Танечки муж ревнивый, буйный. Ладно, если из дома просто выкинет, а то и убить может. Вот Танечка и приходит, бросается в ноги к колдуну. Помогите, мол, ваше превосходительство, не дайте погибнуть девушке. Так, инструменты – вперёд!
Бессмертный не отрывал взгляд от экрана, лёгким движением рычажков на панели продвигая в теле пациентки маленькую иглу. На ладони эта игла и впрямь выглядела бы крохотной, успевала сообразить Марья, но на экране, увеличенная раз в двадцать, она казалась страшным смертоносным копьём, неумолимо надвигавшимся на ребёнка.
Ещё минуту назад спокойно лежавший малыш затрепетал, задёргал крохотными ручками и ножками, словно пытаясь оттолкнуться, отодвинуться, вжаться в стенку матки. Но игла приближалась медленно и неотвратимо и вот-вот должна была пронзить в груди крохотное сердце.
– Маленький кусочек жизни, – задумчиво говорил Бессмертный, придвигая иглу к груди малыша. – Ничего ещё не знает ни о самой жизни, ни о смерти, но уже живёт, уже не хочет умирать. Смотри, как сражается, как колотит ручками и ножками. Если бы мог кричать, он кричал бы сейчас во весь голос. Даже мамку бы свою, наверное, разжалобил. Вот чего он так боится? Чувствует что-то чужое, инородное – это понятно. Но почему…
– Прекрати! – сорванно выкрикнула Марья.
– Чего? – Бессмертный удивлённо поднял взгляд на сестру.
– Останови, я сказала! – она схватила его за руку, сорвала с рычажка. – Прекрати это немедленно, Кощей!
– Маша… – медленно проговорил Бессмертный с проступающим пониманием в глазах. – Да чтоб тебя, Маша. Прости. Увлёкся. Я и подумать не мог, что ты всё ещё помнишь.
– Помню?! – Марья тяжело и прерывисто дышала, пытаясь сдержать душившие спазмы. – Помню?! Кощей, ты нарочно? Нарочно мне всё это…
Она отвернулась, бросилась к двери, задёргала ручку, пытаясь открыть.
– Маша… – Бессмертный поднялся.
– Выпусти меня!
Она выпустила ручку, закрыла лицо ладонями, зарыдав в голос.
– Маша! – брат попытался обнять её, она отшатнулась.
– Отойди! – выкрикнула на грани истерики, выставляя руки. – Не трогай меня!
Он замер. Она опять заплакала, отвернувшись и стукнувшись лбом об стену. Потом ударилась ещё раз и ещё, словно пытаясь рассадить голову в кровь и хоть как-то заглушить боль, рвущуюся из груди с рыданием и воем.
– Маша, всё! – брат решительно развернул её за плечи, обнял, прижав лицом к груди. Она пыталась вырваться; он не пускал, сжимая ещё крепче и дожидаясь, пока выплачется. Как тогда, на Горелом озере, после гибели родителей и крёстной. Но сейчас всё было ещё хуже.