Шешель и шельма

Высокий импозантный мужчина, чуть полноватый, с благородной сединой на висках — один из совладельцев «Северной короны». В прошлом сам ювелир, но отошел от дел — проблемы с руками. Холост и очень одинок почти двадцать лет, с момента смерти супруги, не оставившей ему детей. Чарген успела выяснить о нем многое, она какое-то время колебалась между кандидатурами двух совладельцев. Но господин Гожкович понравился ей своей манерой общения, ироничностью и глубокими грустными глазами, поэтому выбор пал на Ралевича.

За последние десять лет она ни разу не сошлась с мужчиной, который был бы ей симпатичен: не хотела повторять ошибок матери и проверять выносливость собственной совести. Все же обманывать приятнее скользких типов вроде нового мужа, а не приличных и порядочных людей.

— Такое количество гостей, и все так строго на меня смотрят! — пожаловалась Чара. — Я страшно боюсь сказать или сделать что-то не так и расстроить Павле.

— Павле сложно расстроить такой мелочью, — одними губами улыбнулся Гожкович. — Позвольте за вами поухаживать. Чего желаете? Вина? Или, может быть, сок?

— Лимонада, если вас не затруднит, — попросила новобрачная, скрывая досаду: выбрать ей хотелось первое.

Вино у мужа было не запредельно дорогим, но хорошим: сорт фенаса, виноградники побережья, Ежарская долина, почти местное. Наглядный пример рачительного характера Ралевича, который не любил переплачивать, особенно за пыль в глаза.

Чара такое очень любила, хотя пробовать его доводилось редко: пить просто так, к обеду или ужину, в одиночестве было скучно и неприятно, хорошо посидеть вечером за бутылочкой — банально не с кем. А когда выдавалась случайная компания — приходилось играть роль, а значит, требовалось сохранять абсолютно трезвый рассудок и остроту восприятия.

Конечно, Гожковича не затруднило. Большой кувшин, зачарованный на охлаждение, мужчина аккуратно взял двумя руками, стекло звякнуло о стекло, плеснула ароматная жидкость и тонкой струйкой полилась в высокий стакан, слегка запотевший от температуры напитка.

— Прошу. — Бывший ювелир протянул наполненный сосуд собеседнице.

Новобрачная приняла его, пригубила ароматный напиток солнечного цвета и немного примирилась с действительностью. Конечно, не белое полусладкое, но весьма недурно.

— Спасибо. У Павле столько друзей, все такие солидные. И дамы… Мне кажется, я никогда не смогу стать на них похожей! — посетовала Чара для поддержания разговора. Не стоять же истуканом.

— А стоит ли кому-то уподобляться? Вы юны и прекрасны, оставайтесь такой подольше. Надеюсь, Павле не загубит такое чудо, — рассеянно закончил он, посмотрев на хозяина приема.

Тот взгляд встретил, отметил почтительное расстояние между своим ценным приобретением и партнером и коротко кивнул. Гожкович улыбнулся в ответ, отсалютовал бокалом.

— Не понимаю, о чем вы. Павле такой замечательный! Я словно попала в настоящую сказку с настоящим принцем!

Собеседник чуть заметно улыбнулся. То ли восторженности Цветаны, то ли ее же фантазии: невысокий, с оплывшей фигурой, невыразительным лицом и залысинами, на героя девичьих грез Ралевич не походил совершенно. Но зато вполне тянул на живого, настоящего принца: они тоже люди, и молодые красавцы среди них попадаются не так уж часто. Как и в любой другой профессии.

— Павле бывает… резок. И скор на расправу. Впрочем, простите, не хотел вас напугать, в конце концов это просто слухи.

— Какие слухи? — проявила Чарген вполне подходящее юной девушке любопытство, на которое наверняка и рассчитывал собеседник.

— Говорят, Павле бывает жесток с женщинами, которые его разочаровали. Одна из его любовниц, например, бесследно исчезла.

— Вы говорите гадости! — Свежеиспеченная госпожа Ралевич обиженно насупилась, а под конец даже добавила слезы в голос. — Павле не такой! Он хороший и добрый, а вы — злой и лицемерный! Как вы можете, вы же его друг?!

— Я лишь хотел выразить надежду, что вы будете с ним счастливы. Прошу простить меня, если допустил бестактность. — Он склонил голову. — Вы, разумеется, совсем не похожи на остальных женщин, вы ведь теперь его жена. И еще раз извините, надеюсь, я не слишком вас расстроил.

Партнер поклонился и отошел, а Чарген нервным жестом пригубила лимонад и нашла взглядом супруга. Тот продолжал увлеченный разговор с прежней группой мужчин, в сторону жены не смотрел и, кажется, не заметил произошедшего между ней с Гожковичем обмена любезностями. Поэтому Чара предпочла сделать вид, что ничего не случилось.

Хорошо, что никто не горит желанием познакомиться с ней поближе. Можно немного расслабиться и, например, спокойно обдумать состоявшийся разговор.

Неприятные слухи об артефакторе, упомянутые сейчас партнером мужа, Чара слышала, но не очень-то им верила. Вспыльчивость и жестокость совершенно не вязались и с рациональностью Ралевича, и, главное, с его почти полной бесчувственностью. Он мог бы причинить боль и даже убить, тут Чарген излишних надежд не питала, но — руководствуясь холодной логикой и собственной выгодой.

Кроме того, Чара видела двух отставных любовниц мужчины, злых и обиженных на Ралевича за его скупость, и вполне допускала, что слухи такие могли распустить именно они из-за чрезмерной прижимистости артефактора. Он не просто не баловал женщин подарками, но не давал даже денег на карманные расходы, поэтому отношения с особами, рассчитывавшими на прибыльное место содержанки обеспеченного мужчины, долго не длились.

Чарген вполне понимала обиду этих любовниц и то, что в объятия Ралевича их толкали неизменный женский оптимизм и уверенность, что уж они-то сумеют добиться от скупердяя какой-то выгоды. Сочувствовала им, но наступать на те же грабли не планировала, поэтому схему с «доением» любовника отбросила сразу, с Ралевичем стоило действовать совершенно иначе.

Тем не менее слух о жестокости Чара тоже брала в расчет, допуская его правдивость. В конце концов, даже очень рассудительные и сдержанные на вид люди могут таить в душе подлинных, жутких чудовищ.

Впрочем, на ее планы эта вероятность не влияла. Чарген не собиралась жить с этим человеком до старости, надеялась управиться за месяц-другой и потому о вероятной жестокости Ралевича в отдельных ситуациях задумывалась мало. Вряд ли он начнет кидаться на нее на ровном месте на второй день супружества, а ни малейшего повода к агрессии Чара давать не собиралась. Глупенькая, наивная, не смеющая сказать мужу и слова поперек, послушная, как заводная игрушка, — вряд ли такая Цветана успеет познакомиться с гипотетическими темными сторонами личности мужа.

Сейчас Чарген волновало другое. Зачем Гожкович заговорил об этом? В альтруизм и заботу о здоровье юной девы не верилось совсем, да и проявлять их стоило заранее, до свадьбы. Хотел посмотреть на реакцию? Надеялся рассорить? Вряд ли, он проницательный человек, должен понимать, насколько полностью молодая жена зависима от мужа и — как минимум пока — предана ему.

Странно. Непонятно и потому очень подозрительно.

Но вскоре к Чарген подошел муж, и посторонние размышления пришлось отложить до лучших времен.

— Павле! Хочешь, я чего-нибудь тебе налью? — предложила она радостно.

— Не стоит утруждаться, Цветочек, — отмахнулся тот и плеснул себе брады. — Как тебе прием?

— Так много людей, все такие яркие, солидные… Это так сложно!

— Ничего, со временем привыкнешь. Если хочешь, можешь пойти к себе и лечь спать пораньше. Завтра у нас дирижабль.

— Дирижабль? — ахнула Цветана.

— Полетим отдыхать, — пояснил Ралевич и вопросительно вскинул брови. — Ты не рада?

— Что ты! Это замечательно, побыть немного только с тобой! Просто ты так занят, у тебя столько работы, и мне стыдно, что я отвлекаю тебя и из-за меня ты вынужден пересматривать планы…

— Могу себе позволить, — покровительственно улыбнулся муж. — Так что, ты хочешь остаться или поднимешься к себе?


— Если ты не возражаешь, я бы лучше легла пораньше.

— Прекрасно. Тогда позволь тебя проводить.

Со вспыхнувшим от неожиданных новостей раздражением удалось справиться быстро и, кажется, незаметно, а возможностью сбежать с этого приема под благовидным предлогом Чарген воспользовалась с облегчением.

Как же несвоевременно Ралевич решил устроить себе отпуск! В столице было бы куда проще: и заветный сейф под боком, и видеть дражайшего супруга предстояло реже. Здесь, в доме, он предпочел отвести молодой жене отдельную спальню, и Чара, внешне изобразив печальную покорность, внутри искренне порадовалась такому подарку. А в гостинице постель наверняка будет общей, и все внимание мужа окажется посвящено Цветане…

Ну да и ладно, потерпит. Никто ведь не обещал, что будет легко!

Уже засыпая на широкой кровати, застеленной хрустящим от свежести бельем, Чара позволила себе немного рассеянности и фантазий. Что когда-нибудь — уже совсем скоро, наверное, сразу после Ралевича, — она все же согласится с матерью. Старшие выросли, и нет столь острой нужды в деньгах, поэтому можно завязать с этим опасным и неприятным делом. Ангелар, например, взрослый серьезный мужчина, хороший юрист, который неплохо зарабатывает и помогает семье. Да, придется пожить скромнее, но даже младшие поймут.

И тогда Чара сумеет начать новую жизнь. Свою. Никаких больше ролей, никаких масок и имен, никакого сбора информации об обеспеченных холостяках столицы. Никаких опасений лишний раз привлечь внимание стражи. Подработка, учеба в университете, о которой она давно уже мечтала. Под своим именем, со своим лицом. Если сумеет вспомнить, как оно выглядит…

От последней мысли настроение привычно испортилось, и Чара поступила так, как поступала много раз до этого: постаралась расслабиться и отвлечься. Перевернулась на другой бок и вскоре уже спокойно и крепко спала — так, как положено юной девушке с кристально чистой совестью.

Утро началось рано, с визита горничной, которая пришла помочь с одеждой и волосами. Вещи в дорогу слуги собрали без участия молодой хозяйки, что Чарген вполне устраивало. А то обстоятельство, что муж спозаранку умчался по каким-то важным делам, наказав ждать его возвращения, и вовсе радовало: завтрак в одиночестве был приятней его компании.

Время до возвращения супруга пришлось коротать за вышивкой, в нынешней роли вариантов было немного. Чара не особенно любила это занятие, но иголку держать умела и резкого отвращения к ниткам, к счастью, не питала. Возможной альтернативой служило чтение чего-то необременительно-развлекательного, но рукоделие подходило куда лучше: пусть муж лишний раз порадуется трудолюбию и скромности жены.

Не говоря уже о том, что книги в этом доме хранились в кабинете, совать в который нос лишний раз было опасно. Нельзя давать ни малейшего намека, будто Чару интересует содержимое этой комнаты! Нет, это территория мужа, на которую приличная жена посмеет шагнуть только по его приглашению. Или тогда, когда будет уверена, что дражайший супруг не явится в самый неподходящий момент и слуги не увидят лишнего. Сейчас явно не тот случай.

Правильно перестраховывалась: Ралевич вернулся вскоре после завтрака. Собранный, деловой, с легкой нервозностью во взгляде и движениях. Очаровательно наивная Цветана этой детали, конечно, не заметила, просияла улыбкой при виде мужа, а вот Чара насторожилась. Особенно когда муж почти без прелюдии заявил:

— Цветочек, у меня есть подарок для тебя. Соревноваться с твоей красотой он, конечно, не способен, но оттенить, надеюсь, сумеет. Пойдем. Мне хочется, чтобы ты надела его сейчас.

— О, Павле! Не стоило, — показательно смутилась супруга, пряча счастливую улыбку.

— Стоило, Цветочек. Ты достойна того, чтобы тебя баловать, — сладко улыбнулся Ралевич.

Чара мрачно подумала, что после такого оскала нужно бы бежать без оглядки. Увы, позволить себе подобного она не могла и смиренно последовала за мужем в кабинет, уповая на удачу. В конце концов, может, ей почудилось, а подарить он решил какой-нибудь пустяк. Много ли надо, чтобы порадовать наивную простушку?..

Не повезло. В черной лаковой шкатулке — простой, без изысков, призванной не отвлекать от содержимого, — обнаружился по-настоящему роскошный подарок. Широкий браслет — кружевная тончайшая скань белого золота с россыпью бриллиантов. Настоящих, за это Чара готова была поручиться, не подходя к артефакту.

«Не подходить к артефакту» было вообще отличной идеей, и Чарген с большим удовольствием воплотила бы ее в жизнь. Любой нормальный человек воплотил, потому что незнакомый артефакт потенциально опасен, а Чара понятия не имела, каково назначение этой штуки. На глаз определить не могла, но ничего хорошего от Ралевича не ждала: до крайности скаредный тип, дарящий такую драгоценность нелюбимой супруге на второй день совместной жизни, выглядел более чем подозрительно. Что он задумал? И с какой целью, во имя богов, создана эта драгоценность?!

По спине пробежал нервный холодок и осел в затылке.

— Какая красота! — зачарованно выдохнула Чара, ослепленная блеском бриллиантов. — Боги! Павле, но это…

— Иди сюда. — Ралевич с улыбкой протянул ей руку, взял в другую браслет. — Я хочу, чтобы ты его надела и не снимала.

— Но он такой красивый! Я недостойна… — промямлила Чарген, однако покорно протянула кисть.

Застежки артефакт, как и большинство подобных ему предметов, не имел, Павле надел его на тонкое женское запястье, не размыкая. Сложное воздействие зеленого спектра Чара заметила, но оно было слишком запутанным и коротким, чтобы разобраться в плетении.

Ощущение, что на руке сомкнулись кандалы, заставило внутренне поежиться. Чара уставилась на артефакт, очень надеясь, что удается изображать восхищение: юная глупышка не может смотреть на драгоценный подарок как на ядовитую змею, готовую ужалить.

— Прекрасно. Я знал, что тебе подойдет, — улыбнулся Ралевич. Нервозность из его взгляда никуда не делась, что не добавило радости и Чарген.

— Павле, это… прекрасно! — прошептала она и, мысленно выругавшись, поспешила повиснуть на шее мужа с благодарным лепетом.

Следовало срочно взять себя в руки, пока он не заметил подвоха. Конечно, он сам слишком встревожен и погружен в какие-то посторонние мысли, но мало ли! Это явно не тот случай, когда можно позволить себе рисковать, даже в мелочах.

— Носи его не снимая, — проговорил Павле, мало успокоенный и такими восторгами жены. — Это артефакт.

— О! А какой?

— Он укрепляет здоровье и защищает от болезней. Ты, мой цветочек, такая нежная и хрупкая, я беспокоюсь. — Ралевич одарил молодую жену еще одним сладким оскалом.

— Павле, ты такой заботливый!

Чара готова была спорить на свою руку вместе с проклятым браслетом, что он солгал, прямо и грубо, не ожидая от глупенькой Цветаны и намека на подозрения.

Целительская магия имела два цвета: красный — прямое управление живой материей, и фиолетовый — ее изменение. Оттенков, положенных целительской игрушке, в артефакте не было и близко, уж за это Чарген готова была поручиться. Да, она самоучка без хорошего образования, но привычную, знакомую магию совершенно точно бы углядела, пусть и без подробностей.

Нет, в сплетении золотых нитей мерцали желтизна и зелень, управление и изменение неживого. Чего? Как именно? Чара не могла оценить даже примерно, только понимала, что вещь наверняка исключительно сильна. Хотя бы даже из-за количества бриллиантов — самого мощного камня в артефакторике.

— Будем надеяться, тебе не придется проверять его действие на практике, — отозвался Ралевич. Странно, но показалось, в этот раз он был вполне искренен. Надо ли говорить, что подобное Чаре совсем не понравилось! — Одевайся, мы скоро отправляемся.

Молодая жена упорхнула, то и дело поднося к лицу обновку, чтобы полюбоваться. Безумно сложное, запутанное плетение — вот так с ходу не удавалось припомнить, когда за свою долгую насыщенную жизнь мошенница видела хоть что-то подобное. Безумно, невозможно дорогая игрушка! Увы, не стоило и пытаться ее снять, для этого требовалось точно знать, куда и как приложить силу. А даже если бы Чарген знала ответ на этот вопрос, все равно бы не справилась: магия этих цветов была слишком ей чужда.

Пока дошла до гардеробной, пока переоделась в легкое дорожное платье с коротким рукавом — нужно же похвастаться обновкой! — Чарген успокоилась и взяла себя в руки.