Шешель и шельма

— Нет, — вздохнула Чарген, мысленно показывая господину Сыщику язык. А то она всего этого не знает! А вот Цветана… — Я не думала, что это настолько сложно, в книжках обычно никаких проблем не возникает.

— Так то в книжках! Опять же все от материала зависит. Не равняй какую-нибудь тонкую-звонкую девчонку с худенькой мальчишеской фигурой и твои формы. Меня в страшную тетку попроще, но все опять же упирается в отсутствие ресурсов. Пока мы будем искать одежду, моментально спалимся.

— А если попросить помощи у кого-нибудь прямо в этом доме? У тебя есть местные деньги? Просто у меня только платка, которую Павле дал… Я вообще не знаю, работают они в Регидоне или нет! — Чара продолжила старательно усыплять бдительность мужчины, выдвигая заведомо неверные и в чем-то глупые предположения, вполне приличествующие юной неискушенной девушке. А то уж слишком сильно она в последнее время расслабилась.

— Работать будет, но пользоваться ею не стоит, это очень легко отследить, а за нами еще и стража наверняка охотится. Деньги есть, но это не поможет. Ломиться в квартиры еще более рискованно, чем просто так выходить на улицу. Боги знают, на кого можно нарваться!

— Но что делать?

— Пока — ждать.

Чарген протяжно вздохнула, повернулась боком. Менее удобно, зато опять можно закопаться носом в воротник рубашки, прижаться к теплой гладкой коже шеи губами, а лбом — к колючей щеке. Чара не любила целоваться с небритыми мужчинами: щетина кололась, а у нее потом чесалось чуть ли не все лицо. Но сейчас ощущение показалось даже приятным.

— Цвета, зачем ты это делаешь? — спросил Шешель подчеркнуто спокойным голосом, хотя Чарген отчетливо ощутила, что обнимавшие ее руки сжались крепче.

— Что делаю? — спросила она, прихватив кожу губами. Потом позволила себе еще большую вольность и провела языком.

— Вот это, — усмехнулся Стеван. — С какой целью и из каких соображений ты меня целуешь?

— Мне страшно, — призналась Чарген, не поднимая головы. Почти не лукавила — если задумываться об обстоятельствах, в которых они оказались, действительно становилось страшно. Но она хорошо умела не думать о том, на что не могла повлиять: результат долгих тренировок. — В меня за последние сутки два раза стреляли. Это на два раза больше, чем за всю прошлую жизнь. Я в чужой стране, не знаю языка, у меня единственное платье, чужие ботинки и нет даже паспорта. Если меня поймают, то, скорее всего, убьют. И единственный человек, который отделяет меня вот от этого всего, — ты. Причем все, что я о тебе знаю, я знаю с твоих слов. И познакомилась с тобой я над трупом своего мужа.

— Ну, пока логично, но как это связано с поцелуями?

— Не знаю. — Она вздохнула. — Мне просто нравится. И… когда ты меня обнимаешь, мне становится спокойней.

— Ладно, я понял, логику здесь искать бесполезно, — со смешком подытожил Стеван. — Тогда другой вопрос: а какой реакции ты от меня сейчас ждешь?

Чара подняла голову, немного отстранилась, опираясь ладонью ему на грудь. Окинула взглядом лицо, остановилась на губах…

— Может, ты, например, заткнешься и уже поцелуешь меня нормально?

Шешель в ответ искренне рассмеялся, тряхнул головой — явно не отрицательно, а… растерянно, что ли. Выпрямился, отстраняясь от опоры, прошелся взглядом по лицу Чары, одновременно скользнув кончиками пальцев по шее вверх, от ключиц к подбородку. Нехитрая ласка отчего-то пронзительно-остро отдалась в груди Чары, стекла мурашками по спине, и губы сами собой просительно приоткрылись.

В следующее мгновение Чарген подумала, что если он сейчас откажется, то она просто придушит его голыми руками. И любой нормальный суд ее оправдает, потому что это вполне можно будет списать на состояние аффекта.

Но проверять собственную готовность к убийству не пришлось, господин Сыщик предложение принял.

Целоваться он… умел. И хорошо умел. Без нелепого напора, как будто пытается ее съесть; без еще более нелепого страха, что от любого неосторожного прикосновения она может взорваться, — какие мужчины Чарген только не попадались!

Мягко. Уверенно. Настойчиво. Как ведет в танце хороший партнер. И не возникает даже мысли воспротивиться, что-то изменить, перехватить инициативу. И не хочется, чтобы это мгновение прерывалось.

Ее пальцы коснулись ямки между ключицами, расстегнутый воротник его рубашки позволял такую маленькую вольность. Хотелось расстегнуть еще пару пуговиц, но Чара пока не настолько потеряла голову, а дурацкий грязный чердак никуда не делся. Но зато можно было погладить шею — снизу вверх, до уха, — потом дальше, вдоль линии роста волос к задней стороне шеи. По ней — вверх и, наконец, зарыться кончиками пальцев в мягкие светлые волосы. Все же интересно, почему они такого странного цвета? Спросить?..

Незаметно для себя Стеван тоже увлекся поцелуем. Нежные, податливые губы, ласкающие прикосновения тонких пальцев, льнущее к нему стройное тело — как тут удержаться? Одна рука продолжала придерживать Чарген за талию, а вторая как-то незаметно и независимо от сознания сместилась с подбородка ниже. Приласкала сквозь плотную ткань платья аппетитную грудь, потом сдвинулась еще дальше — на тонкую талию, на округлое бедро…

И через очень непродолжительное время он вдруг поймал себя на том, что слишком крепко и откровенно прижимает к себе спутницу для отдельного случайного поцелуя. Да и ограничиваться этим самым «отдельным поцелуем» совсем не хочется, и на оставшиеся разумные мысли уже почти совсем плевать…

К счастью, последние не все стекли в штаны, и здравого смысла, чтобы прекратить происходящее, Стевану хватило. Прервал поцелуй он решительно, пусть и с большой неохотой. С честью выдержал и следующее испытание: забывшись, Чара в первое мгновение подалась следом, потянулась за его губами, и потребовалось волевое усилие, чтобы не возобновить прерванное занятие. Боги с ними, со всеми вопросами и проблемами, но уж больно место не располагало!

А потом и Чара опомнилась. Не сдержала разочарованного вздоха, но на продолжении настаивать не стала. Даже отвернулась, чтобы сесть поудобнее и опять спиной опереться спутнику на грудь. И когда он крепко обнял ее — гораздо крепче, чем до поцелуя, — позволила себе еще одну маленькую вольность: накрыла ладонь следователя своей и переплела пальцы. Шешель возражать не стал, но поймал ее пальцы и сжал крепче — просто так не ускользнешь.

— Вот видишь, ничего страшного же, — не удержалась Чарген от замечания, стараясь не допустить в голос ехидства.

То ли не получилось, то ли собеседник не поверил, но он в ответ усмехнулся.

— Это потому, что я тебе пока живым нужен! Был бы не нужен, ам — и нету!

— Ты меня переоцениваешь, я за один раз столько не съем, — рассмеялась она.

— Тем более! Значит, сначала бы откусила голову, чтобы точно не удрал, а остальное запасла на зиму.

— А вот тут ты уже сам себя переоцениваешь, какие из тебя запасы? Одни кости, кожа и жилы. На бульон разве что.

Стеван тоже засмеялся и — тоже позволил себе лишнее. Переместил свободную ладонь с талии Чарген на грудь, коснулся губами чувствительного места за ухом. Чара шумно вздохнула и не удержалась от улыбки.

Азарт мешался в ней с нетерпеливым предвкушением и некоторым самодовольством. Не оттого, что господин Сыщик поддался на провокацию и даже явно был готов к большему — невелика заслуга. Он здоровый мужчина без обязательств и с весьма гибкой моралью, а у нее красивое тело и смазливая мордашка, и нет никаких объективных или субъективных причин отказываться от предложенного. Не в храм же она его тянет, а пока просто целует.

Нет, Чара была довольна тем, что ее предположения оправдывались, не зря Стеван казался привлекательным! Как минимум целовался он головокружительно, а все остальное… Ну, за этим тоже дело не станет.

— А нам еще долго тут сидеть? — рассеянно спросила Чара. И призналась немного смущенно: — Я пить хочу.

— С этим проблема, — признал Шешель. — Придется потерпеть. И посидеть еще не меньше часа, а лучше — хотя бы до полудня.

Чарген издала протяжный стон.


— Боги! Как же мне уже хочется домой… По-моему, я начинаю ненавидеть Ралевича за то, что он меня сюда притащил.

— Ну да, он-то помер, считай — легко отделался, — усмехнулся следователь.

— Кстати, как ты все-таки думаешь, кто его убил?

— Поскольку свидетель скорее ты, а не я, это ты мне скажи. С самого начала. Кто мог желать убить твоего мужа? У него были враги?

— Мне кажется, ты знаешь о нем гораздо больше, чем я, — проворчала Чара. — А враги… Он был не очень приятным человеком, и друзей у него точно не было. Любил он только деньги, так что и враги, если и были, то на этой почве.

— И жена — тоже на этой почве? — не удержался от шпильки следователь.

— И жена тоже, — покладисто согласилась она.

— А как же задушевный разговор с господином Смитом?

— А я ему не врала, — пожала плечами Чарген. — Любая нормальная женщина хочет, чтобы ее любили. И я правда хотела бы жить с одним-единственным любимым мужчиной. Но попался только Ралевич, и я решила, что лучше синица в руках. А вообще, ты так говоришь, как будто ревнуешь, — ответно уколола она. — Неужели влюбился?

— Разумеется, — спокойно отозвался следователь. — Давно, безнадежно и безответно. В свою работу. А ты занятная, это просто любопытство.

Чарген с иронией подумала, что господин Сыщик — тоже очень занятный тип. Как-то слишком уж серьезно, не так, как обычно, отреагировал он на столь детскую шпильку. Неужели для него это какая-то острая, болезненная тема? Трагическая любовь в юности?

Или не стоит искать двойное дно и он просто пытается настроиться на серьезный лад?

— Ладно, оставим тему любви. Расскажи, что произошло вчера? По порядку, — велел он.

И Чарген, подобравшись, заговорила: уж тут ей скрывать было нечего. Про Живко, который их встретил, про их с Ралевичем разговор в кабинете, про уход, про то, как сама заснула в ванне.

Предположение, что ее могли усыпить, подлив в чай какое-нибудь средство, Шешель принял с осторожным одобрением.

— Могли, и очень на это похоже. Ты же не выходила из номера, убийца не мог этого не знать, а нейтрализовать тебя как-то надо было. Но это уж слишком сложно и ненадежно. Сам он вряд ли мог это сделать, а горничная… — Он запнулся и рассеянно качнул головой. — Впутывать совершенно постороннего человека, который легко может на тебя указать, очень глупо. Когда речь идет об убийстве, рассчитывать на молчание первой попавшейся горничной… Либо снотворного все же не было, а наш убийца посчитал, что тебя нет в номере. Либо как-то изыскал способ подлить средство незаметно от нее, и это теоретически мог быть Живко: он находился в номере. Заходил в гостиную? Подходил к столику с чаем?

— Заходил, проходил через нее в кабинет, — нахмурилась Чара. — К столику… Мог, — кивнула она, припоминая, потерла лоб. — Горничная вошла с сервировочным столиком, оставила его сбоку. Там стояли чемоданы, неудобно было его подкатывать ближе. Потом подошла отдергивать шторы, потом поставила мне прибор на чайный столик. Секунда-другая у него была.

— Секунда-другая… Он заранее знал, что сделает это, готовился и выбирал момент. Очень хладнокровный, решительный, расчетливый человек. Наглый. Похоже на его характеристику?

— Не знаю, — вздохнула Чарген. — Я же с ним почти не общалась. Но он точно с характером, не мямля. Почему нет…

— Значит, один вариант есть. Еще вполне возможно, что горничная замешана, но у нее есть серьезный интерес к убийце, которого она давно знает. В таких местах прислуга держится за свою работу, и просто подойди к ней незнакомый тип с таким предложением — она с негодованием отказалась бы, даже если бы посулили золотые горы. А если бы и согласилась, то вполне могла передумать, когда выяснилось, что это все не безобидный розыгрыш, а речь об убийстве. Конечно, могла испугаться и молчать, опять же из-за страха за место, но это слишком сложно предсказать. Вряд ли тот, кто так тщательно спланировал убийство, всерьез мог положиться на подобную случайность. Нет, если горничная в деле, повязана она чем-то большим, чем случайная глупость. Или деньги, которых должно быть немало, или какой-то личный интерес к убийце. Любовный или нет — не важно, и возраст вместе с внешними данными этой особы никакой роли не играет.

— Стей, а ты знаешь, на кого составлено его завещание?

— Нет, увы. Это можно будет выяснить только в Беряне, — качнул головой Шешель. — И даже пытаться прогнозировать не возьмусь. Ну разве что тебя там, скорее всего, нет, — усмехнулся он.

— Тоже мне новость! — вздохнула мошенница. — Да, вот еще странная вещь, я не сказала. Перед тем как войти в гостиную, я заглянула в кабинет. Павле перед уходом точно его закрыл, а тогда дверь была приоткрыта и оттуда тянуло сквозняком, была открыта дверь на пожарную лестницу…

— Ну это очевидно. Ралевич вернулся и открыл кабинет, а убийца через него и удрал. — Стеван пожал плечами.

— Нет, дело не в этом. На столике стояла бутылка игристого и два бокала для него.

— И что? Может, осталось после разговора твоего мужа с Живко.

— Нет. То есть я не заходила в кабинет сразу после разговора и не знаю, когда это там появилось, но Ралевич терпеть не мог игристое. Вообще вино не любил, но такое — особенно. На людях мог пускать пыль в глаза, тем более он в нем вроде как разбирался, но дома точно предпочел бы брадицу, особенно если хотел что-то отметить.

— Интересно, — задумчиво проговорил Шешель. — Видишь, кое-что ты о нем все-таки знаешь такого, чего не знаю я. Кто еще в курсе его пристрастий?

— Понятия не имею, никогда не задумывалась. Но Живко вряд ли мог не знать, мне показалось, эти двое очень хорошо знакомы. С ним, мне кажется, Ралевич общался ближе, чем с кем-то еще из родственников и партнеров. А все-таки, откуда там вино?

— Мне кажется, убийца пытался инсценировать бытовую ссору и подставить тебя, — спокойно ответил он. — И я бы не исключал подтасовки твоего самоубийства после всего этого. Но, похоже, просто не успел сделать все как хотел.

Чарген зябко поежилась и крепче вцепилась в руку мужчины.

— Выходит, ты мне еще и жизнь спас? А почему я так быстро очнулась? — все-таки не удержалась от вопроса, хотя об ответе на него догадывалась: зелье могло вступить в конфликт с магией.

— Может, дозу не рассчитали. Это всегда индивидуально, всякое случается. А все остальное — домыслы, — отмахнулся следователь. — Просто я бы на его месте поступил так. Полиция бы даже особо разбираться не стала: бытовая ссора иностранной супружеской пары. Даже скандал закатить некому, единственный родственник здесь Живко, а он у нас главный подозреваемый. И Гожкович, которого ты видела, да, я помню. Хотя вот у него я мотива не вижу, вряд ли он может рассчитывать на наследство партнера по бизнесу.

— Может, просто личная неприязнь? Он меня, кстати, запугивал страшными слухами о Ралевиче. Ну, о том, что тот вроде бы жесток с любовницами.

— А он жесток или все-таки нет? Потому что внятных свидетельств у меня тоже нет.

— Не знаю. Со мной был скорее равнодушен и воспринимал как ценное приобретение, — задумчиво проговорила Чара. — И как-то очень странно представлял меня Живко. Хотя, может, это я уже выдумываю…

— Странно?