Шелковый путь

На броне сидит несколько бойцов из группы Леши Камина. Моя группа укрылась в десантных отсеках БМП. Ненавижу кататься багажом! В десантных отсеках БМП растрясает последние остатки завтрака. Стоит неистребимый запах солярки. Все это мало способствует сохранности даже багажа. Что же говорить о нас?! Не доезжая десяти километров до заставы, в небольшой лощине моя группа с ходу через кормовые двери десантируется из машин. И по лощине уходит к месту проведения засады. А Лешины бойцы уезжают дальше. На заставу. Вот и вся схема.

Все очень просто: разведгруппа прибыла для проведения засадно-поисковых действий на одну из застав. С утра за этой заставой духи усилят наблюдение. Попытаются выяснить, с какой целью прибыли разведчики? Что планируют делать? О том, что у них в тылу уже находится вторая группа, духи так и не узнают. Либо узнают слишком поздно.

А бойцы Леши Камина кроме демонстрационной задачи будут еще и обеспечивать нашу эвакуацию и прикрытие. Если понадобится. Как только мы начнем работать, скрывать наше присутствие станет бессмысленным. Правда, работать мы начнем только в кишлаке, где находится полковник. Захват его помощника должен пройти тихо, без шума и пыли. Таков был замысел.

Не самый лучший замысел. Хорошо еще, что прикрывать нас будет Леша со своими бойцами. Мне нравится с ним работать. Удивительно спокойный и надежный человек. Смелый до безрассудства. Если нужно спасти друга. За ним каждый чувствует себя как за каменной стеной. А в бою это дорогого стоит.

Лешка учился в Уссурийском суворовском училище вместе с Игорем Овсянниковым, моим однокурсником по Моспеху. Московским пехотным мы, не без гордости, называли свое высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета РСФСР. Игорь был моим замкомвзодом на первом курсе. И Лешкиным другом по суворовскому училищу. Поэтому Алексей считает и меня тоже своим другом. Как говорится, друг моего друга – мой друг. Для меня это большая честь.

Год назад при проведении боевой операции был тяжело ранен командир взвода Джелалабадской десантно-штурмовой бригады. Выстрелом из противотанкового гранатомета ему оторвало обе ноги. Это был наш Игорь. Совсем недавно он начал ходить на протезах, поступил на истфак в Минский университет. Молодчина. Какая сила воли у парня! Я бы, наверное, так не смог. Лешка сильно переживает за Игоря. Да и за меня тоже. Ну что я, маленький что ли?!

До полуночи мы вышли к месту проведения засады. Ночь была лунная. Это здорово затрудняло наше выдвижение на задачу. Мы опасались ненужных свидетелей. Но маршрут движения был выбран безукоризненно. Ненужных встреч не было. Зато луна помогла довольно успешно скрыть наши следы.

В этот раз мы велосипед не изобретали. Дорога вилась серпантином среди невысоких скал. Мы знали, что на рассвете по этой дороге должны проследовать две машины с помощником полковника и его охраной. Поэтому просто навалили на дорогу несколько крупных валунов. Обвалы в горах случаются часто. Вышло у нас довольно правдоподобно. Нужно было, чтобы охранники вышли из машин. А еще лучше, если бы из них вышли и водители, и сам помощник полковника. Все они были нам не нужны. Живыми. Нас интересовали только машины. И желательно исправные. Без лишних дырок.

В небольшой промоине установили мину МОН-50 с радиовзрывателем. В этой промоине, по нашим расчетам, могли спрятаться при начале обстрела моджахеды. Не хотелось бы, чтобы они там долго разлеживались. Тем более что осколки этой мины никак не могли зацепить ни одну из машин. Но мы умышленно создавали духам иллюзию безопасности, чтобы они покинули машины. В надежде, что при начале возможного обстрела окажутся в более надежном укрытии, чем обычные небронированные автомобили. Искушали выгодой. Кто ж от нее откажется! Все знают о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Но при виде его об этом почему-то сразу же забывают. Старый, как мир, принцип канализации. Направь усилия противника в нужном тебе русле. Что мы и сделали!

Затем заняли свои укрытия и приготовились ждать. Ждать оставалось совсем немного. Через час в радиостанции раздался длинный сигнал нажатия на тангенту. Это был сигнал «Внимание, противник!». Наблюдатель докладывал о появлении машин. Начиналась работа. Все шло по плану.

Машины остановились перед самыми камнями. «Тойота» и наш УАЗик. Я был уверен, что они остановятся от валунов гораздо дальше. Так поступил бы любой человек, опасающийся засады. В машинах, видимо, таких не было. Слишком самоуверенные ребята! И хотя они немного проехали наши укрытия, нам это не мешало. Мы оказались в классической спецназовской позиции для удара. Сбоку и чуть сзади. Любой человек ожидает противника спереди. Территория пройденная считается условно более безопасной, чем та, которая ждет тебя впереди. Такая наивность нас просто умиляла.

Духи высыпали из машин и начали быстро расчищать дорогу. Не выставили наблюдателей. Даже охранения не поставили. Видно, куда-то спешили. Так спешить можно только в одно место. На тот свет. И чего там все забыли?!

Мы сняли их с первого залпа. Как все-таки здорово работать с приемниками Р-255. У каждого бойца был приемник. Вообще-то он предназначен не только для получения команд и сигналов. Это поисковый приемник. При ночной высадке или десантировании командир группы включает на своей радиостанции радиомаячок. Группа по пеленгу находит его. Это очень удобно. И очень удобно для синхронного открытия огня. По своей приемо-передающей радиостанции я сказал только одно волшебное слово: «Хоп!» Вся группа открыла огонь одновременно. У каждого моего бойца была своя цель. Всего одна. Сделать это было совсем несложно. Мы не слышали выстрелов. Приборы бесшумной беспламенной стрельбы на автоматах приглушили звуки выстрелов. Но каждый сделал по своей цели обычные три выстрела. В голову. В грудь. И живот. Так нас учили.

Даже если вы промахивались, первая пуля, пролетая у самой головы, парализовала двигательные центры противника. Что давало возможность гарантированно поразить цель второй и третьей пулей. У нас не было привычки промахиваться. При попадании в голову пуля не сбивала с ног. Шея гасила ее удар. Первая пуля просто убивала. Вторая и третья же пули были лишь данью математическому обоснованию поражения цели. Три выстрела давали восемьдесят один процент вероятности этого поражения. Что считалось в нашей организации вполне для нее достаточным.

Если бы первый выстрел проводился по корпусу, тяжелая акаэмовская пуля сносила бы противника с ног. Тем более пуля с ослабленным пороховым зарядом, используемая в автоматах с прибором бесшумной беспламенной стрельбы. Не давая возможности провести по нему еще два выстрела. Пуля, попавшая в грудь, могла оказаться не смертельной. Враг мог уцелеть. А значит, и открыть ответный огонь. На это пойти мы никак не могли.

Это только в кино наемные убийцы стреляют в грудь или в спину жертве. Подходят к ней и с какими-нибудь многозначительными словами производят контрольный выстрел в голову. Только в кино. В детском кино. В жизни профессионалов до обидного мало слов. Особенно многозначительных. Зато много математики, физики, теоретической механики и других точных наук. И это так грустно! Хочу в кино!

Все было закончено за несколько секунд. Духи не успели сделать ни одного ответного выстрела. А кто бы успел? Мы оттаскиваем трупы в небольшую промоину. Снимаем свою же мину МОН-50. Сегодня она нам не пригодилась. Трупы не прячем. Нет времени, да и смысла. Когда их найдут, нам уже не будет смысла таиться и прятаться. Запрыгиваем в машины и разворачиваемся в обратную сторону. Теперь все решает время.

Машины идут хорошо. А это значит, что трясет нас и мотает из стороны в сторону. Через пару километров такой болтанки наши бедные души, скорее всего, покинут наши бренные тела. Винить их не за что. Я бы на их месте сделал бы то же самое. Но наши души оказываются более терпеливыми, чем наши тела. Или, может быть, они уже нас покинули? Просто мы не заметили, когда? Увы, подумать об этом, как всегда, нет времени. Мы подъезжаем к окраине кишлака.

На нас надеты национальные афганские одежды. Это должно сбить с толку духовских часовых. Хотя бы на некоторое время. Много нам не надо. Но улицы пустынны, и мы совершенно спокойно подъезжаем к дому, в котором остановился китайский полковник. На наше счастье, он сидит перед домом под тенью старого ветвистого дерева. Беседует с каким-то молодым парнем.

У него на глазах мы выскакиваем из машин. Два пулеметчика с ПКМ перекрывают обе стороны улицы. Семен и Максим берут на мушки дом и входную дверь. Неожиданности нам ни к чему. Я с тремя бойцами устремляюсь к полковнику.

Он все так же невозмутим. Все наши передвижения ему совершенно не интересны. Он продолжает что-то говорить своему собеседнику. И коротким молниеносным движением подносит свои руки к лицу. Лишь в последний миг я понимаю, что в них граната. И когда только он успел ее достать? Откуда?

Сзади раздается крик Макса.

– Граната!

Это сразу же выводит нас из ступора. Мы стремительными ланями рассыпаемся в стороны. Поминая про себя маму китайского полковника, самого полковника и всех его родственников до седьмого колена. Совершенно непечатными выражениями.

К нашему счастью, в руках полковника взрывается какая-то наступательная граната. Была бы оборонительная типа нашей Ф-1, стремительные лани моментально превратились бы в какую-нибудь кухонную утварь. В дуршлаги, к примеру. Увы, факир был пьян, и фокус не удался. Хотя, скорее всего, полковник и не ставил перед собой такой задачи. Мы остались все такими же стремительными, но немного обескураженными ланями. Мы подлетели к собеседнику полковника. Он немного контужен, но, кажется, даже не ранен. Бойцы за шиворот потащили его к ближайшей машине. От полковника осталось меньше, чем от рядового. Грудь разворочена, кисти рук оторваны. От головы осталось ни пойми что. Какие-то лохмотья.

Я быстро обшариваю его карманы. В них лежат какие-то бумаги, пакетик с насом (местным наркотиком), часы и перочинный ножик. Все в крови. Бумаги забираю. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Правда, назвать полковника паршивой овцой язык не поворачивается. То, что он сейчас сделал, здорово смахивает на сепуку. Традиционное харакири японских самураев. Это вне нашего понимания, хотя и достойно уважения. Но бумаги все равно могут пригодиться.

Через мгновение машины выезжают из кишлака. Макс уже дал сигнал по радиостанции. Через минуту два наших Ми-24 начнут обрабатывать окраину кишлака реактивными снарядами. Чтобы помешать погоне и воспрепятствовать ведению по нам прицельного огня. Затем их сменит следующая пара.

Где-то уже движутся нам навстречу две БМП с группой Леши Камина. Они должны будут прикрыть наш отход. Но, скорее всего, это может и не понадобиться. Что-то не видно, чтобы кто-то горел желанием нас преследовать. Слишком все быстро произошло. Время было на нашей стороне.

Через пятнадцать минут мы были уже на нашей сторожевой заставе. Вскоре к нам присоединились и машины Алексея. Командир заставы предлагает позавтракать. В одной из комнат уже накрыт стол. Но есть совсем не хочется. Это немного странно. Ведь все мы любим повеселиться, особенно поесть. И поспать. Поспать и поесть. Потом снова поспать. Сейчас не хочется ни того, ни другого. Что бы это могло значить?!

Мы возвращаемся в Кабул. В роте нас дожидаются два офицера-хадовца. ХАД – афганская госбезопасность. Они дожидаются нашего пленного. О гибели полковника я доложил по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи) еще с заставы.

Пленный уже немного пришел в себя. Прежде чем отдать его афганцам, я спрашиваю, что сказал ему полковник перед смертью? На ответ я не надеюсь. Наверняка что-нибудь личное. Типа не забудь полить цветы. Или накормить любимую собачку.

К моему удивлению, пленный отвечает не задумываясь.

– Даст (Руки).

– Нафахмидам (Не понял)?

Афганец спокойно объясняет непонятливому шурави, что пред смертью полковник просил, чтобы его руки не достались кяфирам (неверным). До меня не сразу доходит, что перед смертью полковник думал о том, чтобы мы не смогли его идентифицировать. По лицу либо отпечаткам пальцев. Чтобы не подвести свою страну либо людей, его пославших, полковник попросил своего собеседника сделать то, что могла не сделать ручная граната.

Ай да полковник! Его доблесть была достойна восхищения. Мне почему-то вспомнились слова Сунь-цзы: «Ты всегда можешь встретить на своем пути более сильного противника. Непобедимость заключается в себе самом, возможность победы заключена в противнике.

Поэтому тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может заставить противника обязательно дать себя победить». Так говорил Сунь-цзы.

Мы хорошо сражались. Мы сделали себя непобедимыми. Но не смогли заставить полковника дать себя победить. Победа осталась за ним. Ну и пусть! Зато мы остались живы. Легкое чувство досады не в счет.


Нас не ругали. Ротный все прекрасно понимал. Да и мы знали, что вины нашей в этом не было. Кто же мог ожидать от полковника такой прыти. Что у него под руками всегда находится ручная граната. Что он всегда готов ею воспользоваться. И все равно настроение у нас было прескверное.

После обеда нам натопили баню. Баня – это вещь! Она помогает избавиться не только от грязи, но и от хандры. Баня – это то, что сейчас было нам нужнее всего. Но в предбаннике сидел какой-то лысый, вусмерть пьяный мужик. Он сразу же полез к нам обниматься. Просил принести гитару. И обещал что-то «сбацать». Это было совершенно ни к чему. Настроение у нас после неудачной операции было не то. Я заметил, как стал закипать Леша. Судя по его тяжелому взгляду, у него серьезно зачесались кулаки. По крайней мере, один. Зная вес Лешиных кулаков, я был уверен, что и одного достаточно. Даже более чем достаточно. Для того чтобы оказаться в реанимации. Это при самом лучшем развитии сценария. На такой исход я даже и не рассчитывал.

От греха подальше я потащил Лешу в парилку. Когда мы из нее вышли, мужика в предбаннике уже не было. Повезло мужику. И нам тоже. Мы спокойно помылись. Пообедали. А вечером Валера Ромашов предложил нам сходить в клуб. Идти не хотелось, но из Москвы приехал Александр Розенбаум с концертом. Розенбаума послушать стоило. Его «Черный тюльпан» мы слышали на кассетах. Классная песня! Да и пел он очень душевно. Здорово пел.

Мы переоделись и втроем направились в клуб. На сцене с гитарой уже сидел наш новый знакомый. По бане. Он уже не казался таким пьяным. Может быть, чуть выпившим. Но лысина была все та же. Он задушевно выводил: «Под ольхой задремал есаул молоденький…» Это был Александр Розенбаум. Леша Камин с легким раскаянием посмотрел на него, а затем на свои кулаки. Повезло Саше Розенбауму. Повезло.





Письмо




На подушке в моей комнате меня дожидалось несколько писем. От родителей, сестры. И, совершенно неожиданно, от Наташи Жигаревой. Мы познакомились с нею и ее сестрой Галиной еще в прошлой жизни. На втором курсе училища девчата из пединститута пригласили наш спортивный взвод на вечер. На музыкально-педагогический факультет.

На этом вечере мы и познакомились. На следующий день после дискотеки с цветами и тортом я был уже у девчонок дома. В гостях. Без предварительной разведки. И даже, кажется, без приглашения. По-моему, это называется лихой кавалерийской атакой. После таких атак, как правило, кто-то получает по хитрой рыжей физиономии. Обычно это бываю я.

В этот раз по физиономии я не получил. Зато познакомился с курсантом выпускного курса юридического факультета военного института иностранных языков Сашей. Удивительно серьезным и положительным молодым человеком. Он писал очень красивые стихи и был, безусловно, талантлив. К тому же он был женихом Наташи. Хорошо еще, что не мужем.

А нервничал он совершенно напрасно. Да, наверняка я казался ему действительно очень наглым типом. Но у меня не было ни малейшего шанса на успех. Саша был старше меня, опытнее и талантливее. Намного старше. В институт он поступил после армии. А не как я, сразу же после школы. Ему оставалось полгода до выпуска. И он уже знал, что будет работать в Генеральной прокуратуре. До моего же выпуска было еще больше двух с половиной лет. Я еще не знал, где буду служить. Хотя и догадывался, что где-нибудь у черта на куличиках.

Нет, у меня не было ни малейшего шанса. Хотя я и пришел в гости на полчаса раньше, чем Александр. А как известно, кто раньше встает тому… Ну, в общем, у того гораздо больше шансов на успех. Когда Саша позвонил в дверь, я уже сидел на кухне и пил чай с тортом. В жизни каждого человека подстерегают неожиданности. Приятные и не очень. Судя по Сашиному взгляду, я был еще той неожиданностью.

И все-таки переживал он совершенно напрасно. Шансов у меня не было. Ни малейших. И все-таки он нервничал. Со стороны это было заметно. Так всегда нервничают по-настоящему влюбленные люди. Те, которые боятся потерять свою вторую половину. Но тот, кто боится, не совершенен в любви. Так говорил мой друг альтист Данилов. Они слишком ранимы и беззащитны. И не могут защитить свою любовь. Они выглядят смешно. Даже глупо. К тому же с ними слишком скучно и неинтересно. Ведь все их существо пронизано страхом. Какой девушке это понравится?!

Саша был влюблен. Он боялся потерять Наташу. А значит, совершал ошибки. Если бы он просто попил с нами чаю, поболтал ни о чем. Блеснул эрудицией и юмором. Через несколько минут в глазах Наташи я стал бы пустым местом. Вместо этого он стал нападать. Хорошо еще, что только на словах. И все равно это было ошибкой.

Он начал рассказывать мне о моем же училище. О казарменном положении на протяжении четырех курсов. О том, что увольнения у нас бывают раз в месяц. Как будто я об этом не знаю?! О том, что у них в институте свободный выход. И они каждый вечер могут быть рядом со своими любимыми девушками. Мне приходится парировать, что количество вечеров не всегда означает их качество. Хотя где-то я слышал о том, что количество со временем всегда переходит в качество. Делиться этой информацией с Сашей мне совсем не хочется. Мне понятно, для кого он все это рассказывает.

Мы обсуждаем последние стихи Евтушенко. Он рассказывает о судебной психиатрии и о своей практике. Нет, судебная психиатрия ему здесь не поможет. Лучше бы он больше времени посвятил изучению психологии. Особенно женской. Прежде чем нападать, вспомнил бы, что женская душа – потемки. И она не всегда на стороне сильного, на стороне победителя. Порой женская жалость и сострадание заставляют их с большим вниманием относиться к побежденным. Дарить им свою заботу, внимание. А со временем и любовь. Нет, лучше бы вы, Александр, зубрили книги по психологии. Тогда бы не совершали таких ошибок.

Не понятно, почему, но мне забавно смотреть на него со стороны. Я даже немного его поддразниваю. Обращаюсь к Наташе подчеркнуто на «ты». Саша не выдерживает:

– Интересно, как давно вы знакомы? Что-то раньше я о тебе ничего не слышал?

Интересно, с каких это пор мы с ним на «ты»?! Я подчеркнуто равнодушно и не спеша смотрю на часы.

– Как давно знакомы? Двадцать один час, двенадцать минут и, кажется, несколько секунд.

Саша искренне удивлен. Следующая его фраза похожа на крик души. Она не рассчитана на публику.

– Двадцать один час… Нам для этого нужны месяцы, годы. А кремлевцы всего добиваются менее чем за сутки. Всего.

Нет, насчет «всего» это он, конечно же, хватил лишку. Но все равно приятно, когда о тебе так думают. Сам ведь сказал, что, в отличие от курсантов военного института, у кремлевцев «всего одно увольнение в месяц». Месяцы, годы… Да кремлевцы так долго и не живут. Зато и не откладывают на завтра то, что нужно сделать сегодня. По одной простой причине: завтра может просто не наступить.

Наташа на минуту выходит из кухни. Саша наклоняется в мою сторону. Он уже не нападает. Кажется, успокоился.

– Понимаешь, я пришел, чтобы пригласить Наташу в кино. Вот наши билеты.

На протяжении всего дня я нес полную чепуху. Но ситуация действительно была глупой. Я не знал, в каких отношениях находятся Александр с Наташей. Мне было ясно только одно: знакомы они много лет, отношения между ними довольно серьезны, и я здесь, скорее всего, третий лишний. Для этого не нужно было быть семи пядей во лбу.

Я зашел в комнату Наташи попрощаться. Она встретила меня у порога.

– Саша – мой старый знакомый. У нас с ним очень сложные отношения.

Меня это не очень интересует.

– Наташ, ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, не хочу.

– Хорошо, я не уйду.

То, что происходит дальше, похоже на сцену из плохого спектакля. Наташа выходит в коридор и начинает одеваться. Она обращается к Александру:

– А там можно купить еще один билет? Кажется, Саша успокоился окончательно.

– Нет. Это же премьерный показ. Все билеты давно раскуплены.

Сцена из плохого спектакля заканчивается. Все происходящее дальше похоже на кошмарный сон. Так глупо я себя еще никогда не чувствовал. Мы доехали до станции метро «Площадь Ногина». Поднялись наверх. Саша поймал такси. Мы попрощались. Наташа села в такси. Все! Мне можно было возвращаться в училище.