Шале

— Очень мило с твоей стороны, но мы оба знаем, что это ложь. — Делаю паузу. — Наверное, лыжи все-таки не мое.

Он еще раз сжимает мою руку, а потом отпускает и со вздохом откидывается на спинку стула.

Только тут я понимаю, что у него наверняка тоже были свои представления об этих каникулах. Он рисовал себе картины, как мы мчимся по склону наравне с остальными, целуемся на подъемнике, за секунду сбрасываем лыжи, чтобы заскочить в бар выпить пива или глинтвейна, а потом так же ловко надеваем их назад и продолжаем спуск. Он не подписывался на слезы и скандалы.

— Извини, — говорю я. — Может, теперь у меня будет получаться лучше… Я очень постараюсь.

Уилл запрокидывает голову и блаженно потягивается, а потом выпрямляет спину и смотрит мне в глаза. Лицо у него довольное, и я испытываю облегчение.

— Не глупи. Я знаю, что ты стараешься изо всех сил. И вообще, для меня главное — быть с тобой.





23




Декабрь 1998 года, Ла-Мадьер, Франция

Уилл



Это была ложь.

Я люблю Луизу, правда. Ей я этого еще не говорил. Думаю, путешествие — как раз подходящий момент. Но, черт побери, сегодня она меня взбесила.

Я понимаю, что поначалу кататься тяжеловато. Но честно, родители поставили меня на лыжи в четыре года, и я как-то справился, так с чего она разыгрывает такую драму?

Зачем я только вызывался ее учить? Худшей идеи и не представишь! За сегодня я проехался только по детской горке — и всё. Такими темпами я не доберусь до нормальных склонов за всю неделю.

Надо признать, что за ланчем Луиза все-таки взяла себя в руки. Пара бокалов пива, вино, стейк с жареной картошкой и часок на солнышке — и вот она уже стала собой прежней, принялась восхищаться погодой и видами и даже делать многообещающие намеки на сегодняшний вечер.

Конечно, мне это приятно, но я все-таки надеялся покататься.

Поэтому у меня возник план. Я доеду с ней до низа холма — зеленая трасса, даже Луиза справится. Наверняка к этому моменту она решит, что с нее на сегодня хватит, так что я оставлю ее там, а сам улизну и пару раз скачусь с настоящих склонов, пока не закроют подъемники. Она отдохнет, я покатаюсь — все будут в выигрыше.

— Ну что, — говорю я, забирая свою карту у официанта, — готова стартовать?

Ее хорошее настроение на глазах улетучивается.

— Ох… Да. Наверное, готова. Что мы должны делать?

— Ну, думаю, продолжать спуск — трасса пологая, широкая, беспокоиться не о чем. А там посмотрим по твоему самочувствию.

«Вали в это чертово шале и занимайся чем тебе будет угодно, только не путайся у меня под ногами, а я постараюсь забраться как можно выше в гору, пока не закроются подъемники, пользуясь тем, что ты не висишь у меня шее» — вот какой за этим скрывался подтекст.

Она улыбается.

— Продолжать спуск? Со мной? Ты серьезно? Ха-ха, как смешно… Что мы на самом деле будем делать? Снова тренироваться с бугелем?

Господи боже мой!

— Хм… нет, я серьезно, — мягко отвечаю я. — Тут совсем близко, склон — проще некуда. Можем потом еще покататься на детской горке, если захочешь, но, я уверен, ты справишься. Я все время буду рядом.

Лицо у нее кривится; еще минута — и Луиза заплачет.

— Уилл, прости, но, думаю, я не смогу. Есть другой способ как-то добраться вниз?

Черт подери!

«Будь хорошим мальчиком», — напоминаю я себе. Делаю глубокий вдох.

— Ну, если ты правда не хочешь ехать сама, то можно дойти назад до канатки и спуститься на ней. — Указываю на «пузыри», до которых отсюда довольно далеко. — До половины можно подняться на бугеле.

Она смотрит на меня с отчаянием.

— Серьезно? Я не могу идти в такую даль в этих дурацких ботинках, да еще по снегу. — Поднимает глаза на канатку, потом переводит на склон. — Как думаешь, сколько времени уйдет на спуск? Если оценивать реалистично.

— Хм… минут пятнадцать. Двадцать — максимум.


«Будь я один, скатился бы за три», — добавляю я про себя, конечно.

Луиза снова смотрит на канатку и вздыхает.

— Ладно. Давай попробуем. Только обещай все время ехать со мной рядом.





* * *


В конце концов спуск занимает у нас почти час, и это не считая десяти минут, которые Луиза тратит на надевание лыж — как обычно.

— Ну вот, потихоньку, да-да, жми на пятку, обопрись на меня, потом наступай… молодец. Нет, ботинок выскользнул, давай еще раз, — говорю я, спокойно и терпеливо, как идеальный кавалер, хотя меня чуть не разрывает изнутри. Погода сегодня просто идеальная. Я знаю, что должен бы хотеть провести больше времени со своей очаровательной девушкой, но сейчас, если честно, готов ее убить.

Наконец лыжи надеты, и мы стартуем, но Луиза тут же падает. Я вижу, что ее глаза полны слез.

— Ну что ты, — говорю ей, — не надо. У тебя отлично получается.

Она качает головой.

— Уилл, мне страшно. Я не могу. Я разобьюсь. Точно, разобьюсь.

Я глажу ее по руке.

— Ничего ты не разобьешься. Ты молодец. Завтра тебе уже начнет нравиться — обещаю.

Луиза слабо улыбается, снимает солнечные очки и вытирает слезы.

— Прости. Это так глупо… Да, я постараюсь.

Меня охватывает чувство вины. Луиза такая красивая… И она правда боится — это же очевидно. Клянусь себе проявлять больше сочувствия и перестать думать о других трассах, где я мог бы покататься. Я приехал сюда с Луизой — и это главное. Другие мужчины отдали бы за такое всё что угодно. Они не думали бы, как улизнуть к Адаму и Нелл, промчаться по красной трассе над ледником, а потом остановиться выпить ледяного пива, не потратив на это целый час, потому что кто-то не умеет надевать и снимать лыжи…

Да-да, я в этом уверен.

Но моей уверенности хватает ненадолго.

Луиза кое-как доезжает до почти плоского спуска, закладывая самые широкие виражи, какие мне доводилось видеть. А потом, при очередном ее шатком повороте, какой-то сноубордист задевает концы ее лыж, и она валится в снег. Опять.

На этот раз парой слезинок уже не обходится. Луиза разражается рыданиями, всхлипывая и икая, и выглядит это ужасно.

— Я не могу! — кричит она, захлебываясь. — Прошу, Уилл, не заставляй меня! Я боюсь!

Битых десять минут мы сидим на краю трассы, и я одной рукой обнимаю ее за плечи, а второй глажу по ноге, дожидаясь, пока она успокоится. Говорю ей дышать глубже, а сам думаю только о том, какое великолепное катание сегодня упустил.

— Дело в том, Луиза, что, когда ты поднялась на гору, тебе некуда деваться — надо ехать вниз, — объясняю я. — К сожалению, горные лыжи так устроены.

— Но как же люди вроде меня, у которых не получается? Тут что, нет спасателей? Я видела, как кого-то спускали вниз!

Я смеюсь, решив, что это шутка, но, поглядев ей в лицо, понимаю, что она серьезно.

— Нет. Это только для тех, кто получил травму.

Новый взрыв слез.

— И что, мне придется ехать?

— Да. Прости. Но знаешь, когда мы спустимся… если ты не захочешь больше кататься, я ничего не скажу. Не буду тебя заставлять. Честное слово.

«Прошу, давай ты больше не захочешь! Или, по крайней мере, не будешь рассчитывать, чтобы я тебя учил», — молюсь я про себя.

Луиза кивает и закусывает губу.

— Ладно. Наверное, нам лучше ехать. Чем быстрее спустимся, тем быстрее это закончится. Поможешь мне встать?

Я поднимаю ее на ноги, и еще сорок пять минут мы плетемся вниз по склону. К счастью, сноубордисты на этот раз держатся от нас подальше.





24