Сгорая дотла
Часть 26 из 76 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Нет, – сказала, как отрезала. – Я должна сегодня поговорить с ФБР. Мне станет легче, верно? Ты же сам говорил? Лечение, может, кому-то и нужно, но не мне.
– Алекс, я безумно люблю твою мать, и ты это знаешь. Но я буквально слышу, как ты говоришь ее устами.
Он прав. У Мэрилин Гарденер были особые представления о помощи: «Никогда не показывай слабости», «Действуй решительно и станешь сильной личностью», – ее любимые мантры.
– Господи, Дрю, после ограбления не прошло и тридцати шести часов, – сказала я. – Дай мне неделю, прежде чем ставить диагнозы.
– Ладно, ладно, – Дрю вздохнул. – Во сколько тебе назначено?
– В десять утра. Но сначала я заеду в офис и посмотрю, на какой стадии дело Манро, а оттуда уже поеду давать показания.
– Хочешь, я поеду с тобой? На дачу показаний?
У меня отвисла челюсть.
– Я думала, что ты…
Внезапно я задалась вопросом, дал ли Оборотень свои показания, и если да, то упомянул ли он то, каким образом кольцо с бриллиантом стоимостью двадцать тысяч долларов попало к нему в руки.
«Мой супружеский визит…»
– Нет, нет, конечно, я поеду, – сказал Дрю. – Для моральной поддержки. Прости, я просто занят и не могу мыслить ясно.
– Хорошо, – вымолвила я. – Спасибо.
– Разумеется. Увидимся.
– Увидимся.
Повесив трубку, я собралась с духом. Я должна была рассказать Дрю. Я должна рассказать до того, как мы войдем в кабинет, чтобы избежать неприятной сцены.
Но затем меня охватило яростное желание защитить эти интимные моменты. То, что произошло той ночью, не касалось никого, кроме нас с Кори. Те украденные несколько минут посреди ужасных пыток, боли, страха и смерти. Это было личным, и таковым оно и должно остаться. Словно сбой. Не более.
Я приняла душ, надела другой дизайнерский костюм, собрала волосы в тугой пучок и нанесла щедрый макияж, чтобы скрыть круги усталости под глазами. Затем я взглянула на себя в зеркало. Мое лицо было желтоватого оттенка, как у человека, выздоравливающего после болезни.
– Но я иду на поправку, – заявила я. – Я не нуждаюсь в лечении. Мне просто нужно прийти в себя.
Я сделала несколько вдохов в технике йоги и поняла, что действительно чувствую себя лучше. Теперь я больше похожа на себя, одетая в свою рабочую форму. В свои доспехи. Я пошла на кухню и съела оставшуюся половину сэндвича, который Дрю купил мне вчера. Не было ничего вкуснее того вчерашнего салата с тунцом, и я расхохоталась.
Поездка в офис «Лоусон и Дуни» немного привела меня в чувство. Я не ожидала хороших новостей о деле Манро, но могла бы все исправить. Я бы собрала все сломанные фрагменты, и моя репутация осталась бы непоколебимой. Вся моя жизнь вернулась бы в привычное русло. Она уже была на пути к этому, я чувствовала.
Меня встретили шокированные взгляды. Коллеги подходили ко мне, чтобы обнять меня и поделиться тем, что они были в ужасе, узнав о произошедшем, и сказать, как они рады, что я в безопасности.
– Я бы организовал для тебя вечеринку, если бы ты предупредила, что придешь, – сказал Эбед. – Странно не получать от тебя по двадцать сообщений в день. Ой, прости, я сказал «в день»? Я имел в виду «в час».
– Мой телефон все еще у ФБР, – сказала я. – Я заберу его сегодня, и поток продолжится.
Эбед ухмыльнулся и, немного поколебавшись, неловко обнял меня.
– Злой Босс недоволен, – прошептал он мне на ухо. – Имей в виду.
Джон Лоусон и Майкл Дуни одновременно вышли из своих кабинетов. Мистер Лоусон просиял, увидев меня, в то время как узкое лицо мистера Дуни выглядело напряженным, а взгляд жестким.
– Алекс, – Лоусон подошел, протягивая руки. – Ты нас здорово напугала, – он по-отечески обнял меня, а затем отстранился на расстояние вытянутой руки. – Ты в порядке? Переломов нет? – поддразнил он.
– Я в порядке, – ответила я. – Я готова вернуться к делу Манро. Вчера я слышала, что судья решил опросить присяжных.
– Мисс Гарденер, не могли бы вы зайти ко мне? – не став дожидаться ответа, Мистер Дуни удалился в свой кабинет.
У всего персонала внезапно появились дела, и они вернулись к работе. Эбед проводил меня сочувственным взглядом, когда я последовала за мистером Лоусоном в кабинет Дуни. Я чувствовала себя школьницей, которую вызвали в кабинет директора.
Кабинет Майкла Дуни напоминал музей: со вкусом подобранные произведения искусства, усыпанные элементами из стекла и стали, и в кабинете всегда казалось на десять градусов холоднее, чем в любой другой части здания. Мистер Дуни дождался, пока мы оба войдем внутрь, и закрыл за нами дверь. Он сел за свой стеклянный стол, – не понимаю, как можно работать за таким, – спиной к Лос-Анджелесу, и жестом указал мне сесть в одно из черных кожаных кресел без подлокотников напротив него. Мистер Лоусон оперся на второе.
На столе мистера Дуни не было ничего, кроме кожаного настольного набора, неизменно черного цвета, и тонкого «МакБук Про», который стоял перед ним в открытом виде. Он сел в свое кресло – такое же, как и то, в котором сидела я, но с более высокой спинкой – и сцепил свои узкие пальцы замком, глядя на меня холодными голубыми глазами. Будучи старше Джона Лоусона на десять лет, он напомнил мне Эбенезера Скруджа… прежде чем тот стал призраком.
– Мисс Гарденер, вам дали дело «Манро против Хатчинсон», потому что вы уверяли нас, что справитесь с ним. Нет, не так. Вы гарантировали нам победу.
– Верно, мистер Дуни, – я кивнула.
Проработав в компании «Лоусон и Дуни» три года, я знала, когда можно говорить в присутствии старшего партнера, а когда лучше держать рот на замке. Мое сердце сильно колотилось.
«Он не может обвинять меня в том, что я оказалась заложницей во время ограбления банка…»
– Из здания суда сообщили, что ваше заключительное слово было, цитирую: «Последним гвоздем, который вы вбили в гроб защиты», – конец цитаты.
– Я рада это слышать, мистер Дуни, – сказала я и подумала, что все не так ужасно, как я ожидала. По внешнему виду Дуни было невозможно определить, сообщит ли он о получении повышения или об увольнении – его манера была бы одинаковой в обоих случаях.
– Я тоже был рад это слышать, – сказал мистер Дуни с сарказмом в голосе, – до вчерашнего дня, но потом я уже не был так рад.
Я поерзала на стуле.
– Просто расскажи ей, что случилось, – раздраженно произнес Джон Лоусон. – Она прошла через ужасное испытание…
Дуни поднял костлявую руку, сверля меня взглядом.
– Когда выяснилось, что вы оказались в заложниках во время ограбления банка, адвокат защиты попросил судью Фитцпатрика допросить присяжных на предмет влияния их отношения к ситуации на правильность вердикта. Он так и сделал, но ничего не нашел. Во всяком случае, ничего подозрительного. Некоторые присяжные, естественно, выразили беспокойство по поводу вашего состояния, но все считали, что смогут продолжить заседание и вынести справедливый вердикт, несмотря ни на что.
Я облегченно выдохнула, пытаясь не подавать виду. Мои руки так крепко сжали колени, что ногти впились в кожу.
– Да, я слышала. Я рада.
– А потом случилось это.
Дуни развернул свой ноутбук и запустил видео с новостным репортажем KTLA[6].
Женщина-репортер стояла на темной подземной парковке вместе с десятком других репортеров, слоняющихся вокруг.
– Каким-то чудом пострадали только два заложника. У одной женщины было сломано четыре пальца. Другой заложник, мужчина, который, как известно, почти собственноручно положил конец противостоянию между грабителями банков и полицией, получил огнестрельное ранение в спину, но по-видимому, его состояние стабильное. Мы только что подтвердили, что внутри находится еще один заложник и…
Бурное движение, размытые изображения, и крик репортера:
– Вот она!
Я смотрела отрывистые, снятые вручную кадры, на которых мы с Дрю выходим из больничного лифта. Репортеры засуетились, и Дрю заслонил меня, ринувшись к своей машине, но не раньше, чем объективы десятка камер запечатлели пятна крови на моей одежде.
– Тебя называют Всемирной Джеки Кеннеди, – сказал Дуни, захлопнув ноутбук.
– Мне очень жаль, детка, – Джон Лоусон похлопал меня по плечу. – Полагаю, ты догадываешься, что произошло дальше.
– Защита снова запросила допросить присяжных заседателей, – отрешенно проговорила я.
– Верно, – сказал Дуни. – Почти единогласное мнение о влиянии произошедшего в отношении к делу. Судебная ошибка, – он указал на меня пальцем. – Мы были почти победителями, пока ваша небольшая больничная фотосессия не завалила дело.
– Мистер Дуни, я… я не знала, что там была пресса. Откуда мне было знать? Меня только освободили… – мои слова замерли на устах, сомневаюсь, что мне вообще следовало открывать рот.
– Это не твоя вина, Алекс, – Лоусон пристально посмотрел на Дуни. – Не так ли?
– Вы знаете нашу философию, мисс Гарденер, – Дуни обратился ко мне, проигнорировав своего партнера. – Мы представляем интересы наших клиентов не только в зале суда. Мы никогда о них не забываем. Ни в наши выходные, ни дома, ни в очереди в местном гастрономе, и, конечно, не тогда, когда присяжные рассматривают судебное разбирательство, которое могло бы принести нам миллионы.
Я глубоко вздохнула, расправив плечи.
– Мистер Дуни, я все исправлю. Я знаю, что это стоит большого труда…
– Большого труда, – он откинулся на спинку стула. Любой другой человек, возможно, улыбнулся бы, пусть даже сардонически. Но Майкл Дуни никогда не улыбался. – Не считая досудебного представления доказательств, мы должны начать с нуля. И под нами я подразумеваю эту фирму, а не тебя.
Я пошатнулась.
– Меня… меня увольняют?
– Нет, – сказал Джон Лоусон. – Нет. Всего лишь отпуск. Оплачиваемый. Дабы дать тебе время оправиться от пережитого испытания. Мы попросим Аптона взяться за дело Манро.
Губы Дуни слегка скривились, и тогда я поняла, что он действительно хотел уволить меня, и помешала ему не доброта в его черством старом сердце и не милосердие Джона Лоусона. Он знал, что я еще до обеда подала бы на него иск о незаконном увольнении. Не говоря уже об освещении событий в СМИ в негативном ключе.
– Мистер Дуни, я понимаю, что вы разочарованы во мне, – сказала я, как можно более ровным тоном. – Но позвольте мне напомнить вам о бесчисленном множестве других побед, которые я одержала для этой фирмы…
– И именно поэтому, мисс Гарденер, я так снисходителен к вам.
– Снисходительны? – я вскочила на ноги. – Я была в заложниках три дня. К моей голове был приставлен пистолет. Псих угрожал изнасиловать меня на глазах у шести людей. Приношу свои извинения за то, что не подумала о работе, и за то, что заранее не отнесла запасной костюм в больницу.
Дуни был невозмутим.
– Хорошего отпуска, мисс Гарденер. Проведите его с умом. Возвращайтесь к работе, включив мозги, либо не возвращайтесь вообще.
– Алекс, я безумно люблю твою мать, и ты это знаешь. Но я буквально слышу, как ты говоришь ее устами.
Он прав. У Мэрилин Гарденер были особые представления о помощи: «Никогда не показывай слабости», «Действуй решительно и станешь сильной личностью», – ее любимые мантры.
– Господи, Дрю, после ограбления не прошло и тридцати шести часов, – сказала я. – Дай мне неделю, прежде чем ставить диагнозы.
– Ладно, ладно, – Дрю вздохнул. – Во сколько тебе назначено?
– В десять утра. Но сначала я заеду в офис и посмотрю, на какой стадии дело Манро, а оттуда уже поеду давать показания.
– Хочешь, я поеду с тобой? На дачу показаний?
У меня отвисла челюсть.
– Я думала, что ты…
Внезапно я задалась вопросом, дал ли Оборотень свои показания, и если да, то упомянул ли он то, каким образом кольцо с бриллиантом стоимостью двадцать тысяч долларов попало к нему в руки.
«Мой супружеский визит…»
– Нет, нет, конечно, я поеду, – сказал Дрю. – Для моральной поддержки. Прости, я просто занят и не могу мыслить ясно.
– Хорошо, – вымолвила я. – Спасибо.
– Разумеется. Увидимся.
– Увидимся.
Повесив трубку, я собралась с духом. Я должна была рассказать Дрю. Я должна рассказать до того, как мы войдем в кабинет, чтобы избежать неприятной сцены.
Но затем меня охватило яростное желание защитить эти интимные моменты. То, что произошло той ночью, не касалось никого, кроме нас с Кори. Те украденные несколько минут посреди ужасных пыток, боли, страха и смерти. Это было личным, и таковым оно и должно остаться. Словно сбой. Не более.
Я приняла душ, надела другой дизайнерский костюм, собрала волосы в тугой пучок и нанесла щедрый макияж, чтобы скрыть круги усталости под глазами. Затем я взглянула на себя в зеркало. Мое лицо было желтоватого оттенка, как у человека, выздоравливающего после болезни.
– Но я иду на поправку, – заявила я. – Я не нуждаюсь в лечении. Мне просто нужно прийти в себя.
Я сделала несколько вдохов в технике йоги и поняла, что действительно чувствую себя лучше. Теперь я больше похожа на себя, одетая в свою рабочую форму. В свои доспехи. Я пошла на кухню и съела оставшуюся половину сэндвича, который Дрю купил мне вчера. Не было ничего вкуснее того вчерашнего салата с тунцом, и я расхохоталась.
Поездка в офис «Лоусон и Дуни» немного привела меня в чувство. Я не ожидала хороших новостей о деле Манро, но могла бы все исправить. Я бы собрала все сломанные фрагменты, и моя репутация осталась бы непоколебимой. Вся моя жизнь вернулась бы в привычное русло. Она уже была на пути к этому, я чувствовала.
Меня встретили шокированные взгляды. Коллеги подходили ко мне, чтобы обнять меня и поделиться тем, что они были в ужасе, узнав о произошедшем, и сказать, как они рады, что я в безопасности.
– Я бы организовал для тебя вечеринку, если бы ты предупредила, что придешь, – сказал Эбед. – Странно не получать от тебя по двадцать сообщений в день. Ой, прости, я сказал «в день»? Я имел в виду «в час».
– Мой телефон все еще у ФБР, – сказала я. – Я заберу его сегодня, и поток продолжится.
Эбед ухмыльнулся и, немного поколебавшись, неловко обнял меня.
– Злой Босс недоволен, – прошептал он мне на ухо. – Имей в виду.
Джон Лоусон и Майкл Дуни одновременно вышли из своих кабинетов. Мистер Лоусон просиял, увидев меня, в то время как узкое лицо мистера Дуни выглядело напряженным, а взгляд жестким.
– Алекс, – Лоусон подошел, протягивая руки. – Ты нас здорово напугала, – он по-отечески обнял меня, а затем отстранился на расстояние вытянутой руки. – Ты в порядке? Переломов нет? – поддразнил он.
– Я в порядке, – ответила я. – Я готова вернуться к делу Манро. Вчера я слышала, что судья решил опросить присяжных.
– Мисс Гарденер, не могли бы вы зайти ко мне? – не став дожидаться ответа, Мистер Дуни удалился в свой кабинет.
У всего персонала внезапно появились дела, и они вернулись к работе. Эбед проводил меня сочувственным взглядом, когда я последовала за мистером Лоусоном в кабинет Дуни. Я чувствовала себя школьницей, которую вызвали в кабинет директора.
Кабинет Майкла Дуни напоминал музей: со вкусом подобранные произведения искусства, усыпанные элементами из стекла и стали, и в кабинете всегда казалось на десять градусов холоднее, чем в любой другой части здания. Мистер Дуни дождался, пока мы оба войдем внутрь, и закрыл за нами дверь. Он сел за свой стеклянный стол, – не понимаю, как можно работать за таким, – спиной к Лос-Анджелесу, и жестом указал мне сесть в одно из черных кожаных кресел без подлокотников напротив него. Мистер Лоусон оперся на второе.
На столе мистера Дуни не было ничего, кроме кожаного настольного набора, неизменно черного цвета, и тонкого «МакБук Про», который стоял перед ним в открытом виде. Он сел в свое кресло – такое же, как и то, в котором сидела я, но с более высокой спинкой – и сцепил свои узкие пальцы замком, глядя на меня холодными голубыми глазами. Будучи старше Джона Лоусона на десять лет, он напомнил мне Эбенезера Скруджа… прежде чем тот стал призраком.
– Мисс Гарденер, вам дали дело «Манро против Хатчинсон», потому что вы уверяли нас, что справитесь с ним. Нет, не так. Вы гарантировали нам победу.
– Верно, мистер Дуни, – я кивнула.
Проработав в компании «Лоусон и Дуни» три года, я знала, когда можно говорить в присутствии старшего партнера, а когда лучше держать рот на замке. Мое сердце сильно колотилось.
«Он не может обвинять меня в том, что я оказалась заложницей во время ограбления банка…»
– Из здания суда сообщили, что ваше заключительное слово было, цитирую: «Последним гвоздем, который вы вбили в гроб защиты», – конец цитаты.
– Я рада это слышать, мистер Дуни, – сказала я и подумала, что все не так ужасно, как я ожидала. По внешнему виду Дуни было невозможно определить, сообщит ли он о получении повышения или об увольнении – его манера была бы одинаковой в обоих случаях.
– Я тоже был рад это слышать, – сказал мистер Дуни с сарказмом в голосе, – до вчерашнего дня, но потом я уже не был так рад.
Я поерзала на стуле.
– Просто расскажи ей, что случилось, – раздраженно произнес Джон Лоусон. – Она прошла через ужасное испытание…
Дуни поднял костлявую руку, сверля меня взглядом.
– Когда выяснилось, что вы оказались в заложниках во время ограбления банка, адвокат защиты попросил судью Фитцпатрика допросить присяжных на предмет влияния их отношения к ситуации на правильность вердикта. Он так и сделал, но ничего не нашел. Во всяком случае, ничего подозрительного. Некоторые присяжные, естественно, выразили беспокойство по поводу вашего состояния, но все считали, что смогут продолжить заседание и вынести справедливый вердикт, несмотря ни на что.
Я облегченно выдохнула, пытаясь не подавать виду. Мои руки так крепко сжали колени, что ногти впились в кожу.
– Да, я слышала. Я рада.
– А потом случилось это.
Дуни развернул свой ноутбук и запустил видео с новостным репортажем KTLA[6].
Женщина-репортер стояла на темной подземной парковке вместе с десятком других репортеров, слоняющихся вокруг.
– Каким-то чудом пострадали только два заложника. У одной женщины было сломано четыре пальца. Другой заложник, мужчина, который, как известно, почти собственноручно положил конец противостоянию между грабителями банков и полицией, получил огнестрельное ранение в спину, но по-видимому, его состояние стабильное. Мы только что подтвердили, что внутри находится еще один заложник и…
Бурное движение, размытые изображения, и крик репортера:
– Вот она!
Я смотрела отрывистые, снятые вручную кадры, на которых мы с Дрю выходим из больничного лифта. Репортеры засуетились, и Дрю заслонил меня, ринувшись к своей машине, но не раньше, чем объективы десятка камер запечатлели пятна крови на моей одежде.
– Тебя называют Всемирной Джеки Кеннеди, – сказал Дуни, захлопнув ноутбук.
– Мне очень жаль, детка, – Джон Лоусон похлопал меня по плечу. – Полагаю, ты догадываешься, что произошло дальше.
– Защита снова запросила допросить присяжных заседателей, – отрешенно проговорила я.
– Верно, – сказал Дуни. – Почти единогласное мнение о влиянии произошедшего в отношении к делу. Судебная ошибка, – он указал на меня пальцем. – Мы были почти победителями, пока ваша небольшая больничная фотосессия не завалила дело.
– Мистер Дуни, я… я не знала, что там была пресса. Откуда мне было знать? Меня только освободили… – мои слова замерли на устах, сомневаюсь, что мне вообще следовало открывать рот.
– Это не твоя вина, Алекс, – Лоусон пристально посмотрел на Дуни. – Не так ли?
– Вы знаете нашу философию, мисс Гарденер, – Дуни обратился ко мне, проигнорировав своего партнера. – Мы представляем интересы наших клиентов не только в зале суда. Мы никогда о них не забываем. Ни в наши выходные, ни дома, ни в очереди в местном гастрономе, и, конечно, не тогда, когда присяжные рассматривают судебное разбирательство, которое могло бы принести нам миллионы.
Я глубоко вздохнула, расправив плечи.
– Мистер Дуни, я все исправлю. Я знаю, что это стоит большого труда…
– Большого труда, – он откинулся на спинку стула. Любой другой человек, возможно, улыбнулся бы, пусть даже сардонически. Но Майкл Дуни никогда не улыбался. – Не считая досудебного представления доказательств, мы должны начать с нуля. И под нами я подразумеваю эту фирму, а не тебя.
Я пошатнулась.
– Меня… меня увольняют?
– Нет, – сказал Джон Лоусон. – Нет. Всего лишь отпуск. Оплачиваемый. Дабы дать тебе время оправиться от пережитого испытания. Мы попросим Аптона взяться за дело Манро.
Губы Дуни слегка скривились, и тогда я поняла, что он действительно хотел уволить меня, и помешала ему не доброта в его черством старом сердце и не милосердие Джона Лоусона. Он знал, что я еще до обеда подала бы на него иск о незаконном увольнении. Не говоря уже об освещении событий в СМИ в негативном ключе.
– Мистер Дуни, я понимаю, что вы разочарованы во мне, – сказала я, как можно более ровным тоном. – Но позвольте мне напомнить вам о бесчисленном множестве других побед, которые я одержала для этой фирмы…
– И именно поэтому, мисс Гарденер, я так снисходителен к вам.
– Снисходительны? – я вскочила на ноги. – Я была в заложниках три дня. К моей голове был приставлен пистолет. Псих угрожал изнасиловать меня на глазах у шести людей. Приношу свои извинения за то, что не подумала о работе, и за то, что заранее не отнесла запасной костюм в больницу.
Дуни был невозмутим.
– Хорошего отпуска, мисс Гарденер. Проведите его с умом. Возвращайтесь к работе, включив мозги, либо не возвращайтесь вообще.