Северный сфинкс

– «Заставить императора Павла»! – от негодования лицо царя пошло красными пятнами. – И эти мерзавцы смеют надеяться, что я стану прислушиваться к их советам?! Впрочем, продолжайте, Василий Васильевич, я вас внимательно слушаю.

– Джеффри, впрочем, особо ей не доверял. Он просто давал мадемуазель Каминской отдельные поручения, которые она прилежно исполняла. А вот вчера произошла осечка. Правда, британцу доложили о том, что за одним из участников нападения на Резанова выехали «пятнистые» – так злоумышленники окрестили людей подполковника Михайлова. И он срочно отправил Барбару с тремя своими головорезами, чтобы убить Нюстрёма и тем самым оборвать ниточку, которая могла вывести нас на всю банду. Но мы оказались на месте быстрее.

– А почему эти изверги пытались убить такую прелестную девицу? – задумчиво произнес Павел. – Хотя догадываюсь, они, как вы сказали, тем самым намеревались оборвать и эту ниточку. Как, кстати, сейчас себя чувствует мадемуазель Каминская?

– Поначалу она была в полном расстройстве чувств, – усмехнулся Михайлов. – С ней даже случилась истерика. По потом она пришла в себя и рассказала все, что знала. Знала она, кстати, не так уж много. Но даже то, что ей стало известно, должно помочь нам изловить этого самого Джеффри с его бандитами.

– Ну что ж, Игорь Викторович – в добрый путь. Надеюсь, что вам удастся поймать британца и его гнусную компанию. Надо сделать это как можно быстрее, чтобы ни у кого больше не появилось желания нападать с кинжалами на верных слуг государевых. Можете идти, но как только у вас появятся новые известия по этому делу, немедленно докладывайте лично мне.



5 (17 мая) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Подполковник ФСБ

Михайлов Игорь Викторович.

РССН УФСБ по Санкт-Петербургу

и Ленинградской области «Град»

После аудиенции у императора я вместе с Васильи-чем отправился в Кордегардию.

– Послушай, Игорь, – спросил мой визави, – что ты думаешь обо всем этом?

У меня было много предположений о грядущих действиях наших противников, но я решил промолчать. Все же Васильич лучше меня знал эпоху, в которой мы очутились, и потому он мог более точно предугадать будущее, пусть оно теперь и заметно отличается от того, что было в нашей реальности.

Именно в таком духе я и ответил Патрикееву. Тот улыбнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Игорь, а ведь ты ни слова не сказал Павлу о британце, которого ребята Баринова захватили в Ревеле. Я знаю, что при задержании вы его неслабо продырявили, но наш эскулап Гена Антонов шепнул мне, что ваш пленник пошел на поправку, и с ним можно работать.

– Работать-то можно, – я пожал плечами, – только знаешь, Васильич, беседовать придется с ним в щадящем режиме. Все же он еще окончательно не поправился, и если на него как следует нажать, то придется снова передать инглиза нашим медикам. А знает он, между прочим, немало.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Патрикеев, – и что же поведал вам этот Джейм Бонд недоделанный?

День сегодня выдался солнечный, весенний. Уже вовсю чирикали птички, на деревьях появились первые листочки, а над плацем пролетела бабочка-капустница. Мы остановились у памятника Петру Великому работы Растрелли-старшего.

– Так вот, Васильич, кажется мне, что мы с британцами еще не раз схлестнемся. Дело в том, что у них существует идея-фикс – «русские рвутся в Индию, чтобы завоевать ее». А ты ведь знаешь, что для них Индия.

– Ну, мне это и без тебя известно. А что ты, Игорь, узнал у пленного британца? И не надо ходить вокруг да около. Не бойся, мы тут с тобой одни. Ну если не считать государя Петра Алексеевича, – Патрикеев рассмеялся и посмотрел на бронзовую фигуру Петра I, восседающего на бронзовом же коне.

– Скажу я вот что. Британец сообщил, что нами заинтересовались люди, вершащие судьбы Соединенного королевства. И они не пожалеют ни денег, ни сил, чтобы заполучить кого-нибудь из нас. Или в крайнем случае убить нас. Такой вариант они тоже рассматривали.

– Даже так? – покачал головой Патрикеев. – Хотя, зная нравы этих джентльменов, я уже ничему не удивляюсь. Ну, Игорек, и что мы теперь будем делать? Я даже не хочу думать о варианте сотрудничества с инглизами – да и твои ребята тоже вряд ли на это согласятся. Ну, а насчет того, что нас будут пытаться убить или похитить? Это мы еще посмотрим – кто кого завалит. Пусть Павел даст нам карт-бланш, и мы порвем этих уродов, как тузик грелку. Ведь теперь мы не одни, теперь рядом с нами люди из XIX века, для которых мы стали друзьями.

– Тогда, Васильич, надо четко определить, кто чем должен заниматься, и начать переделывать этот мир под себя. Давай ты займешься гражданскими лицами – медиками и Ивановыми со товарищи, а я с Бариновым – служивыми.

– Игорь, не забывай, что на мне еще дела иностранные – мы уже достаточно сдружились с графом Ростопчиным. Алексею Иванову я посоветовал бы более плотно начать работать с Кулибиным. А со здешними силовиками придется работать вам с Бариновым. Тем более что Николай сдружился со многими из них в Ревеле.

– Договорились. Только пусть этот разговор останется между нами.

– Так тому и быть, – кивнул Михайлов. – Как я слышал, ты сейчас с Ростопчиным готовишь рандеву с посланцем Наполеона. О чем вы там будете с ним говорить – это не по моей части. А вот обеспечение безопасности рандеву, похоже, ляжет на мои плечи. Вы еще не решили – где и когда все произойдет?

– Когда?.. Чем быстрее, тем лучше. Наполеон торопит – его политика – как катание на велосипеде. Пока быстро едешь – движение вполне устойчивое. А как остановишься – начинаешь валиться на бок. К тому же французские войска в Египте находятся в отчаянном положении. С началом экспедиции в Индию давление на них ослабнет. А где? Понятно, что не в России и не во Франции. Встреча состоится, скорее всего, на нейтральной почве.

– Например, в Германии? – спросил я.

– Германия в данный момент понятие относительное. Пока она представляет собой некий конгломерат королевств, герцогств, графств и прочих мелких владений, некоторые из которых меньше, чем имение кое-кого из здешних помещиков. Понятно, что в первую очередь будут рассматриваться кандидатуры государств, которые обладают солидными вооруженными силами и, соответственно, определенной самостоятельностью в проведении внешней политики.

– Гм, – я почесал затылок. – Могу предположить, что в данном случае речь может идти о Пруссии. Великий Фриц заставил всю Европу уважать ее, и, хотя сейчас в Берлине сидит его внучатый племянник, на Пруссию многие продолжают смотреть с уважением.

– Мы тоже хотим предложить французам встретиться в Пруссии, – кивнул Патрикеев. – Только не в самом Берлине, а в другом городе. Скажем, в Кёнигсберге. Как-никак это столица Восточной Пруссии. К тому же туда легко можно попасть и по морю.

– Значит – Калининград? – я улыбнулся и покачал головой.

Помнится, в молодости я начинал там свою службу на погранзаставе, на границе с Польшей. Мне запомнились до сих пор сохранившиеся развалины на берегах Преголи – следы боев за одну из сильнейших крепостей Третьего рейха. Вспомнился Кафедральный собор и могила Иммануила Канта, остатки фортов, построенных в середине XIX века.

– Слушай, Васильич, если местом рандеву назначат Кёнигсберг, то сделай так, чтобы император поручил возглавить охрану нашей миссии мне. Договорились?

– Договорились! – Патрикеев улыбнулся и протянул мне руку.




6 (18 мая) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Сегодня с утра Павел Петрович занимался тем, что великий комбинатор Остап Бендер называл «материализацией духов и раздачей слонов». То есть награждал тех, кто с триумфом вернулся из Ревеля. В числе «удостоенных» оказалась и я.

Правда, в отличие от наших мужчин, награду мне царь-батюшка вручил кулуарно, в присутствии ограниченного круга лиц. Ведь здесь еще вовсю процветает мужской шовинизм, и дамам вручать боевые награды не принято. А мне вручили именно боевую награду – орден Святой Анны 3-й степени (Василий Васильевич шепнул мне в момент награждения, что 4-й степени здесь пока нет – она будет введена лишь в 1815 году). Поскольку анненский темляк – знаменитая «клюква» – тоже пока не был придуман, император вручил мне анненское оружие с прикрепленным к эфесу маленьким симпатичным медальончиком – знаком ордена Святой Анны 3-й степени.

Я с трудом удержалась, чтобы в момент вручения не завизжать от восторга. Это надо же! – у меня теперь есть свое настоящее оружие – шпага с прекрасным клинком, на котором что-то было написано золотом, с позолоченным эфесом и блестящими черными ножнами. И теперь папа не сможет запретить мне ее носить – ведь эта награда вручена мне лично самим государем императором!

Павел, видя мое сияющее как медный таз лицо, тоже заулыбался и неожиданно подмигнул мне. Что бы это могло значить? Кстати, такая же награда, только перед строем, была вручена Саше Бенкендорфу. И это вполне справедливо – он так же, как и я, участвовал в перестрелке с английскими диверсантами, храбро палил из пистолетов, словом, показал себя с лучшей стороны. Сказать честно, за время нашего путешествия в Ревель он мне даже стал нравиться, хотя сильных чувств я к нему и не испытывала. Пока не испытывала…

А потом все бросились меня поздравлять. Папа, как всегда, буркнул под нос, что, дескать, не дело девке таскать на поясе шпагу, но все же по его глазам было видно, что он рад и горд за меня. Великая княжна Екатерина Павловна смотрела на меня восхищенными глазами и с большим трудом сдержалась, чтобы тут же при всех не попросить разрешения подержать в руках мою награду. Мелкие же представители царского семейства, не заморачиваясь этикетом, облепили меня и лапали шпагу, пытаясь вытянуть ее из ножен. С большим трудом я удержалась от желания нашлепать их по рукам, чтобы они оставили в покое оружие. Оно детям не игрушка!

Цесаревич Константин Павлович снизошел до приятельской беседы со мной. Правда, как мне рассказывали, он и до того выделял меня из всех представительниц прекрасного пола, которых сей августейший бурбон просто презирал. Ничего, найдется и на него Жанетта Грудзинская, которая быстро обломает великого князя42. Но со мною Константин вел себя вполне прилично, с большим интересом расспрашивал о том, что произошло в Ревеле.

Отметили мы сие событие в Кордегардии. Там были уже все свои, тоже наградами отмеченные. «Градусники» долго стебались надо мной, предлагая разные варианты «замачивания» моей шпаги. Ведь награду по старой армейской традиции надо было поместить в емкость со спиртным. И если кресты ордена святого Иоанна Иерусалимского с трудом, но можно было засунуть в чашку, то шпага явно туда не влезала.

Вдоволь похохотав вместе с ними, я «приземлила» своих мучителей, сообщив, что не пью спиртное. Вообще не пью – из принципа.

– Ну что ж, принципы надо уважать, – развел руками подполковник Баринов. – Но ты, Даша, молодец! И я с удовольствием выпью за твое здоровье…

Все выпили, а я подняла вместе с мужиками бокал с сельтерской – что-то вроде нашей газировки. На том торжественная часть была окончена. Ну а далее я, как клещ, вцепилась в подполковника, решив ковать железо, пока оно горячо.

– Товарищ подполковник, Николай Михайлович, – заканючила я голосом мальчика Сережи из одноименного фильма, – возьмите меня в Париж! Я знаю, что вы собираетесь туда ехать для встречи с посланцами Наполеона. Я хорошая и послушная девочка…

Баринов, закусывавший после выпитого стакана вина, от моих слов чуть не поперхнулся куском ветчины.

– Кто тебе сказал, что мы собираемся в Париж? – воскликнул он. – А если и поедем куда, то уж всяко без тебя!

– Слыхала, а от кого – не помню, – нагло соврала я. О скорой встрече с наполеоновским доверенным лицом мне проболтался Бенкендорф. Но я не стала его закладывать.

– В общем, так, Дарья Алексеевна, – строго глядя на меня, произнес Баринов, – чтобы я больше от тебя об этом не слышал ни слова. Не лезь поперед батьки в пекло! Если что нам будет надо от тебя – мы сообщим. Лучше переговори с Резановым. Ты «“Юнону” и “Авось”» видела? Помнишь, кого там Караченцев изображал? Вот именно, того самого Резанова. Только похож он на настоящего Резанова, как я на памятник Ришелье в Одессе. Твой отец говорил, что ты у нас училась в финансово-экономическом университете. Реза-нов, между прочим, скоро поедет на Аляску, чтобы там брать под свою руку владения недавно учрежденной Российско-американской компании. Ты поднатаскала бы его насчет финансов и экономики. Отец говорил, что ты училась в своем университете хорошо. Вот твое задание на сегодняшний день. А с парнями Наполеона мы и сами как-нибудь управимся.

Делать нечего. Я смахнула скупую мужскую (горючую девичью) слезу – нужное подчеркнуть – и отправилась в наш лазарет, чтобы поближе познакомиться с пока еще не камергером и кавалером Николаем Петровичем Резановым. Интересно, найдет ли он свою Кончиту?



6 (18 мая) 1801 года.

Мемель, Пруссия.

Чарльз Джон Кэри,

9-й виконт Фолклендский,

а ныне просто Йоханнес Унтермюллер,

купец из Хайльбронна

– Ханс, пить хочется. Давай зайдем вон в ту пивную, – неожиданно послышался голос О’Нила на самом что ни на есть немецком языке. Я на секунду непонимающе уставился на своего ирландского спутника – так фамильярно он со мной никогда не говорил. Но уже через мгновение я понял, что без веской на то причины он вряд ли стал ко мне так обращаться. Да и имя «Ханс» – сокращенное от «Йоханнес» – тоже наводило на мысли, что это неспроста.

В отличие от «Адлера», это заведение было явно классом пониже. Выстроганные длинные деревянные столы, запах дешевого пива и кислой капусты… Но все чисто и аккуратно, надо отдать хозяевам должное. Место то ли для моряков побогаче, то ли для купцов победнее…

В это время дня харчевня практически пустовала, и мы уселись в углу – там, где рядом никого не было, и никто нас не мог подслушать. О’Нил заказал нам по пиву у подбежавшей обслуги, и когда девушка, тряся полупудовыми грудями, удалилась, сказал вполголоса – все еще на немецком:

– Ханс, я заметил краем глаза, как по соседней улице вели нашего друга Квингли. Именно вели – двое людей, которые очень уж были похожи на местных стражей порядка. Они шли по обе стороны от него, а он выглядел весьма растерянным и напуганным.

Это могло означать лишь одно – пруссаки узнали о том, что наша эскадра не только не смогла захватить Ревель, но и была вдребезги разгромлена. Только в этом случае они рискнули бы арестовать британского резидента – и, скорее всего, та же участь вскоре постигнет экипаж фрегата «Бланш». Через считанные минуты начнут искать уже нас – Квингли, может, и промолчит, но эта свинья Хэмонд или его спутник наверняка расскажут пруссакам о моем присутствии в Мемеле. Хорошо еще, что глазастый ирландец сумел вовремя разглядеть опасность… Ведь мы направлялись именно к Квингли – тот послал запрос резиденту в Кёнигсберг касательно нас, и я надеялся получить инструкции насчет моих дальнейших действий.

Больше всего мне хотелось немедленно покинуть этот проклятый город, но мы мелкими глотками выцедили пиво, расплатились с девушкой, причем О’Нил даже чуть пофлиртовал с ней, и походкой двух моряков, которым никуда не надо спешить, вышли на улицу. О’Нил повернул было в направлении дома фрау Аброшайт, где мы снимали две комнаты – для меня и для обоих ирландцев, – но я показал глазами на юг – нам не стоило оставаться в Мемеле, а по указанному адресу нас могла подстерегать опасность. Да и если уж бежать, то так, чтобы не вызывать подозрений – ведь МакКриди и двух слов по-немецки связать не может.

Кстати о МакКриди. Жаль его оставлять в пасти у льва, но, увы, придется, как говорят шахматисты, пожертвовать пешкой, чтобы выиграть партию. Да и О’Нил, несмотря на то что они сдружились за последнее время, ничего не сказал – понятливый, ирландская скотина.

Или не ирландская? Все-таки то, что сказал Хэмонд, не выходило у меня из головы. Впрочем, этот лже-Кэндимэн уже во второй раз спас меня – а, будь он чьим-либо агентом, я бы точно стал гостем местного правосудия, причем в достаточно неуютных условиях.

Так что нам предстоит долгая дорога в Кёнигсберг. Предпочтительнее, конечно, было бы сесть на дилижанс, но, если немцы взялись за нас всерьез, то, скорее всего, уже на станции дежурили сыщики, которые имели при себе бумагу с описанием нашей внешности. Вся надежда была лишь на то, что в дилижанс удастся сесть по дороге…

Так и случилось – милях в трех от города мы остановили дилижанс, направлявшийся именно в Кёнигсберг, и без проблем доехали до столицы Восточной Пруссии. Сошли мы, не доезжая до центра – вряд ли нас будут искать здесь, но, как известно, «Бог помогает тем, кто помогает сам себе»43. А оттуда уже пешком мы дошли до старого города, где и поселились у фрау Адамайт, у которой я уже однажды останавливался под фамилией Удольф. Пришлось снова перевоплотиться из Унтермюллера в этого самого Удольфа.

– Можешь пока посетить какую-нибудь пивнушку, – я бросил несколько монет ирландцу, зная, что он вернется с самыми свежими новостями и сплетнями, а это нам совсем не помешает. Сам же я отправился в местность, известную как Нойе Зорге44. Как ни странно, но именно в этом районе, несмотря на не совсем подходящее название, жила местная аристократия, разбавленная купцами побогаче, на которых титулованные соседи смотрели свысока, но, как правило, не гнушались занимать у них деньги. Некоторые, впрочем, искали другие источники дохода.