Сердцеед +1

ГЛАВА 5



Друзья




Валентайн не единственный «волнующийся». Мои подруги тоже. И позже тем вечером они настаивают на Девичнике.

Уинн была непреклонна, настаивая на том, чтобы мы обсудили вопрос с работой. Предполагаю, что Джина рассказала ей о предложении от Малкольма, раз никто больше не знает о моем писательском застое. Даже мои подруги. Мне просто совсем не нравится быть такой беспомощной после того, как все случилось. Я стараюсь вернуться к нормальному состоянию, хоть уже и не понимаю, каково это.

Немногое, что еще меня поддерживает — вот эти встречи за бокалом с Уинн и Джиной в течение недели. Мы сидим за высоким столиком у окна. Здесь удобно.

И все равно, я как ненормальная, постоянно обновляю почту.

— Не знаю, с чего ты решила, что он так скоро захочет с тобой поговорить о том, что случилось, прошло всего четыре недели, а произошедшее было... что ж, могут вообще уйти годы, — говорит Уинн.

— Вау, Уинн, — ворчу я.

— Что, я стараюсь быть честной, Рейчел!

Я отодвигаю в сторону бокал с коктейлем. В голове всплывает образ его руки, тянущейся к моему колену под столом...

Игривые зеленые глаза, дразнящие меня, пока я не в силах больше выносить...

Я люблю своих подруг, мы всю жизнь были вместе. Они зовут мою маму «Мамой», знают обо мне все, но сейчас, пока Уинн просит рассказать все о той работе и Джина вводит ее в курс событий, я молча потягиваю коктейль, стараясь не выдавать, насколько мне на самом деле грустно. Мои друзья знают обо мне все, но, в то же время, ничего.

Они не знают, что, пока я тут сижу, вспоминаю все случаи, когда Малкольм дразнил меня из-за моего страха выйти из зоны комфорта. Посмеивался, призывая выйти из коробки, говорил, что подхватит меня. А что теперь?

— Не важно, почему он выждал четыре недели, — прерываю я их спор на тему того, почему ему потребовалось столько времени, чтобы связаться со мной. — Я просто хочу, чтобы он поговорил со мной. Хочу узнать, обидела ли я его и смогу ли все исправить. Хочу шанс объясниться, попросить прощения.

— Сомневаешься, что обидела его? — ошарашено спрашивает Уинн. — Эммет сказал, что он бы никогда и не взглянул на тебя, если бы ты не забралась ему под кожу.

— Любопытно, — говорит Джина. Затем продолжает, повернувшись ко мне. — Не только ты страдаешь по нему, не думаешь, что он тоже постоянно думает о тебе?

— Я не хочу, чтобы мы стали призраками воспоминаний в жизнях друг друга. Хочу, чтобы все вернулось, как когда он... верил мне.

Уинн закатывает глаза.

— Ты можешь затащить его в постель, может он и допустит тебя к себе, но доверия его ты уже не добьешься.

Я холодею от этой мысли.

— Это правда, доверие ему очень важно, если не смогу доказать, что мне можно доверять, то я обречена быть одной из его девушек «на четыре ночи».

— Как тебе показалось, он даст тебе еще один шанс? — спрашивает Уинн.

Я молчу.

— Рейчел?

— Нет, Уинн. Он меня больше не хочет. Но мне нужно попросить прощения. Я только... — я качаю головой. — Я не знаю, что делать. — Пока мне приносят еще один бокал, я смотрю на Уинн, понимая кое-что. — Так вы с Эмметом говорили о нас?

— Э. Ну, да, — она мнется. — Все об этом слышали, понимаешь? Ваше расставание было публичным.

Я продолжаю давить.

— У Эммета есть для меня совет?

Уинн пожимает плечами.

— Он не считает, что мужчина вроде Сента даст тебе еще один шанс. С другой стороны, он же предложил тебе работу, так что...

— Что какой-то повар Эммет может знать о мужчине, которому буквально принадлежит Чикаго? — бросает Джина Уинн, закатывая глаза. — К тому же, Эммет - мужчина. Он сказал так тебе, чтобы ты потом не оказалась журналисткой и не раскрыла всему миру, что он носит розовое белье и мало ли что еще.

— Джина, — Уинн морщится.

Джина ухмыляется, поворачиваясь ко мне.

— Тахо говорит...


— Тахо?! — одновременно произносим мы с Уинн, шокированные.

— Тахо РОТ? — уточняет Уинн. — Нефтяной магнат и лучший друг Сента?

— Он не единственный друг Сента, есть же еще Каллен Кармайкл, — оправдывается Джина, смотря на меня виновато. — Прости, Рейч. Я не должна была говорить тебе об этом. Но он обеспокоен, и я тоже. И… со слов Тахо, Сент, правда, выбит из колеи. Он холоднее обычного. Очень замкнутый.

Я сижу, слушая, а внутри все болит.

— Он любит Сента так же, как я люблю тебя, — говорит Джина, но стоит Уинн открыть рот, чтобы спросить об очевидном - о ней и Тахо, как Джина поднимает руку, останавливая ее. — Мне плевать на Тахо, но он так же тяжело перенес ваш разрыв, как и я твои страдания. Он позвонил мне спросить, как дела, потому что Сент, конечно же, не говорит. Тахо упомянул, что не видел Сента таким с тех пор, как умерла его мама.

Зная то, что знаю я - что его мама была едва ли не единственным человеком, который заботился о Малкольме, пока он рос, как он чувствовал, что подвел ее и мучил себя этой мыслью, как старался заполнить дыру с тех пор, как ее не стало - слова Джины разрывают меня на части.

— Прекращай разговаривать с Тахо, он использует это только для того, чтобы переспать с тобой, — вычитывает ее Уинн.

— Ага, я в курсе, — смеется Джина.

— И? Ты ему позволишь? — любопытствует Уинн.

— Нет! Он отвратителен. В смысле, он привлекательный, но его поведение отвратительно.

Я смотрю на свой коктейль, решая, не из-за выпивки ли я стала такой эмоциональной.

Я так много плакала, что сейчас мне и повода не нужно. Я дошла до того предела, когда слезы просто льются. Без предупреждения. Без усилий. Просто льются. Я плачу при мысли о том, что мы больше никогда не будем вместе. И плачу, потому что знаю, что ранила этого прекрасного, амбициозного, умного, щедрого, заботливого мужчину. Раньше я клала щеку на его грудь, где было слышно биение его сердца. Теперь оно за железной дверью и метровыми стенами, которые я сама и возвела.

— Рейчел, мужчины вроде Сента никогда не бывают верны. Не на долгий срок. Но... он связался с тобой. Предложил работу. Возможно, если ты протянешь руку навстречу... — Джина замолкает и вздыхает. — Черт, я не знаю. Не знаю, как помочь тебе, Рейчел.

— Сент все выражает в действиях. Знаешь, что поможет вам с Сентом наладить отношения? Тиранозавр секс! Дикий, жесткий, затягивающий, болезненный, вызывающий катарсис, — Уинн продолжает: — Так вы перейдете к обнимашкам, как две ложечки. Вот у нас с Эмметом все еще на начальном этапе, мы обнимашками не занимаемся, скорее жесткими объятиями.

— Это еще что за фигня? — спрашивает Джина, хмурясь.

— Когда партнер не может расслабиться и напряжен, как доска во время объятия! — Уинн закатывает глаза. Затем смотрит на меня, хихикая. — Он тоже так делал? — спрашивает она.

— Он... он потягивал меня за мочку уха, — я рассеянно тяну себя за мочку, не в силах сопротивляться нахлынувшим воспоминаниям.

— А, ну это потому, что у тебя такие маленькие милые ушки. Эммету нравится целовать меня в нос, — Уинн смешно морщит нос.

Мое сердце превращается в пустую яичную скорлупу. Кажется, оно готово треснуть, когда я пальцами касаюсь уголка рта.

— Сент любил дразнить меня такими мучительными, медленными, едва ощутимыми поцелуями...

— Ну вы, блин, даете! — удрученно говорит Джина. — Меня из-за вас стошнит.

Уинн смеется, а я замолкаю, боль и сожаление возвращаются с новой силой.

— Слушай, а от Виктории что-то слышно? — спрашивает Джина. — Ее уволили после того, как Сент заблокировал ее статью, она теперь только пишет твитты и жалуется. Очередная Tweleb (ну, знаете — Twitter + celebrity), но, спорю, она платит за все те лайки, потому что кто бы ее читал?

А затем, испугавшись сказанного, добавляет:

— НО НЕ СМОТРИ СОЦСЕТИ. Там нет ничего хорошего.

Я сжимаю губы, умалчивая, что уже слишком поздно, я уже «насладилась» комментариями людей, а теперь не могу остановиться и перестать читать.

— Не могу понять, почему он и мою статью не удалил. Почему только ее?

— Очевидно, ему плевать на то, что говорят о нем, — Уинн пожимает плечами. — Может потому прикрыли только статью Виктории, ведь она писала о тебе.

Я снова проверяю почту, обновляю и обновляю страницу, убеждаюсь, что интернет работает.

— Рейчи, мы волнуемся, ты и твои грустные глаза, как у панды, — говорит Уинн.

— У меня не грустные глаза панды, перестань.

— Да постоянно, кроме тех глаз на выкате, когда ты зависаешь, думая о нем.

— Ага, или как у нее лицо замирает, будто на заставке, когда она думает о нем, — добавляет Уинн.

— Смешно, — говорю я, закатывая глаза и отставляя бокал. — Я люблю его, что тут непонятного. Так сильно люблю. Меня убивает мысль, что я причинила ему боль. Я запуталась окончательно, не знаю, что делать.

Они замолкают, и я мысленно переношусь в «М4».

В ловушку зеленых, как дикий лес, глаз, холодных, как зима.