Сердцеед +1

— Когда мы в последний раз говорили по телефону и я сказала, что чувствую по отношению к тебе... — начинаю я.

Внутри меня всю колотит, когда я заставляю себя поднять взгляд и посмотреть в эти глаза, что встречают меня с таким яростным гневом.

— Я хотела сказать тебе, правда, но до твоего возвращения не успела. Видишь ли, у меня тоже есть амбиции. Я хотела... что ж, хотела дать моей маме немного финансовой стабильности, чтобы она могла сконцентрироваться на рисовании, а не торчать на нелюбимой работе. У нее сейчас не особо надежная страховка. Думаю... Сент, я хотела чувствовать уверенность, зная, что смогу позаботиться о ней. Хотела спасти свой журнал, потому что другого и не знала. Хотела историю для статьи, но, когда начала, то хотела только больше времени проводить с тобой.

Колотящееся сердце так громко отдается в ушах, что я не слышу собственных слов.

— Малкольм, когда я согласилась на это задание, то и представить себе не могла, что ты окажешься таким, какой ты есть, — я качаю головой, сгорая от стыда. — Мне нужно было разузнать, откуда у тебя такое пристрастие... к числу четыре. Статья должна была строиться на этом, четыре факта о тебе...

Глаза наполняются непролитыми слезами.

— Как уложиться всего в четыре? Понимаешь? Я не ожидала... подумать не могла, что ты окажешься таким...

Лицо заливается краской, и я не могу больше выдерживать его взгляд. Меня убивает, что я не могу прочесть его, так что опускаю глаза на его горло, на его прекрасный, идеальный галстук.

— Я больше не собиралась писать статью. Сказала начальнице, что не стану, вот только Виктория... Я говорила тебе о ней, помнишь? Она... она та, кто, казалось, всегда справляется лучше меня. Она опубликовала свою статью, и я отчаянно хотела, чтобы ты выслушал мою версию.

Я прерывисто вздыхаю, глаза все еще горят.

— Мне невыносима мысль о том, что ты теперь думаешь обо мне, но ты должен мне поверить, когда я говорю, что ни одно мгновение с тобой не было ложью. Ни одно.

Я перестаю дышать, когда он медленно и осторожно встает с кресла, подходит к окну, поворачиваясь ко мне спиной.

Боже, что он только обо мне думает! Как сильно ненавидит. Считает, что я использовала его. Врала ему.

Я встаю, делаю несколько шагов, но замираю, когда слышу, как он делает четыре глубоких медленных вдоха. Это становится последней каплей и слезы градом текут по моим щекам.

— Малкольм, мне так жаль, — говорю я.

Быстро утираю слезы, прежде чем он увидит. Он все еще стоит лицом к окну, когда приглушенно произносит: «Черт меня дери», после чего прячет руки в карманы, и его гнев нависает в кабинете, как надвигающийся ураган. Кажется, все его силы уходят на сдерживание этой бушующей энергии. Никогда его таким не видела. Ни разу. Он держит все под контролем, но только снаружи, я это чувствую.

Наконец, он заговаривает, голос низкий, речь неспешная, так что мне становится страшно от того, какой силы гнев он сдерживает.

— Ты могла поговорить со мной. Когда целовала меня. Когда рассказывала о Виктории. Когда нуждалась в моем утешении, Рейчел. Когда умерла твоя соседка. Когда не могла лицом к лицу встретиться со своими друзьями и семьей. Ты пришла ко мне, когда тебе это было нужно. Ты пришла ко мне, когда мне это было нужно... ты, черт побери, могла поговорить со мной, довериться мне! — он разворачивается, и у меня перехватывает дыхание от напора его зеленых глаз. — Я так легко мог все это решить, — он щелкает пальцами. — Вот так. Одним звонком.

— Я боялась, что потеряю тебя, если ты узнаешь.

Разочарование отражается на его лице, пока он смотрит на меня зелеными глазами, способными расплавить сталь.

— Так что вместо этого ты продолжила мне врать.

Отшатнувшись, я опускаю взгляд на его горло.

Проходит целая вечность.

— Здесь для тебя больше ничего нет, Рейчел. Только работа. Прими ее, — он возвращается за стол и падает в кресло.

Я с трудом могу говорить.

— Ты здесь. Не отворачивайся от меня из-за того, что я совершила ошибку.

Пока возвращаюсь на свое место, я впервые за все время здесь ощущаю его взгляд на мне, как он изучает, во что я одета. Эта одежда должна была придать мне силы и уверенности, а я чувствую себя уязвимой, обнаженной, чувствую себя фальшивкой. Обманщицей. Наивно было думать, что одежда покажет меня в ином свете. Скроет истинную меня, со всеми недостатками.

Краснея, я снова сажусь, а Сент ничего не говорит. Он медленно водит пальцем по своей нижней губе, единственным движением во всем его теле.

— Рассмотри мое предложение о работе, — говорит он.

Я качаю головой.

— Не хочу, чтобы ты был моим начальником.

— Я справедливый начальник, Рейчел.

— Я не хочу, чтобы ты был моим начальником.

Я выжидаю пару мгновений. В его взгляде читается разочарование.

— Ты не должен нанимать меня, — выпаливаю я. — Я не такой уж и хороший журналист, Малкольм. Если хочешь знать, я утратила свой запал. Для тебя я бесполезна. Ты, скорее всего, никогда мне больше не доверишься.

Он поднимает голову, нахмурившись, будто заинтересовавшись таким поворотом событий.

— Подумай неделю. Даже две, — Сент наблюдает, как я подыскиваю нужные слова.


— Не хочу тебя задерживать...

— Это не так.

От того, как он всматривается в мои черты, у меня мурашки по всему телу. Я знаю этот взгляд. От него мое сердце пускается вскачь, потому что я знаю - он пытается прочесть меня.

— Что такого неприемлемого для тебя в работе со мной? — спрашивает он, щурясь.

Из меня вырывается смешок, когда я качаю головой. С чего же начать?

Я думаю о его ассистентках, половина из них влюблены в него или того хуже. Не хочу стать одной из них. Не хочу дожить до сорока, все еще будучи влюбленной в мужчину, которого никогда не заполучу. Когда дело касалось моих планов на карьеру, какими бы амбициозными они ни были, я хотя бы всегда представляла, что однажды смогу их воплотить в реальность. Но с ним? Он уже столь же недосягаем для меня, как все шестьдесят семь лун Юпитера.

— Даже решись я уйти из «Эджа», чего не стану делать, но даже, если бы стала, не взялась бы за работу, которую, как мне кажется, не смогла выполнить.

— У тебя все получится, — говорит он уверенно и спокойно.

— Говорю же тебе, нет! — горько ухмыльнувшись, я опускаю голову.

Его голос звучит отрезвляюще низко.

— Я перестану предлагать тебе работу, когда докажешь, что больше не можешь писать.

— Как же мне это сделать? Плохо написать о чем-то? — я хмурюсь в замешательстве.

Кажется, он на мгновение раздумывает над этим.

— Напиши одну из моих речей. На завтра. Ты знакома с Interface, с бизнес-моделью, целями, назначениями и культурологической зоной влияния.

Я задумываюсь.

— Если все окажется настолько плохо, как ты говоришь, я отступлю, — добавляет он снисходительно, как игрок с хорошими картами на руках.

Он сидит за столом, в глазах знакомый игривый блеск, он такой могущественный, загорелый, темноволосый, зеленые глаза и мужественность, от которой подгибаются пальцы на ногах, бросает мне вызов, подбивая принять условия сделки. Искушение столь велико, что приходится с ним бороться.

— Я ведь могу умышленно сделать эту речь настолько плохой, чтобы ты больше не захотел работать со мной.

— Но ты не станешь, — его глаза сияют, а от улыбки вся моя кровь устремляется вниз. — Я знаю, что не станешь.

Я сижу, раздумывая, оказавшись в сложном положении.

Я хочу видеть его. Хочу иметь предлог, чтобы видеть его.

— Это не значит, что я буду работать на тебя. Ты мне за это не заплатишь. Это лишь для того, чтобы ты сам убедился, как... тяжело мне дается писательство. Я не та, кто тебе нужен в «М4», Малкольм.

От улыбки, что появляется на его лице, внутри меня закручивается узел.

— Об этом позволь мне судить.

— Когда тебе нужна речь?

— Завтра утром.

— А само выступление в обед?

Сент медленно кивает, глаза поблескивают с вызовом.

— Пусть речь будет готова к десяти.

— Мистер Сент, посетитель на два тридцать здесь, — доносится женский голос из-за двери.

Я встаю, когда Малкольм поднимается со своего кресла. Он засовывает руки в рукава своего новенького пиджака.

— Возьми у Кэтрин инструкции, над которыми работали другие спичрайтеры, — застегнув пуговицы, он останавливается. — Я ожидаю увидеть твое письмо.

— Малкольм, — начинаю я, но останавливаюсь. Спустя мгновение, я шепчу, к своему же удивлению. — Увидишь.

Пока я наблюдаю за тем, как он идет к двери, адреналин проносится по венам, заставляя дрожать все тело, но только не мою уверенность.

Вернувшись в «Эдж», я иду к своему столу, словно лошадь в шорах, избегая всех встречных. Распечатав некоторый материал для речи, я направляюсь домой. Я не говорила Джине, что встречаюсь с ним, не говорила маме, или Уинн, или Хелен. Он мой секрет, так вышло, что для меня он слишком ценен, чтобы им делиться, надежда слишком слаба, она не переживет всех последующих расспросов.

Не желаю слышать, что то, чем я занимаюсь, опасно. Неправильно. Или правильно. Я делаю это, потому что должна (мне это нужно), потому что он попросил меня, и теперь это единственная возможность, быть к нему ближе. Да, я могла принять его предложение о работе и быть ближе намного дольше, но тогда я навсегда стану только лишь его сотрудником. Не таких отношений с ним я хочу.

Придя домой, я сижу, уставившись в экран ноутбука. Всего мгновение, спустя запуск, знакомый страх обездвиживает меня, теперь я чувствую его всегда, стоит мне сесть писать.

Но я думаю об Interface. О Малкольме. Какой он непреклонный, прогрессивный, неотступный, и о том, что он прав.