Сердце Зверя

Солгать? И оскорбить еще больше. Ложью. Того, кто одержал в битве за меня победу и до сих пор не воспользовался этим правом. Кто был терпелив, заботлив, кто рисковал за меня жизнью и убивал… И после ни разу не попрекнул.

— Что же ты молчишь, Эя? — рыкнул Зверь.

— Что ты хочешь услышать, Фиар? — ответила я вопросом на вопрос.

— Я не хочу, чтобы ты отвечала только потому, что я хочу это услышать, — сказал Фиар.

— Тогда мне лучше промолчать, — тихо проговорила я.

— Я пришел не за тем, чтобы мучить тебя вопросами, на которые ты не можешь дать ответа. Не за тем, чтобы посмотреть, — как ты мучаешься, — сказал Фиар и добавил после паузы: — Я здесь, чтобы пригласить тебя на ужин.

— На ужин? — забывшись, я вскинула голову и посмотрела в желтые глаза Зверя, которые тут же зажглись огнями, несмотря на дневной свет. Я поспешно опустила взгляд.

— На ужин, Эя, — ответили мне. — Чему ты удивляешься? Мне показалось, ты достаточно окрепла.

— Я с удовольствием принимаю приглашение, — выдохнула я, прежде чем успела сама испугаться собственной смелости.

— Тогда в восемь, — сказал Зверь, поднимаясь и опять занимая всю беседку.

— В восемь, — эхом ответила я и вложила пальчики в ладонь Зверя.

Когда тот склонился к моей руке, думала, зажмурюсь, но почему-то не смогла оторвать взгляда от иссиня-черной шевелюры волка, которая на миг закрыла его лицо.

К самым кончикам пальцев прикоснулись губами… нежно, легко, быстро, как крылья бабочки, но отчего-то от этого прикосновения бросило в дрожь.

Он ушел так же бесшумно, как появился. А я осталась. Рассеянно отправила в рот надкусанный Эльзой рогалик.

— Что со мной? — проговорила я вслух. — Мне показалось, или… Или я больше не боюсь его?

Сказала это и улыбнулась. Раньше я просто не знала, чего стоит бояться.





* * *


Джейси и Эльза помогали одеваться с утроенным усердием. То есть больше мешали и отвлекали. Адела фыркала на них, но беззлобно. Вообще я уже привыкла к тому, что Адела больше рычит, чем щелкает зубами, как говорится в свободном народе.

— Это? Или это? — спрашивала она, а я вертела головой, переводя взгляд с одного наряда на другой.

— Это больше подходит к волосам! — проголосовала Джейси в пользу нежно-карминового платья с золотой отделкой.

— А это — к глазам! — не сдавалась Эльза, настаивая, чтобы я надела зеленое.

А мне внезапно так захотелось стать незаметной, не привлекающей внимания. И одновременно очень хотелось, чтобы меня увидели… увидели, какая я. Не внешне, а по-настоящему.

Закусив губу, я выудила из общего вороха платье редкого цвета. Про такой говорят — цвет морской волны. Глубокий вырез сердечком, длинные рукава, расклешенные от локтя и отделанные черным кружевом. Им же отделан подол нижней юбки. На верхней четыре разреза и ткань присборена.

— То, что нужно, — сухо кивнула Адела, но по огонькам, что зажглись в ее глазах и в глазах кузин-волчиц, я поняла: действительно то, что нужно.

Волосы я разделила на прямой пробор.

Пару локонов оставила у лица, остальные убрала в низкий пучок и скрепила шпильками.

— Настоящая леди, — проговорила Эльза и прыснула.

— Она и есть леди, — напомнила Джейси и обе волчицы захихикали.

Их почему-то очень развлекало все человеческое: привычки, одежда, жилье. И хоть сами жили в замке уже какое-то время, до сих пор не могли привыкнуть.

Я бросила взгляд в зеркало. Сначала искоса, осторожно, потом, не в силах оторваться, повернулась.

Надо сказать, ни одно платье не шло мне так, как это. Цвет морской волны, пожалуй, даже морской глубины, свежий и глубокий одновременно, заставил глаза сиять изумрудами, а волосы полыхать огненными сполохами. Постельный режим явно пошел на пользу: исчезла болезненная худоба, к щекам вернулся румянец. Кожа цвета густых сливок казалась гладкой и нежной, как у младенца.

— Кажется, я готова, — пробормотала я, оборачиваясь к волчицам.

— Как же я за тебя рада! — не выдержала Эльза и порывисто обняла меня.

Не успела я удивиться, нас сгребла в охапку Джейси со словами:

— За вас обоих!


Я ощутила себя в главной роли какой-то абсурдной пьесы. На выручку мне пришла Адела.

— Вы ей все платье помнете! — проворчала она, отгоняя от меня кузин.

Фиар ждал за столом, когда я появилась.

Стоило мне войти, он встал. А я как стояла, так и замерла на пороге как вкопанная.

Затем, отругав себя за нерасторопность, неспешно приблизилась к столу.

Зверь не сводил с меня взгляда. Его обычно отстраненное лицо выглядело сейчас донельзя живым: глаза блестели, ноздри расширились, губы были плотно сжаты, словно Фиар изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сказать то, о чем потом пожалеет.

Поприветствовав меня хриплым голосом, он отодвинул мне стул. Я, кивнув, села.

Едва ощутимым прикосновением Зверь убрал золотистый локон с моего плеча, обнажая шею. Я замерла. Фиар отчего-то вздохнул и вернулся на свое место.

Нам по-прежнему никто не прислуживал. Видимо, в этом замке такое было не принято. Надо сказать, если бы не вынужденное уединение со Зверем, такие правила мне бы понравились. Живо представилась Виталина, которая требовала от слуг не только смены блюд и наполнения тарелок, но и белоснежных перчаток, а также того, чтобы сами они сменяли один другого в каком-то немыслимом, одной Виталине известном порядке.

— Ты ничего не ешь, Эя, — сказал Фиар, возвращая меня к реальности. — О чем ты думаешь?

— О сестре, — вырвалось у меня.

Зверь выглядел удивленным.

— О сестре? — с недоумением переспросил он.

— О том, что многое бы отдала, чтобы увидеть ее лицо в подобной… обстановке.

— У тебя две старших сестры, — проявил осведомленность Фиар.

— Виталина и Микаэла, — кивнула я. — Виталина самая старшая из нас. Сейчас она герцогиня Эберлей. А Микаэла… Очень надеюсь, что она ответила Оуэну Рьвьеру, племяннику герцога Эберлея, отказом.

— Ты скучаешь, по ним? — серьезно спросил Зверь. — Вы были близки?

Я неопределенно пожала плечами.

— Скучаю? Пожалуй, все же да. Но близки мы никогда не были. Сестры обожали отца и не могли простить мне, что я родная дочь и наследница, в то время как они — падчерицы. И…

Я замерла, понимая, что говорить об Андре будет лишним. Да и я не смогу. Больно.

Зверь продолжал выжидательно смотреть. Я потупилась под его взглядом, закусила губу. Еще недавно я бы сказала, что мне очень не хватает мамы, что она исчезла и я очень-очень скучаю. Но после того самого письма я не знала, что думать, не то что что-то сказать.

Пауза затянулась. Я сделала вид, что всецело поглощена нарезкой мяса, и в это время двери в обеденный зал распахнулись, и на пороге возник волк. Тот самый, кто пытался (очень пытался) исполнять обязанности садовника и с первых минут знакомства очаровал открытой улыбкой и добрым нравом. И конечно, искренней заботой о растениях (в конце концов, он же не виноват, что у него поначалу ничего не выходило. Он старался — это главное).

Увидев выражение лица всегда приветливого садовника, я с трудом удержалась от возгласа. Просто смотрела на него, часто моргая. А посмотреть было на что.

Верхняя губа приподнята, обнажает клыки. Кожа… на глазах то темнеет, то светлеет, словно волк изо всех сил сдерживает себя, чтобы не принять полуформу. Нос сморщен и мало напоминает человеческий. Но самое главное — глаза. Красные. Налитые кровавой яростью.

В несколько прыжков волк преодолел расстояние от входа до хозяина замка. Ничуть не смущаясь, наклонился к Фиару и что-то коротко проговорил.

Я невольно услышала только одно слово. Точнее, имя.

— Альбина.

Имя показалось знакомым.

Закусив губу, я задумалась, а потом… Вспомнила! Кажется, именно это имя я слышала в том самом шатре церковников… Или кем они были…

Фиар, в отличие от меня, услышал то, что сказал садовник. Судя по глухому рычанию и обнажившимся клыкам, новости были не слишком хорошие.

Рывком он поднялся из-за стола и, даже не взглянув на меня, покинул обеденный зал.

— Господин занят, — догадался сообщить мне садовник, прежде чем отправиться за вожаком.

Но я уже и сама как-то поняла, что занят. Тем не менее не позволю какой-то Альбине помешать нашему ужину. И разрушить тот хрупкий мир, что воцарился между мной и Фиаром.

Распахивая двери, я поняла, что подрастеряла первоначальный пыл, но все же была полна готовности узнать, кто оказался способен довести садовника до белого каления, а Фиара так быстро забыть обо мне.

Я чувствовала, куда идти, по нагреванию риолина на груди, который, как я уже поняла, нагревается почему-то в присутствии Зверя, а охлаждается, когда мне грозит опасность. Таким образом я проследовала по коридору, прошла через анфиладу комнат и остановилась перед запертой дверью, из-за которой раздавались голоса. Один из них, несомненно, принадлежит Фиару, второй… женский…

Осторожно, одним касанием пальцев, приоткрыла дверь. Ничего не изменилось. Только сдавленные рыдания стали еще слышней.

— Прости меня, прости, прости, прости, — рыдала женщина. — Меня заставили. О, если бы ты знал, что они делали со мной… Но я сбежала… Ради тебя я сбежала… Любимый! Сможешь ли ты простить меня?