Сердце для стража
Часть 23 из 54 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Если пробираться к рабам, то только через носовой люк — так безопаснее.
На ночь носовой люк запирается, причем не только снаружи, но и изнутри. Мера предосторожности на случай, если кому-нибудь из команды придет в голову попробовать освободить гребцов. Тогда ему волей-неволей придется пользоваться кормовым, а это легче заметить.
Есть еще вариант: сломать запор на носовом люке. Но внутренняя деревянная щеколда поддастся грубой силе с таким треском, что перебудит весь корабль. Это так считается. Наделе я в процессе матросской работы однажды занимался ремонтом люка и сделал там кое-что, не предусмотренное приказом.
Теперь люк при желании можно открыть тонкой железякой, причем почти без шума. Например, обычным гвоздем.
Гвоздь у меня был. Причем необычный. Хорошо заточенный, очень длинный, посаженный на деревянную рукоять. Вся проблема, что именно сейчас он был не у меня, а под притолокой двери, с которой начинается спуск в матросский кубрик. Достаточно протянуть руку, встав на входе, и он окажется в ладони.
Решено. Надо начинать с кормы — другого выхода не вижу. А если там обнаружится глазастый дозорный, можно будет попытаться его тихо снять с помощью своего зловещего гвоздя, после чего воспользоваться тамошним люком к гребцам, не связываясь с тем, который на носу.
Это, конечно, если дозорные не дежурят по двое — снять бесшумно пару куда труднее.
Кормовой якорный канат нашел без труда. Вскарабкаться по нему — тоже невеликий труд. Самый опасный момент — перебраться через планшир. Если на палубе поблизости кто-то околачивается, мгновенно поднимется тревога.
Попытался заглянуть, что-нибудь рассмотреть. Ночью я не слеп, на зрение не жалуюсь, но все же не настолько зряч — ничего не увидел.
Ну и ладно. Будем считать, что наблюдатели (явные или мифические) также ничего не видят.
Палуба встретила меня еле слышным шлепком мокрых ступней по доскам. Звук этот показался мне громом небесным, и я пару минут стоял в позе заспиртованного морского конька, ожидая неприятных последствий.
Пронесло: тишина, и никого не видно.
Дальше двигался чуть увереннее. Не зря я здесь столько дней отбатрачил, могу с завязанными глазами от носа до кормы добраться, ни разу не споткнувшись. Хоть никого пока не заметил, старался идти так, чтобы меня было труднее увидеть со стороны правого борта. Именно там должны располагаться наблюдатели, ожидающие моего приближения со стороны берега. Подвижная рея с убранным парусом, блоки лебедок — я ничем не пренебрегал в качестве укрытия.
А вот и дверь в кубрик. Увы — заперта. За ней лестница в двенадцать ступенек, а внизу крошечное помещение в три ряда, заставленное узкими дощатыми нарами. Духота там даже на нижних та еще, так что народ туда спускается лишь поспать, причем не в любую погоду.
Погода сегодня такова, что все не занятые в дозорах должны спрятаться.
Сидят там безвылазно? Как бы не так. Кто-то может проваляться до утра, у других проблемы с кишечником, нередкие на корабле, или просто лишку воды выпили вечером. Так что туда-сюда люди слоняются, и скрип петель никого не настораживает.
А вот палубные наблюдатели, которые должны сидеть у правого борта, на звук обязательно обернутся. Человек такое создание, что не может этого не сделать. И что они увидят? Да ничего. Я буду темной тенью на фоне темного же возвышения кормы. Очередной некто, выбравшийся отлить или уже возвращающийся обратно.
Дверь заскрипела просто оглушающе. У меня от этого звука едва у самого кишечные проблемы не случились, но, не останавливаясь ни на миг, шагнул внутрь, в смрадную тьму, развернулся, на ощупь нашарил шершавую рукоять, потянул.
Все: теперь я при оружии.
Кованый четырехгранный гвоздь на кривой рукояти, к тому же плохо закрепленный, но уверенности прибавилось раза в три.
Теперь куда? За борт, потом опять по канату на нос и далее к тамошнему люку?
Отличный вариант. Самый лучший. Ведь я уже убедился, что у кормового каната опасностей нет, а вот пешая прогулка через всю палубу продолжала казаться опаснейшей затеей.
Нет уж — лучше проверенным путем. Пусть даже он проверен лишь наполовину.
Выбрался из кубрика, прикрыл за собой дверь все с тем же скрипом, заставившим в очередной раз похолодеть. Но, как и в первый раз, никто не появился или не окликнул из темноты. Вряд ли оглохли настолько, что в такую тихую ночь ничего не слышат. Просто звук обыденный, не настораживает.
Будь я понаглее и поглупее, мог бы вернуться, чтобы переколоть всех обитателей кубрика. Но я не один раз применял против людей куда более серьезное холодное оружие, чем смехотворный гвоздь, и прекрасно знал, что редко кого удается свалить сразу замертво, без движения и звука, чтобы не дернулся, не закричал. Не надо думать, что матросы спят настолько крепко. Непременно услышат, поднимутся, и в тесноте никакое «кун-фу» не спасет. Я им, конечно, немало крови могу успеть пустить, но результат, скорее всего, окажется не в мою пользу.
Нет уж — рисковать по-глупому нам нельзя.
Убедившись, что никто не заинтересовался дверным скрипом, я было направился к якорному канату, но тут, как говорится, бес попутал. Наплевав на все планы, развернулся к люку, ведущему к малому трюму. Там хранятся припасы, и там же располагаются клетушки для рабов. В одной из них Нью, и я прекрасно помню, в какой именно.
Наверное, многочасовое сидение в морской пучине плохо сказывается на адекватности. Потому что, позабыв про все, я пошел искать девушку, чтобы вытащить ее и посадить в лодку, которая болталась у кормы. Если не выгорит с рабами, отчалю с нею вместе.
Ну не идиот ли?! Часа через два начнет светать. За это время далеко я уйти не смогу. Весельная лодка, к тому же тяжелая, управлять ею должны четверо гребцов, даже из поля зрения не скроется к тому моменту. Корабль ее легко догонит, и тогда…
Ни о чем этом я сейчас даже не подумал. Просто открыл люк трюма, с минуту послушал, убедился в отсутствии подозрительных звуков, начал спускаться по лестнице.
И тут кое-что случилось.
Человек я не сказать чтобы впечатлительный, но даже мне стало настолько не по себе, что едва не заорал. А вы бы не заорали, если бы в полной темноте и тишине вас, спускающегося в зловещий мрак трюма, внезапно схватила за ногу холодная рука?
Но орать я не стал.
И не стал изо всей силы удерживаться за лестницу, сопротивляясь грубой силе. Более того — я ей подчинился. Разворачиваясь, полетел на стоящего внизу противника. Это точно не Нью — у нее ладони раз в пять поменьше этих лапищ, так что жалеть не надо.
Столкновение вышло бурным и неожиданным для неизвестного здоровяка. Он ведь в этот момент тянул меня на себя, а я неожиданно поддался и даже более того — свалился всем телом. Противник не устоял, завалился, причем я оказался сверху, чем и воспользовался. Начав его еще в падении раз за разом колоть в грудь и шею, не прекратил своего занятия и на полу. Гвоздь то с легкостью прошивал мягкие ткани, то тормозил о кости. Я бил с пулеметной скоростью, стараясь не наносить сильных ударов, от которых мое неказистое оружие может слететь с рукояти. Пусть раны будут неглубокие, зато многочисленные.
Во тьме заорали, в меня брызнуло горячим и тошнотворным. Сплевывая чужую кровь, я второй рукой нащупал горло противника, врезал по кадыку костяшками пальцев, начал подниматься. Меня уже никто не удерживал, и надо было спешить. Успеть подняться по лестнице и сигануть за борт, пока не перекрыли путь отхода. Надо признать, что план не удался, и единственный выход — отступить, чтобы разработать новый и позднее осуществить.
Меня опять схватили на лестнице, и опять за ноги. Но на этот раз я не стал коршуном слетать на врага. Банально нет времени на новое убийство. Крик ведь наверняка слышали, да и один матрос, оказавшийся в трюме, — это случайность, а два — уже система. Или засада, или усиленные меры безопасности. И в том и другом случае действовать надо как можно быстрее.
Так что ограничился ударом второй ногой. Попал, похоже, удачно, но негодяй не отпустил, а вместо этого потащил еще сильнее. Понимая, что вот-вот и меня оторвут силой, все же поддался сам, обрушившись на второго противника. Этот оказался чуть ловчее, ухитрился перехватить мою руку с оружием после пары ударов. Левой рукой я попытался достать его кадык, но ушлый тип прикрыл его подбородком. Мне ничего не оставалось, как вбить пальцы ему в глазницы.
Позабыв про все, тот, скверно ругаясь, ухватил левую руку двумя лапами. Уже не жалея оружия, я со всей дури вбил острие в грудь, заставив войти на всю длину.
В этот миг спину хлестко накрыло сетью.
— Огня! Огня! — хорошо знакомым визгливым голосом негоцианта Нара Гердо заорали сверху.
Вот ведь гад везучий. Голова у него оказалась покрепче черпака.
Итак, на палубе меня уже ждут. Я в западне. Очень плохо, но зато теперь не надо ломать голову над дальнейшими планами.
Мне остается лишь одно: чтобы эти твари на всю оставшуюся жизнь (надеюсь, недолгую и переполненную разнообразными страданиями) запомнили последний бой стража Дана.
Оружие легко вышло из раны. Видимо тяжелой, потому что противник хоть и брыкался, но хватался за меня без прежнего энтузиазма. Судя по шуму, рядом действовали еще как минимум двое. Они не лезли в драку, лишь продолжали набрасывать на меня сети. А я не пытался им мешать. Прижал руки к телу, вдавил голову в плечи, пополз подколодной змеей по полу, раздвигая путы макушкой.
Наверху раскрылся люк, по глазам резануло желтоватым светом масляного фонаря.
— Вяжите его! Вот он! — прокричал все тот же Нар Гердо.
Какой же омерзительный у него голос…
Потемнело, кто-то спускался вниз, заслонив телом освещенный фонарем проем люка. Мастера ловли людей сетями приободрились при виде поддержки и навалились с двух сторон тяжелыми телами, пытаясь удержать меня на месте.
Совершенно зря. Ведь верный гвоздь не подвел, не слетел с рукояти после сильного удара. Я все еще был вооружен и немедленно это продемонстрировал, начав дырявить бок первого противника. Заработав три раны за три секунды, он отпрянул в сторону с почти женским визгом, чем подарил мне чуточку свободы маневра. Я ею незамедлительно воспользовался, достав его напарника. Этот оказался покрепче или глупее. Раз пять или шесть успел попортить ему кожу, прежде чем он оставил меня в покое.
На спину навалился еще один. Похоже, тот, который успел спуститься первым. А за ним будто табун коней скачет — дробный топот деревянных подошв морских ботинок по лестнице. Сейчас здесь будет толпа.
Сильно подозревая, что дальше резвиться не получится, я до хруста в плече вывернул руку и опять не жалея оружия погрузил острие во что-то очень мягкое, податливое, будто топленое масло. Не грудь, а где-то ниже — до груди с такого положения не доставал.
А затем на меня будто слон навалился. Не знаю, сколько их было, но они прямо через сеть ухватили меня за руки, вскарабкались на спину, начали лупить куда попало. Но вроде бы не колюще-режущим. Кулаками, палками, подошвами ботинок — не более.
Сеть в этой ситуации сработала во благо. Сплетенная из толстой бечевки, с не слишком большой ячеей, наброшенная в несколько слоев, немного смягчала удары. Но при этом я ничего не мог поделать — она все же мешала. К тому же когда навалились новые противники, из ладони выскочила рукоять оружия, оставив его в ране. Я опять пустой, даже камень остался в кармане штанов, откуда его ни за что не вытащить — ведь мне даже пальцем трудно пошевелить.
Неорганизованная свалка длилась недолго. Фонарь опустился вниз вместе с толстяком-купцом, тот руганью и криками, более подходящими недорезанной свинье, а не человеку, привел сообщников в чувство, кое-как организовав их действия.
Итогом явилось то, что меня поставили на ноги, связав за спиной руки и крепко удерживая с двух сторон. Нар, осветив добычу фонарем, расплылся в омерзительной улыбке и в высшей степени издевательским тоном произнес:
— Ба! К нам никак заглянул сам сэр страж! Вот только попугая почему-то не вижу.
— Он сильно занят. Полетел гадить на могилы твоих предков.
— Вот как? А я думал, что вы его съели, когда голодали возле Прорвы.
— Этот урод убил Тьюча! — охнули за спиной.
— И Бро не встает, он весь в крови! — добавил уже другой.
— Молчать, дармоеды! — взвизгнул купец. — Не сметь меня перебивать! Перевяжите раненых и унесите их в кубрик!
По лестнице спустился капитан Шнерх. При виде меня он осклабился:
— Попался, подонок!
— Как личико, не болит? — участливо спросил я, приметив на его скуле солидную ссадину, оставленную тяжелой рукоятью черпака.
Мой вопрос капитана чем-то задел. Приблизившись, он от души врезал кулаком мне в живот, многообещающе прошипев сквозь зубы:
— Это только начало.
— А потом что? К мамочке своей повезешь, а то ее некому ублажать? Нет уж, лучше убей прямо здесь, потому как я у нее уже бывал, и мне это не понравилось.
На этот раз ударов последовало целых три. Только не надо подозревать меня в латентном мазохизме. Я не ради удовольствия провоцировал вожака контрабандистов, мне надо было заставить амбалов, держащих меня с двух сторон, чуть расслабиться.
И они расслабились, когда мое обмякшее после побоев тело повисло в их руках.
— Я из тебя дух еще выбью, — удовлетворенно произнес Шнерх, отступив на шаг.
Вот же дурак. На что он рассчитывал? Не боксер ведь. Это тебе не оплеухи рабам раздавать. Пресс у меня что надо, он и не такие удары выдержать может.
Месть моя была молниеносна. Взмах левой ноги с впечатыванием подъема стопы в ту область тела, которую футболисты оберегают двумя руками, стоя «стенкой». Амбалы не спали, навалились, потянув меня чуть назад. И этим лишь помогли при маховом ударе правой, угодившим сгибающемуся в три погибели капитану в лицо.
Удар вышел картинно-великолепным. Шнерха оторвало от пола, вернулся он на него уже не ногами, а спиной, с грохотом, от которого содрогнулся корабль.
Не убился, но в ближайшее время резвости у него поубавится.
На ночь носовой люк запирается, причем не только снаружи, но и изнутри. Мера предосторожности на случай, если кому-нибудь из команды придет в голову попробовать освободить гребцов. Тогда ему волей-неволей придется пользоваться кормовым, а это легче заметить.
Есть еще вариант: сломать запор на носовом люке. Но внутренняя деревянная щеколда поддастся грубой силе с таким треском, что перебудит весь корабль. Это так считается. Наделе я в процессе матросской работы однажды занимался ремонтом люка и сделал там кое-что, не предусмотренное приказом.
Теперь люк при желании можно открыть тонкой железякой, причем почти без шума. Например, обычным гвоздем.
Гвоздь у меня был. Причем необычный. Хорошо заточенный, очень длинный, посаженный на деревянную рукоять. Вся проблема, что именно сейчас он был не у меня, а под притолокой двери, с которой начинается спуск в матросский кубрик. Достаточно протянуть руку, встав на входе, и он окажется в ладони.
Решено. Надо начинать с кормы — другого выхода не вижу. А если там обнаружится глазастый дозорный, можно будет попытаться его тихо снять с помощью своего зловещего гвоздя, после чего воспользоваться тамошним люком к гребцам, не связываясь с тем, который на носу.
Это, конечно, если дозорные не дежурят по двое — снять бесшумно пару куда труднее.
Кормовой якорный канат нашел без труда. Вскарабкаться по нему — тоже невеликий труд. Самый опасный момент — перебраться через планшир. Если на палубе поблизости кто-то околачивается, мгновенно поднимется тревога.
Попытался заглянуть, что-нибудь рассмотреть. Ночью я не слеп, на зрение не жалуюсь, но все же не настолько зряч — ничего не увидел.
Ну и ладно. Будем считать, что наблюдатели (явные или мифические) также ничего не видят.
Палуба встретила меня еле слышным шлепком мокрых ступней по доскам. Звук этот показался мне громом небесным, и я пару минут стоял в позе заспиртованного морского конька, ожидая неприятных последствий.
Пронесло: тишина, и никого не видно.
Дальше двигался чуть увереннее. Не зря я здесь столько дней отбатрачил, могу с завязанными глазами от носа до кормы добраться, ни разу не споткнувшись. Хоть никого пока не заметил, старался идти так, чтобы меня было труднее увидеть со стороны правого борта. Именно там должны располагаться наблюдатели, ожидающие моего приближения со стороны берега. Подвижная рея с убранным парусом, блоки лебедок — я ничем не пренебрегал в качестве укрытия.
А вот и дверь в кубрик. Увы — заперта. За ней лестница в двенадцать ступенек, а внизу крошечное помещение в три ряда, заставленное узкими дощатыми нарами. Духота там даже на нижних та еще, так что народ туда спускается лишь поспать, причем не в любую погоду.
Погода сегодня такова, что все не занятые в дозорах должны спрятаться.
Сидят там безвылазно? Как бы не так. Кто-то может проваляться до утра, у других проблемы с кишечником, нередкие на корабле, или просто лишку воды выпили вечером. Так что туда-сюда люди слоняются, и скрип петель никого не настораживает.
А вот палубные наблюдатели, которые должны сидеть у правого борта, на звук обязательно обернутся. Человек такое создание, что не может этого не сделать. И что они увидят? Да ничего. Я буду темной тенью на фоне темного же возвышения кормы. Очередной некто, выбравшийся отлить или уже возвращающийся обратно.
Дверь заскрипела просто оглушающе. У меня от этого звука едва у самого кишечные проблемы не случились, но, не останавливаясь ни на миг, шагнул внутрь, в смрадную тьму, развернулся, на ощупь нашарил шершавую рукоять, потянул.
Все: теперь я при оружии.
Кованый четырехгранный гвоздь на кривой рукояти, к тому же плохо закрепленный, но уверенности прибавилось раза в три.
Теперь куда? За борт, потом опять по канату на нос и далее к тамошнему люку?
Отличный вариант. Самый лучший. Ведь я уже убедился, что у кормового каната опасностей нет, а вот пешая прогулка через всю палубу продолжала казаться опаснейшей затеей.
Нет уж — лучше проверенным путем. Пусть даже он проверен лишь наполовину.
Выбрался из кубрика, прикрыл за собой дверь все с тем же скрипом, заставившим в очередной раз похолодеть. Но, как и в первый раз, никто не появился или не окликнул из темноты. Вряд ли оглохли настолько, что в такую тихую ночь ничего не слышат. Просто звук обыденный, не настораживает.
Будь я понаглее и поглупее, мог бы вернуться, чтобы переколоть всех обитателей кубрика. Но я не один раз применял против людей куда более серьезное холодное оружие, чем смехотворный гвоздь, и прекрасно знал, что редко кого удается свалить сразу замертво, без движения и звука, чтобы не дернулся, не закричал. Не надо думать, что матросы спят настолько крепко. Непременно услышат, поднимутся, и в тесноте никакое «кун-фу» не спасет. Я им, конечно, немало крови могу успеть пустить, но результат, скорее всего, окажется не в мою пользу.
Нет уж — рисковать по-глупому нам нельзя.
Убедившись, что никто не заинтересовался дверным скрипом, я было направился к якорному канату, но тут, как говорится, бес попутал. Наплевав на все планы, развернулся к люку, ведущему к малому трюму. Там хранятся припасы, и там же располагаются клетушки для рабов. В одной из них Нью, и я прекрасно помню, в какой именно.
Наверное, многочасовое сидение в морской пучине плохо сказывается на адекватности. Потому что, позабыв про все, я пошел искать девушку, чтобы вытащить ее и посадить в лодку, которая болталась у кормы. Если не выгорит с рабами, отчалю с нею вместе.
Ну не идиот ли?! Часа через два начнет светать. За это время далеко я уйти не смогу. Весельная лодка, к тому же тяжелая, управлять ею должны четверо гребцов, даже из поля зрения не скроется к тому моменту. Корабль ее легко догонит, и тогда…
Ни о чем этом я сейчас даже не подумал. Просто открыл люк трюма, с минуту послушал, убедился в отсутствии подозрительных звуков, начал спускаться по лестнице.
И тут кое-что случилось.
Человек я не сказать чтобы впечатлительный, но даже мне стало настолько не по себе, что едва не заорал. А вы бы не заорали, если бы в полной темноте и тишине вас, спускающегося в зловещий мрак трюма, внезапно схватила за ногу холодная рука?
Но орать я не стал.
И не стал изо всей силы удерживаться за лестницу, сопротивляясь грубой силе. Более того — я ей подчинился. Разворачиваясь, полетел на стоящего внизу противника. Это точно не Нью — у нее ладони раз в пять поменьше этих лапищ, так что жалеть не надо.
Столкновение вышло бурным и неожиданным для неизвестного здоровяка. Он ведь в этот момент тянул меня на себя, а я неожиданно поддался и даже более того — свалился всем телом. Противник не устоял, завалился, причем я оказался сверху, чем и воспользовался. Начав его еще в падении раз за разом колоть в грудь и шею, не прекратил своего занятия и на полу. Гвоздь то с легкостью прошивал мягкие ткани, то тормозил о кости. Я бил с пулеметной скоростью, стараясь не наносить сильных ударов, от которых мое неказистое оружие может слететь с рукояти. Пусть раны будут неглубокие, зато многочисленные.
Во тьме заорали, в меня брызнуло горячим и тошнотворным. Сплевывая чужую кровь, я второй рукой нащупал горло противника, врезал по кадыку костяшками пальцев, начал подниматься. Меня уже никто не удерживал, и надо было спешить. Успеть подняться по лестнице и сигануть за борт, пока не перекрыли путь отхода. Надо признать, что план не удался, и единственный выход — отступить, чтобы разработать новый и позднее осуществить.
Меня опять схватили на лестнице, и опять за ноги. Но на этот раз я не стал коршуном слетать на врага. Банально нет времени на новое убийство. Крик ведь наверняка слышали, да и один матрос, оказавшийся в трюме, — это случайность, а два — уже система. Или засада, или усиленные меры безопасности. И в том и другом случае действовать надо как можно быстрее.
Так что ограничился ударом второй ногой. Попал, похоже, удачно, но негодяй не отпустил, а вместо этого потащил еще сильнее. Понимая, что вот-вот и меня оторвут силой, все же поддался сам, обрушившись на второго противника. Этот оказался чуть ловчее, ухитрился перехватить мою руку с оружием после пары ударов. Левой рукой я попытался достать его кадык, но ушлый тип прикрыл его подбородком. Мне ничего не оставалось, как вбить пальцы ему в глазницы.
Позабыв про все, тот, скверно ругаясь, ухватил левую руку двумя лапами. Уже не жалея оружия, я со всей дури вбил острие в грудь, заставив войти на всю длину.
В этот миг спину хлестко накрыло сетью.
— Огня! Огня! — хорошо знакомым визгливым голосом негоцианта Нара Гердо заорали сверху.
Вот ведь гад везучий. Голова у него оказалась покрепче черпака.
Итак, на палубе меня уже ждут. Я в западне. Очень плохо, но зато теперь не надо ломать голову над дальнейшими планами.
Мне остается лишь одно: чтобы эти твари на всю оставшуюся жизнь (надеюсь, недолгую и переполненную разнообразными страданиями) запомнили последний бой стража Дана.
Оружие легко вышло из раны. Видимо тяжелой, потому что противник хоть и брыкался, но хватался за меня без прежнего энтузиазма. Судя по шуму, рядом действовали еще как минимум двое. Они не лезли в драку, лишь продолжали набрасывать на меня сети. А я не пытался им мешать. Прижал руки к телу, вдавил голову в плечи, пополз подколодной змеей по полу, раздвигая путы макушкой.
Наверху раскрылся люк, по глазам резануло желтоватым светом масляного фонаря.
— Вяжите его! Вот он! — прокричал все тот же Нар Гердо.
Какой же омерзительный у него голос…
Потемнело, кто-то спускался вниз, заслонив телом освещенный фонарем проем люка. Мастера ловли людей сетями приободрились при виде поддержки и навалились с двух сторон тяжелыми телами, пытаясь удержать меня на месте.
Совершенно зря. Ведь верный гвоздь не подвел, не слетел с рукояти после сильного удара. Я все еще был вооружен и немедленно это продемонстрировал, начав дырявить бок первого противника. Заработав три раны за три секунды, он отпрянул в сторону с почти женским визгом, чем подарил мне чуточку свободы маневра. Я ею незамедлительно воспользовался, достав его напарника. Этот оказался покрепче или глупее. Раз пять или шесть успел попортить ему кожу, прежде чем он оставил меня в покое.
На спину навалился еще один. Похоже, тот, который успел спуститься первым. А за ним будто табун коней скачет — дробный топот деревянных подошв морских ботинок по лестнице. Сейчас здесь будет толпа.
Сильно подозревая, что дальше резвиться не получится, я до хруста в плече вывернул руку и опять не жалея оружия погрузил острие во что-то очень мягкое, податливое, будто топленое масло. Не грудь, а где-то ниже — до груди с такого положения не доставал.
А затем на меня будто слон навалился. Не знаю, сколько их было, но они прямо через сеть ухватили меня за руки, вскарабкались на спину, начали лупить куда попало. Но вроде бы не колюще-режущим. Кулаками, палками, подошвами ботинок — не более.
Сеть в этой ситуации сработала во благо. Сплетенная из толстой бечевки, с не слишком большой ячеей, наброшенная в несколько слоев, немного смягчала удары. Но при этом я ничего не мог поделать — она все же мешала. К тому же когда навалились новые противники, из ладони выскочила рукоять оружия, оставив его в ране. Я опять пустой, даже камень остался в кармане штанов, откуда его ни за что не вытащить — ведь мне даже пальцем трудно пошевелить.
Неорганизованная свалка длилась недолго. Фонарь опустился вниз вместе с толстяком-купцом, тот руганью и криками, более подходящими недорезанной свинье, а не человеку, привел сообщников в чувство, кое-как организовав их действия.
Итогом явилось то, что меня поставили на ноги, связав за спиной руки и крепко удерживая с двух сторон. Нар, осветив добычу фонарем, расплылся в омерзительной улыбке и в высшей степени издевательским тоном произнес:
— Ба! К нам никак заглянул сам сэр страж! Вот только попугая почему-то не вижу.
— Он сильно занят. Полетел гадить на могилы твоих предков.
— Вот как? А я думал, что вы его съели, когда голодали возле Прорвы.
— Этот урод убил Тьюча! — охнули за спиной.
— И Бро не встает, он весь в крови! — добавил уже другой.
— Молчать, дармоеды! — взвизгнул купец. — Не сметь меня перебивать! Перевяжите раненых и унесите их в кубрик!
По лестнице спустился капитан Шнерх. При виде меня он осклабился:
— Попался, подонок!
— Как личико, не болит? — участливо спросил я, приметив на его скуле солидную ссадину, оставленную тяжелой рукоятью черпака.
Мой вопрос капитана чем-то задел. Приблизившись, он от души врезал кулаком мне в живот, многообещающе прошипев сквозь зубы:
— Это только начало.
— А потом что? К мамочке своей повезешь, а то ее некому ублажать? Нет уж, лучше убей прямо здесь, потому как я у нее уже бывал, и мне это не понравилось.
На этот раз ударов последовало целых три. Только не надо подозревать меня в латентном мазохизме. Я не ради удовольствия провоцировал вожака контрабандистов, мне надо было заставить амбалов, держащих меня с двух сторон, чуть расслабиться.
И они расслабились, когда мое обмякшее после побоев тело повисло в их руках.
— Я из тебя дух еще выбью, — удовлетворенно произнес Шнерх, отступив на шаг.
Вот же дурак. На что он рассчитывал? Не боксер ведь. Это тебе не оплеухи рабам раздавать. Пресс у меня что надо, он и не такие удары выдержать может.
Месть моя была молниеносна. Взмах левой ноги с впечатыванием подъема стопы в ту область тела, которую футболисты оберегают двумя руками, стоя «стенкой». Амбалы не спали, навалились, потянув меня чуть назад. И этим лишь помогли при маховом ударе правой, угодившим сгибающемуся в три погибели капитану в лицо.
Удар вышел картинно-великолепным. Шнерха оторвало от пола, вернулся он на него уже не ногами, а спиной, с грохотом, от которого содрогнулся корабль.
Не убился, но в ближайшее время резвости у него поубавится.