Сэр рыцарь Лис
Часть 17 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Дьявольщина…
– Понятно, три фужера!
Разумеется, меня никто в расчёт не брал. И это необидно, это правильно, я почесал переносицу обратной стороной электропера, проверил написанное, внёс пару поправок, потом перепишу набело. Безмолвный дворецкий поставил на стол запылённую бутылку сорокалетней выдержки, три пузатых бокала на короткой ножке и выразительно посмотрел на учителя.
– Нет, закусок не надо, – отмахнулся тот, самолично обтирая бутыль салфеткой и вытаскивая пробку. – Прошу, джентльмены.
Первые фужеры были выпиты молча и залпом, словно стакан воды в жару, никто даже не поморщился. Учитывая, что дальнейшие действия шли уже под магией алкоголя, я не рискну честно пересказывать возможному, но незнакомому читателю все определения, выражения и эпитеты, которыми был вознаграждён создатель тех мерзких фото.
И не то чтоб я так уж затыкал уши, в конце концов, любимая бабуля демонстрировала мне лексикон пьяного боцмана в последние пять-шесть лет весьма активно! Но речь идёт о взаимном уважении того, кто пишет, к тому, кто читает. Поэтому далее сухая констатация фактов без всякой эмоциональной оценки с моей стороны. Попробуем?
Итак, по письменному заявлению миссис Мэри Джекил к ней в дом был направлен наряд полиции. По прибытии они действительно обнаружили труп мужчины с множеством ножевых ранений, а собравшиеся соседи подтвердили личность убитого. Факт преступления налицо. Однако при обыске в книжном шкафу в томике поэм Гомера были найдены именно вот эти глянцевые фотографии голых детёнышей «близких к природе».
У старшего констебля, руководившего обыском, хватило ума не заострять на этом внимания, а быстренько убрать опасные улики в карман, чтобы осторожно доложить о находке лишь самому инспектору Хаггерту. Если бы о таких «игрушках» пронюхала пресса, то через час-полтора сам дом покойного мистера Джекила был бы снесён до фундамента, а его хладное тело торжественно разорвала бы на мелкие кусочки негодующая толпа! Но главная проблема оказалась даже не в этом…
При осмотре квартиры учителя полицейские не обнаружили ровным счётом ничего, кроме самого трупа и лужи крови. Не было ничьих следов, не найдено оружие преступления, не пропало ничего из ценных вещей, и, главное, никто не смог предположить ни малейшего мотива, на основании которого человека лишили жизни столь жестоким образом?!
У покойного был достаточный счёт в банке, он не имел долгов, хорошо характеризовался на работе, считался примерным семьянином, две его маленькие дочери учились в частном пансионе на юге Британии, его безутешная жена также не замечена в порочащих знакомствах.
О том, что этот же милый господин ещё вчера открыто руководил собранием женоненавистников-инцелов, на тот момент не знал никто. Вряд ли эта маленькая тайна или игра могла стоить ему хотя бы работы, не говоря уж о жизни. Но тем не менее то, что инспектор поведал дальше…
– Не далее как сегодня утром к нам в Скотленд-Ярд вбежал некий юноша. Он был весь в синяках и кровоподтёках, ну, словно по дурости спел «Боже, храни королеву!» в ирландском пабе Дублина. Так вот, бедолага умолял дежурного офицера спрятать его в тюрьме, потому что некие люди жаждут его смерти. Гавкинс побеседовал с ним позже, и что бы вы могли подумать? Его преследователи обвиняют паренька ни много ни мало как в убийстве главы некоей секты! Как он там выразился?
– Он так и не смог повторить её название, сэр, – подсказал сержант.
– Ну, не важно. Так вот, представьте себе наше изумление, когда выяснилось, что главу секты зовут…
– Алекс Джекил, – в один голос подтвердили мы с учителем.
– Да! Именно его труп лежит в морге, и именно с ним связаны недавние развлечения двух юных леди из весьма влиятельного семейства! То есть если мы проводим официальное расследование, то никак не можем избежать огласки имени мисс Чаттерлей. А если не углубляться в детали, закрыв на всё глаза, то нам проще обвинить в убийстве учителя того самого юношу, как его… Гавкинс?
– Уильям Роут, сэр, – привычно подсказал сержант.
– Большой Вилли?! – обомлел я.
Все разом обернулись в мою сторону. Повисла долгая пауза. Но, прежде чем представители закона задали мне не самые приятные, но естественные в данной ситуации вопросы, наставник повысил голос, решительно подняв фужер:
– Я берусь за это дело, джентльмены!
– Ренар, но вы же понимаете, сколь деликатна ситуация. Скорее всего, полиция не сможет вам помогать, потому что фактически сейчас Скотленд-Ярд скрывает улики, – хмурясь, словно от чувства вины, признал инспектор. – Если пресса пронюхает о странных увлечениях покойника, то всем нам придётся жарко.
– Мы с Майклом возьмёмся за расследование в частном порядке.
– Сэр, – в свою очередь поднял лапу доберман, – не далее как вчера утром я подал вам заявление об отпуске. Возможно, вы не заметили его среди бумаг на столе.
– Неужели? Как вовремя… – не особенно искренне удивился Хаггерт. – Что ж, вам и в самом деле пора немного отдохнуть. Чем намерены заняться?
– Не знаю точно, сэр. Просто гулять по городу и ничего не делать.
– Совершенно ничего?
– Абсолютно.
– Гавкинс, старина, а не позволите ли вы составить вам компанию? – широко улыбнулся мой учитель. – Мой врач также уверен, что мне не хватает прогулок на свежем воздухе.
Доберман сурово кивнул. Что ж, похоже, так называемая следственная группа как-то уже сложилась. Насколько такой временный союз будет успешным, вопрос открытый.
Вот и всё, пресвятой электрод Аквинский! Тьфу, то есть я хотел сказать, наверное, собственно, это всё. В том смысле, что на самом интересном моменте меня отправили спать, а хозяин дома попросил дворецкого подать вторую бутылку. Явно лишнюю!
Но это уже не моё дело, я пошёл укладываться. И, несмотря на то что голова моя кипела от впечатлений, уснул я, едва коснувшись щекой подушки. Мне снились странные и яркие сны…
Я видел себя в Париже. То есть там не было Эйфелевой башни и Лувра, но всё равно в воздухе витало нечто французское. Маленькая племянница нашего дворецкого, голубоглазая хохотушка Кристи, водила меня за руку незнакомыми закоулками Монмартра, мы шуршали кленовыми листьями, ели жареные каштаны, слушали вечерний аккордеон, болтали о всякой ерунде, и, наверное, я даже был счастлив.
Ничто не напоминало мне о ежедневной учёбе, никто не требовал от меня скрупулёзных записей, не гонял на тренировках, не заставлял упражняться в немецкой грамматике. Не нужно было идти к бабуле, спешить домой, учить уроки, заниматься опытами с электричеством, меня захлестнуло восхитительное наслаждение полной свободой!
Но тут из-за угла выглянул Большой Вилли:
– Майкл, помоги… прошу тебя…
Я было протянул ему руку, но испуганная Кристи вдруг начала тянуть меня в прямо противоположную сторону:
– Майкл, нет, не надо!
– Майкл, иди сюда! – умолял Вилли.
– Майкл! – Девичьи губы коснулись моего уха. – Майкл, а хочешь, я тебя поцелую?
– Майкл, просыпайся! – Требовательный голос наставника прозвучал за две минуты до обычного подъёма. – У нас полно дел! И, будь добр, убери эту рассеянную улыбку со своего лица. Соберись, день будет сложным.
Встать-то я встал, но улыбка категорически не хотела уходить. Лис смерил меня недоверчивым взглядом, к чему-то принюхался, пожал плечами и вышел.
– Шарль, что мальчик пил на ночь? – раздалось снизу. – Я категорически запретил ему алкоголь, но, может, он где-то нашёл опиумные капли и добавил их в молоко? Он же до сих пор счастлив, как енот с арбузом!
Старый дворецкий уверенно опроверг все эти инсинуации. Обязательные тренировки в то утро отменялись, меня ждал плотный завтрак: пышный омлет с шампиньонами и луком-пореем, французский багет, солёное сливочное масло с зелёными прованскими травами, сыровяленые испанские колбаски чоризо, а на десерт запечённое яблоко с мёдом и корицей, свежий индийский чай из наших колоний, сливки и коричневый тростниковый сахар.
– Поешь как следует, – серьёзно напутствовал лис. – Это на весь день. Домой мы вернёмся не раньше ужина.
Что ж, дважды просить меня ему не пришлось. Сам же учитель ограничился своим любимым кофе, отщипывая от хрустящего багета крохотные кусочки. Он полуприкрыл глаза, задумчиво ковыряя край вязаной салфетки, а мысли его, казалось, вообще витали в неопределённой дали, где-нибудь в туманных эмпиреях другой Вселенной, вне нашего подлунного мира.
И хотя мне жутко хотелось поговорить о судьбе Большого Вилли, которого я категорически отказывался считать виновным, но отвлекать наставника или задавать ему какие-либо вопросы сейчас вряд ли стоило. Поэтому я постарался лишь активнее набивать рот, так, чтобы управиться с завтраком как можно быстрее.
В общем, через какие-то пятнадцать минут мы уже стояли на улице, щурясь от ноябрьского солнышка, подняв воротники от утренней прохлады и высматривая приближающиеся кебы. Брать экипаж с чёрной лошадью лис отказывался из упрямого суеверия, поэтому мне было приказано тормознуть какого-нибудь сивого или буланого возницу. Попался гнедой.
– Быть может, стоило вызвать Фрэнсиса? – на всякий случай спросил я, ставя ботинок на подножку.
– Он ждёт нас на месте. Залезай, мы спешим.
Гнедой жеребец выслушал адрес, кивнул, скаля жёлтые от табака зубы. Кеб заскрипел, колёса загрохотали по мостовой, и в такт движению раздалось:
Ты моя Джоконда, моя ротонда,
Моя ты анаконда,
А я в бетон, да,
Винчу патрон, да?
Ты моя панда, моя ты контрабанда,
Моя Уганда, моя ты пропаганда,
Ты Марь Иванна,
Моя ты банда
И моя ты ванна!
Набрасываю на вентилятор слова,
Типа всё, что в рифму едва-едва.
От глубин моих песен мозги набекрень.
Если это не хрень, то что такое хрень?!
– Почему его нельзя убить, сэр? – скрипя зубами, прорычал я. – Чисто из милосердия!
– Увы, потому что мы обязаны уважать свободу творчества, это естественные издержки британской демократии, – пытаясь натянуть цилиндр до плеч, простонал месье Ренар. – Поверь, я и сам хочу, но даже инспектор Хаггерт вряд ли отмажет нас в данном случае.
– А если его самого заставить такое слушать?!
– Хм, ну тогда, пожалуй, шанс есть…
Благо что ехать пришлось относительно недолго, всего четыре квартала по прямой и один налево. У нас не успела пойти кровь из ушей, мы быстро расплатились и наперегонки выпрыгнули из страшного рэпового ада. Если в целом пение кебменов неизбежно как мировое зло, то хотелось бы, чтобы репертуар им хотя бы утверждала лондонская консерватория, славящаяся своими консервативными (прошу прощения!) традициями.
Какое-то время мы оба постояли, держась за фонарный столб, чтобы просто перевести дыхание и унять рвотные позывы. Нашего донского друга нигде видно не было, однако в ста шагах у небольшого двухэтажного дома стояли двое констеблей.
– Если позволите сказать, сэр, я не думаю, что Вилли способен на убийство. Он, конечно, болван и кулаки у него тяжёлые, но…
– Помолчи, будь добр. Лучше поверни голову направо.
Я посмотрел. Любопытствующие бездельники там не толпились, возможно, потому что начал накрапывать дождик. Но зато троица подозрительно «скучающих» типажей, один из которых был уже знакомый мне барсук-фотограф, неспешно прогуливалась по противоположной стороне улицы.
При виде моего учителя все трое сделали охотничью стойку.
– Понятно, три фужера!
Разумеется, меня никто в расчёт не брал. И это необидно, это правильно, я почесал переносицу обратной стороной электропера, проверил написанное, внёс пару поправок, потом перепишу набело. Безмолвный дворецкий поставил на стол запылённую бутылку сорокалетней выдержки, три пузатых бокала на короткой ножке и выразительно посмотрел на учителя.
– Нет, закусок не надо, – отмахнулся тот, самолично обтирая бутыль салфеткой и вытаскивая пробку. – Прошу, джентльмены.
Первые фужеры были выпиты молча и залпом, словно стакан воды в жару, никто даже не поморщился. Учитывая, что дальнейшие действия шли уже под магией алкоголя, я не рискну честно пересказывать возможному, но незнакомому читателю все определения, выражения и эпитеты, которыми был вознаграждён создатель тех мерзких фото.
И не то чтоб я так уж затыкал уши, в конце концов, любимая бабуля демонстрировала мне лексикон пьяного боцмана в последние пять-шесть лет весьма активно! Но речь идёт о взаимном уважении того, кто пишет, к тому, кто читает. Поэтому далее сухая констатация фактов без всякой эмоциональной оценки с моей стороны. Попробуем?
Итак, по письменному заявлению миссис Мэри Джекил к ней в дом был направлен наряд полиции. По прибытии они действительно обнаружили труп мужчины с множеством ножевых ранений, а собравшиеся соседи подтвердили личность убитого. Факт преступления налицо. Однако при обыске в книжном шкафу в томике поэм Гомера были найдены именно вот эти глянцевые фотографии голых детёнышей «близких к природе».
У старшего констебля, руководившего обыском, хватило ума не заострять на этом внимания, а быстренько убрать опасные улики в карман, чтобы осторожно доложить о находке лишь самому инспектору Хаггерту. Если бы о таких «игрушках» пронюхала пресса, то через час-полтора сам дом покойного мистера Джекила был бы снесён до фундамента, а его хладное тело торжественно разорвала бы на мелкие кусочки негодующая толпа! Но главная проблема оказалась даже не в этом…
При осмотре квартиры учителя полицейские не обнаружили ровным счётом ничего, кроме самого трупа и лужи крови. Не было ничьих следов, не найдено оружие преступления, не пропало ничего из ценных вещей, и, главное, никто не смог предположить ни малейшего мотива, на основании которого человека лишили жизни столь жестоким образом?!
У покойного был достаточный счёт в банке, он не имел долгов, хорошо характеризовался на работе, считался примерным семьянином, две его маленькие дочери учились в частном пансионе на юге Британии, его безутешная жена также не замечена в порочащих знакомствах.
О том, что этот же милый господин ещё вчера открыто руководил собранием женоненавистников-инцелов, на тот момент не знал никто. Вряд ли эта маленькая тайна или игра могла стоить ему хотя бы работы, не говоря уж о жизни. Но тем не менее то, что инспектор поведал дальше…
– Не далее как сегодня утром к нам в Скотленд-Ярд вбежал некий юноша. Он был весь в синяках и кровоподтёках, ну, словно по дурости спел «Боже, храни королеву!» в ирландском пабе Дублина. Так вот, бедолага умолял дежурного офицера спрятать его в тюрьме, потому что некие люди жаждут его смерти. Гавкинс побеседовал с ним позже, и что бы вы могли подумать? Его преследователи обвиняют паренька ни много ни мало как в убийстве главы некоей секты! Как он там выразился?
– Он так и не смог повторить её название, сэр, – подсказал сержант.
– Ну, не важно. Так вот, представьте себе наше изумление, когда выяснилось, что главу секты зовут…
– Алекс Джекил, – в один голос подтвердили мы с учителем.
– Да! Именно его труп лежит в морге, и именно с ним связаны недавние развлечения двух юных леди из весьма влиятельного семейства! То есть если мы проводим официальное расследование, то никак не можем избежать огласки имени мисс Чаттерлей. А если не углубляться в детали, закрыв на всё глаза, то нам проще обвинить в убийстве учителя того самого юношу, как его… Гавкинс?
– Уильям Роут, сэр, – привычно подсказал сержант.
– Большой Вилли?! – обомлел я.
Все разом обернулись в мою сторону. Повисла долгая пауза. Но, прежде чем представители закона задали мне не самые приятные, но естественные в данной ситуации вопросы, наставник повысил голос, решительно подняв фужер:
– Я берусь за это дело, джентльмены!
– Ренар, но вы же понимаете, сколь деликатна ситуация. Скорее всего, полиция не сможет вам помогать, потому что фактически сейчас Скотленд-Ярд скрывает улики, – хмурясь, словно от чувства вины, признал инспектор. – Если пресса пронюхает о странных увлечениях покойника, то всем нам придётся жарко.
– Мы с Майклом возьмёмся за расследование в частном порядке.
– Сэр, – в свою очередь поднял лапу доберман, – не далее как вчера утром я подал вам заявление об отпуске. Возможно, вы не заметили его среди бумаг на столе.
– Неужели? Как вовремя… – не особенно искренне удивился Хаггерт. – Что ж, вам и в самом деле пора немного отдохнуть. Чем намерены заняться?
– Не знаю точно, сэр. Просто гулять по городу и ничего не делать.
– Совершенно ничего?
– Абсолютно.
– Гавкинс, старина, а не позволите ли вы составить вам компанию? – широко улыбнулся мой учитель. – Мой врач также уверен, что мне не хватает прогулок на свежем воздухе.
Доберман сурово кивнул. Что ж, похоже, так называемая следственная группа как-то уже сложилась. Насколько такой временный союз будет успешным, вопрос открытый.
Вот и всё, пресвятой электрод Аквинский! Тьфу, то есть я хотел сказать, наверное, собственно, это всё. В том смысле, что на самом интересном моменте меня отправили спать, а хозяин дома попросил дворецкого подать вторую бутылку. Явно лишнюю!
Но это уже не моё дело, я пошёл укладываться. И, несмотря на то что голова моя кипела от впечатлений, уснул я, едва коснувшись щекой подушки. Мне снились странные и яркие сны…
Я видел себя в Париже. То есть там не было Эйфелевой башни и Лувра, но всё равно в воздухе витало нечто французское. Маленькая племянница нашего дворецкого, голубоглазая хохотушка Кристи, водила меня за руку незнакомыми закоулками Монмартра, мы шуршали кленовыми листьями, ели жареные каштаны, слушали вечерний аккордеон, болтали о всякой ерунде, и, наверное, я даже был счастлив.
Ничто не напоминало мне о ежедневной учёбе, никто не требовал от меня скрупулёзных записей, не гонял на тренировках, не заставлял упражняться в немецкой грамматике. Не нужно было идти к бабуле, спешить домой, учить уроки, заниматься опытами с электричеством, меня захлестнуло восхитительное наслаждение полной свободой!
Но тут из-за угла выглянул Большой Вилли:
– Майкл, помоги… прошу тебя…
Я было протянул ему руку, но испуганная Кристи вдруг начала тянуть меня в прямо противоположную сторону:
– Майкл, нет, не надо!
– Майкл, иди сюда! – умолял Вилли.
– Майкл! – Девичьи губы коснулись моего уха. – Майкл, а хочешь, я тебя поцелую?
– Майкл, просыпайся! – Требовательный голос наставника прозвучал за две минуты до обычного подъёма. – У нас полно дел! И, будь добр, убери эту рассеянную улыбку со своего лица. Соберись, день будет сложным.
Встать-то я встал, но улыбка категорически не хотела уходить. Лис смерил меня недоверчивым взглядом, к чему-то принюхался, пожал плечами и вышел.
– Шарль, что мальчик пил на ночь? – раздалось снизу. – Я категорически запретил ему алкоголь, но, может, он где-то нашёл опиумные капли и добавил их в молоко? Он же до сих пор счастлив, как енот с арбузом!
Старый дворецкий уверенно опроверг все эти инсинуации. Обязательные тренировки в то утро отменялись, меня ждал плотный завтрак: пышный омлет с шампиньонами и луком-пореем, французский багет, солёное сливочное масло с зелёными прованскими травами, сыровяленые испанские колбаски чоризо, а на десерт запечённое яблоко с мёдом и корицей, свежий индийский чай из наших колоний, сливки и коричневый тростниковый сахар.
– Поешь как следует, – серьёзно напутствовал лис. – Это на весь день. Домой мы вернёмся не раньше ужина.
Что ж, дважды просить меня ему не пришлось. Сам же учитель ограничился своим любимым кофе, отщипывая от хрустящего багета крохотные кусочки. Он полуприкрыл глаза, задумчиво ковыряя край вязаной салфетки, а мысли его, казалось, вообще витали в неопределённой дали, где-нибудь в туманных эмпиреях другой Вселенной, вне нашего подлунного мира.
И хотя мне жутко хотелось поговорить о судьбе Большого Вилли, которого я категорически отказывался считать виновным, но отвлекать наставника или задавать ему какие-либо вопросы сейчас вряд ли стоило. Поэтому я постарался лишь активнее набивать рот, так, чтобы управиться с завтраком как можно быстрее.
В общем, через какие-то пятнадцать минут мы уже стояли на улице, щурясь от ноябрьского солнышка, подняв воротники от утренней прохлады и высматривая приближающиеся кебы. Брать экипаж с чёрной лошадью лис отказывался из упрямого суеверия, поэтому мне было приказано тормознуть какого-нибудь сивого или буланого возницу. Попался гнедой.
– Быть может, стоило вызвать Фрэнсиса? – на всякий случай спросил я, ставя ботинок на подножку.
– Он ждёт нас на месте. Залезай, мы спешим.
Гнедой жеребец выслушал адрес, кивнул, скаля жёлтые от табака зубы. Кеб заскрипел, колёса загрохотали по мостовой, и в такт движению раздалось:
Ты моя Джоконда, моя ротонда,
Моя ты анаконда,
А я в бетон, да,
Винчу патрон, да?
Ты моя панда, моя ты контрабанда,
Моя Уганда, моя ты пропаганда,
Ты Марь Иванна,
Моя ты банда
И моя ты ванна!
Набрасываю на вентилятор слова,
Типа всё, что в рифму едва-едва.
От глубин моих песен мозги набекрень.
Если это не хрень, то что такое хрень?!
– Почему его нельзя убить, сэр? – скрипя зубами, прорычал я. – Чисто из милосердия!
– Увы, потому что мы обязаны уважать свободу творчества, это естественные издержки британской демократии, – пытаясь натянуть цилиндр до плеч, простонал месье Ренар. – Поверь, я и сам хочу, но даже инспектор Хаггерт вряд ли отмажет нас в данном случае.
– А если его самого заставить такое слушать?!
– Хм, ну тогда, пожалуй, шанс есть…
Благо что ехать пришлось относительно недолго, всего четыре квартала по прямой и один налево. У нас не успела пойти кровь из ушей, мы быстро расплатились и наперегонки выпрыгнули из страшного рэпового ада. Если в целом пение кебменов неизбежно как мировое зло, то хотелось бы, чтобы репертуар им хотя бы утверждала лондонская консерватория, славящаяся своими консервативными (прошу прощения!) традициями.
Какое-то время мы оба постояли, держась за фонарный столб, чтобы просто перевести дыхание и унять рвотные позывы. Нашего донского друга нигде видно не было, однако в ста шагах у небольшого двухэтажного дома стояли двое констеблей.
– Если позволите сказать, сэр, я не думаю, что Вилли способен на убийство. Он, конечно, болван и кулаки у него тяжёлые, но…
– Помолчи, будь добр. Лучше поверни голову направо.
Я посмотрел. Любопытствующие бездельники там не толпились, возможно, потому что начал накрапывать дождик. Но зато троица подозрительно «скучающих» типажей, один из которых был уже знакомый мне барсук-фотограф, неспешно прогуливалась по противоположной стороне улицы.
При виде моего учителя все трое сделали охотничью стойку.