Семена Злобы

– Чудесно, – не обратив внимания на мое ворчание, улыбнулся врач, – эти микстуры как раз нужно пить после приема пищи.

– Может, перекусите с нами?

– Нет, – полностью собрав свой саквояж, возразил Ян Нигульсович и выразительно посмотрел на вредные, по его мнению, копчености.

– Может, тогда по рюмке коньяка? У меня есть французский хорошего года.

– Ну, если только по чуть-чуть, – сдался доктор и с намеком посмотрел на головку сыра, которую Корней Васильевич еще не успел надрезать.

Старый вояка намек понял и тут же взялся за нож.

Коньяк хранился у меня в кабинете. Поднявшись туда, я прихватил не только бутылку, но и портмоне. Увидев этикетку с надписью: «Камю», доктор одобрительно хмыкнул, а вот на портмоне взглянул с возмущением.

– Как можно, Игнат Дормидонтович?! Вы столько делаете для нашей лечебницы! Не вздумайте даже открывать.

Приятно – и его возмущение, и то, как быстро он прибежал, стоило Чижу позвонить с тревожными новостями.

Выпив коньяка и закусив сыром, причем не со мной, а с Василичем, Ян Нигульсович засобирался домой, где его ждет супруга с ужином. Я, конечно, к почтеннейшей Эдвине Раймондовне со всем уважением, но повариха из нее так себе. Не то чтобы неумелая, но ассортимент там не блещет разнообразием. Мне это известно по собственному опыту пребывания в гостях у четы Вяльпе. Задержать бы доктора еще на полчаса – и баба Марфа обеспечит и нас, и его более разнообразными и, что уж греха таить, вкусными блюдами. Но не выдавать же ему все это прямым текстом, а других доводов, чтобы заставить врача пропустить ужин с женой, у меня не нашлось.

Как и предполагалось, наша повариха наготовила шикарнейших яств, которые и притащила к воротам усадьбы. Точнее, притащил ее племянник, который, может, и прошел бы хоть во двор, хоть в дом, но слишком суеверная тетка не велит.

Корней Васильевич выгрузил все на стол, вызвав у меня печальный вздох. Пироги и копчености испортили мне аппетит, а выходка Зоряна – общее настроение. Ноги все еще гудели от экстремальных нагрузок, и идти куда-либо совершенно не хотелось.

Совокупность этих факторов неожиданно напомнила мне о коробках, которые привезли со студии еще три дня назад. За всеми приключениями я совершенно о них забыл.

– Чиж, тащи-ка к нам свою команду. И снедь помогут подъесть, и сюрприз у меня для них заготовлен.

– Какой? – тут же встрепенулся мой воспитанник.

– Приятный, – не стал я раскрывать интригу. Затем посмотрел на стол, который до этого момента казался мне перегруженным. – И заскочи в кондитерскую лавку. Возьми там что-нибудь на свое усмотрение.

– Я мигом обернусь, – выпрыгнул из-за стола Осип, прихватив ватрушку.

Вот уж кому перебить аппетит было попросту невозможно.

– Мигом не надо. Рули аккуратно, особенно когда ребятню повезешь.

В гараж вышли вместе. Чиж умчался на отремонтированном паромобиле, а мы с Корнеем Васильевичем занялись коробками, спрятанными в гаражном чулане.

Еще со времен увлечения делами синемастудии у меня имелся определенный опыт, а у оружейника вообще руки заточены под любую технику, так что разобрались быстро. На стену повесили белый холст, а напротив него на инструментальной тумбе установили небольшой кинопроектор. Питался он от электросети, потому что магические светильники такой мощности требовали слишком частой подзарядки.

Старик, конечно, знал, что такое синематограф, и наверняка бывал в новом городском синематеатре, но нет-нет, да и поглядывал на круглые коробки с пленкой. А там ведь действительно находилось то, чего ни старик, ни большинство обитателей этой реальности еще не видели. По крайней мере, в таком качестве.

К появлению Чижа и его команды все было готово. Вечерело, но окна все же пришлось занавесить. Дети с опаской входили в затемненное помещение. Многие здесь уже бывали, но все равно робели из-за смены внутренней обстановки. Вместо паромобиля центр большой комнаты занимали лавки и стулья. Еще большую сумятицу вносило белое полотнище и проектор.

Вообще-то ребят постарше Осип водил в синематеатр, но там другая ситуация – чопорная и оглушающая.

А вот кому плевать на все эти изыски, так это Бурундуку – новичку в сей небольшой детской общине. Казалось бы, такое прозвище совершенно не подходит худющему семилетнему пареньку, но все становилось понятно, если присмотреться внимательнее. Прямо сейчас он усиленно жевал, откусывая от булочки в правой руке. В левой ладошке пацан сжимал ватрушку, но при этом все равно косился не на странные агрегаты в гараже, а на корзину, которую нес Осип.

Забитого отцом-пьянчугой мальца мы еще не успели ни откормить, ни полностью отучить бояться людей. Ребята старались, но процесс это долгий. Каждый из них прошел похожий путь, начиная с визита в проблемную семью Осипа. В последнее время мне даже не приходилось сопровождать своего ученика. Справлялся сам. Он вполне доходчиво пояснял, что теперь сын или дочь непутевых родителей находятся под опекой детской общины, так что оскорблять и поднимать на них руку не стоит. Он же проводил разъяснительные мероприятия для особо упертых клиентов, даже если весовые категории были разными. Чаще всего жертвы экстремального перевоспитания, сверкая свежим фингалом, бежали к околоточному. Бдительный страж правопорядка внимательно выслушивал жалобщика, согласно кивал, а затем…. выписывал еще один фингал для симметрии, и на этом все заканчивалось.

Город у нас зажиточный и откровенных нищих здесь было мало, так что в помощи нуждались единицы детей, которых и собирал под свое крыло мой сердобольный воспитанник, что неудивительно – сам совсем недавно был точно таким же.

В дела общины я давно не лез, лишь давал деньги и прикрывал от властей. Даже нового учителя Осип нашел сам. Точнее, его подыскала Стеша, которая для своих четырнадцати лет была слишком уж серьезной и предприимчивой.

Я с улыбкой посмотрел на осмелевшую ребятню, суматошно, но без скандалов делившую самые лучшие, по их мнению, посадочные места. Звучали смешки и подколки.

Да, это уже не те затравленные и битые жизнью волчата, которых втайне подкармливал Чиж на старой мельнице, воруя остатки с нашего стола. И все же у меня до сих пор перед глазами стоит картина истощенных, порой избитых детей, одетых в грязное рванье. Тогда их лица не выражали ничего, кроме годами вбиваемого страха перед взрослыми и всем миром.

Тряхнув головой, я прогнал тяжелые воспоминания. С этой публикой дожидаться тишины можно до морковкина заговенья. Так что я просто выключил свет и запустил проектор. Звуки веселой музыки и мельтешение на экране тут же оборвали галдеж.

Да уж, в любой реальности мультики производят на детвору гипнотический эффект. Особенно если это настолько неизбалованная публика.

В прошлой жизни мне не очень-то нравились что советская история о зайце и волке, что американская стычка мышонка с котом. Слишком уж неоднозначными были антагонисты, которых часто было по-людски жаль. Поэтому я заказал сценаристам серию сюжетов об отожравшемся на сметане и рыбе злобном котяре, который живет в доме у богатой, не менее злобной купчихи. За троицей мышат-сирот кот гонялся из извращенного желания убить, а не по причине недоедания. Мышата – два брата и сестра – отличались сноровкой и отвагой, но не проявляли злорадства на грани садизма, как это бывало у американского Джерри.

В самые интересные моменты от детского смеха у меня звенело в ушах. А когда первая серия закончилась и Корней Васильевич включил общее освещение, на местах слышались лишь восторженные шепотки.

Старый оружейник аккуратно толкнул меня локтем и указал взглядом на верстак. Там рядышком, как шерочка с машерочкой, сидели Леонард Силыч и принявший вид маленького человечка Кузьмич. Оба явно пребывали в состоянии легкого потрясения. Ощутив чужое внимание, домовой тут же растаял в воздухе, а кот принял независимый, равнодушный и даже скучающий вид. Но фильм ему явно понравился. Не зря же я попросил художников сделать антагониста очень похожим на главного соперника Леонарда с соседней улицы.

Отсмотрев все три серии, пошли в гостиную ужинать. Как и предполагал, через двадцать минут от былого изобилия на столе не осталось ни крошки и ни капли. Затем Чиж развез осоловевшую от сытной и вкусной еды ребятню по домам. На отремонтированной мельнице они только учились, питались и проводили досуг, а вот ночевали дома у родителей. Это было мое особое условие. После просветительской деятельности Чижа, а также одного несчастного случая с тяжкими телесными повреждениями, полученными особо жестоким папашей, ребятня уже не боялась возвращаться в родной дом.






Глава 5




Вечер в компании детской общины смог исправить настроение, подпорченное взрослыми неадекватами. А как иначе, если видишь перед собой людей, у которых нет ни камня за пазухой, ни пресловутых задних мыслей. Есть только восторженный взгляд на жизнь и прямые, как солнечные лучи, устремления. У Бурундука так вообще имелось лишь одно желание – наесться досыта. Но это пока. Со временем и в нем проснется обычный парнишка с желанием познать этот мир и задать вселенной миллиард вопросов.

Так что следующее утро я встречал улыбкой. Весеннее солнце навевало мысли о насущной необходимости вдохнуть полной грудью свежий воздух. А если объединить это дело с физическими нагрузками, так вообще красота получается.

Настроение действительно было прекрасным. Наполненные приключениями деньки взбудоражили меня, разогнав скуку. Правда, теперь захотелось немного покоя.

Явившийся в наш двор как раз к концу тренировки мальчишка-посыльный вызвал у меня смутное предчувствие того, что до спокойных деньков еще далеко. Нет, в изящной открытке не было никаких тревожных вестей, но интуиция все же заворчала. Послание было от Елизаветы Викторовны. Она решила пригласить меня на семейный ужин. Даже была приписка насчет спутницы, но Лиза могла бы и не извращаться с намеками. Хватало тревожно-заботливого взгляда, которым она смотрела на пьяного Лешу, чтобы понять – женское коварство со стороны Лизы мне более не грозит. Я, конечно, не великий знаток психологии, но и Елизавета в плане лицедейства сильно недотягивает до той же Джулии.

Тогда почему же я напрягся? Да потому что никто в местном высшем обществе не посылает приглашение даже на семейный ужин утром того же дня. Такая поспешность как минимум настораживала. Впрочем, не так уж сильно. В конце концов, меня зовут не на разборку в бандитскую малину.

День выдался суетным. Пришлось заехать на студию и проверить состояние нашей звезды, точнее, обеих звезд. Емельян, он же Эмми, все-таки сподобился вернуть себе образ альфа-самца, хотя и прибегнув к помощи гримера. Без всей этой штукатурки он выглядел бледновато. К Яну Нигульсовичу наш звездный нарколыга не поехал, да я и не настаивал. Личное здоровье, если оно не мешает рабочему процессу, – интимное дело каждого млекопитающего.

А вот Джулии что с гуся вода. Она цвела и пахла, очаровывая всех вокруг, независимо от пола и возраста. Правда, увидев меня, девушка побледнела, но нашла в себе силы сохранить образ беззаботного Бемби. Нужно отдать должное, даже мое присутствие на съемочной площадке не помешало этим двоим прекрасно сыграть сцену, в которой юную дворянку, вздумавшую путешествовать по Амуру, бравый сибирский казак Иван Сыч спасает из лап хунхузов.

Обедали тут же, на студии, потому что Сержу нужно было обсудить со мной кое-какие важные дела. Он опять завел разговор о съемках процесса трансформации оборотней. И мне снова пришлось повторять не единожды высказанные доводы:

– Серж, думаешь, я не понимаю, как это поднимет популярность фильма? Но мы только пленку потратим и кучу денег. Помнишь, что было в прошлый раз?

– Так можно же хотя бы попробовать договориться с церковниками.

– Флаг тебе в руки и перо в то место, которым ты сейчас думаешь, – напутствовал я слишком самонадеянного собеседника. – Это ведь не тебе пришлось объясняться с добрейшим отцом Андрианом.

То была моя вторая встреча с омским инквизитором, и очень надеюсь, что последняя. Старик вызывал во мне смутное беспокойство на грани страха. Даже его вечный спутник брат Савелий и тот, при всей своей телесной мощи и глазах убийцы, не казался настолько опасным. Короткого разговора со священником хватило, чтобы десятки метров кинопленки ушли в топку. Православной церкви совсем не нужно, чтобы обыватели, которые живут вдали от ареала обитания оборотней и прочей нечисти, лишний раз вспоминали о сверхъестественном. А если верить в теорию, что люди своими фантазиями и страхами создают и подпитывают свободных энергентов, то подобная политика имеет стратегическое значение.

Серж порывался сохранить впечатляющие кадры для архива, но я вылил на бедолагу все вызванное инквизиторами раздражение и лично спалил отснятый материал.

Похоже, мои воспоминания и связанные с ними эмоции как-то выплеснулись на режиссера через мой взгляд, и он свернул увещевания. Дальше обед прошел во вполне благожелательной обстановке.

А дома нас ждал сюрприз. Не то чтобы такой уж неожиданный, но я думал, что Пахом будет дольше собираться с духом.

Молодой ведун сидел на лавочке рядом с Корнеем Васильевичем и прикорнувшим Леонардом. Старик и кот нежились в лучах клонившегося к закату солнца.

– Нужно поговорить, – поднимаясь, сказал Пахом.

– Идем в дом, там и поговорим, и выпьем, – радушно предложил я.

– Не сегодня, – мотнул головой ведун. – И так задержался, ожидаючи тебя.

– Хорошо, – не стал спорить я и уселся на лавочку.

Корней Васильевич с кряхтеньем встал и, махнув Чижу, ушел с ним в гараж.

– Ты должен понять отца, он шел к этому всю жизнь, – со вздохом начал Пахом.

– Не мне нужно проявлять понимание, а тебе. – Качнув головой, я направил разговор в совсем другое русло.

Обиды старика меня не волновали, а вот то, куда может завести всю семью Белецких выбранная фанатиком дорожка, очень даже беспокоило.

– И чего же я не понимаю? – удивился Пахом.

– Того, что твой отец задумал глупость, причем опасную и никому не нужную.

– Ненужную?! – вспылил Пахом, за которым я никогда не замечал религиозного фанатизма. – Предлагаешь забыть о крови дедов, которых извели ваши попы? Предлагаешь предать своих богов? Отринуть шанс вернуть их из небытия?!

И все же, как бы ни ярился парень, в нем не чувствовалось настоящего фанатичного безумия – лишь последствия воспитания и убеждений из уст того, кому он доверял безгранично. Но при этом у Пахома наверняка хватало мозгов для вдумчивого анализа.

– Я вообще не собираюсь спорить с тобой на эту тему. – Мой спокойный и даже равнодушный тон сбил вспылившего парня с настроя. – И знаешь почему?

– Потому что в тебе нет ни веры, ни знаний.

Мне оставалось лишь сокрушенно покачать головой.

– Знания? – хмыкнул я, насмешливо посмотрев на молодого ведуна. – Да мы оба даже приблизительно не представляем, о чем говорим. Это спор двух муравьев, которые сидят на огрызке яблока, выброшенного в канаву городской свалки, и рассуждают о судьбах человечества. Но есть то, что я знаю наверняка. Родноверов в империи терпят только потому, что вы безобидны. Не знаю, кого там собирается будить твой папаша, но, если это усилит вас хоть на йоту, инквизиция спалит здесь все к лешему. Да и лешим с русалками тоже достанется. Зорян не такой тупой, чтобы не понимать этого, но что-то все равно застит ему глаза и мутит разум. Пахом, бороться можно с врагом за родину, даже с властью за свободу, но не с теми, кто верит в других богов. Когда фанатик сходится с фанатиком, проливается столько кровищи, что уже без разницы, кто и какие светлые идеалы отстаивал. Лично я не стану вмешиваться только потому, что знаю возможности своих подружек-русалок. Так что, если не хочешь, чтобы Зорян сгинул в том болоте, попытайся остановить его. И говорить тебе прежде всего нужно не с отцом, а с матерью. Поверь, друг, мне очень не хочется дожить до того момента, когда придется прятать у себя твоих сестер от дядек в рясах с добротой в глазах и крюками в руках.

– Попробую, – неожиданно согласился Пахом и протянул мне руку. – Пусть батька и злится на тебя, но я не забуду, что ты сделал для него и для меня. Понадобится помощь – зови. К нам пока ездить не нужно. Если что, передай весточку через аптекаря.

– И ты не забывай о друзьях, которых у тебя в этом доме точно больше одного, – крепко пожал я руку неплохому в общем-то парню. – Но давай в следующий раз обойдемся без недомолвок и секретов.