Семь змей и мертвец

— За ним! Это он!

Близнецы нырнули в дверной проем до того, как малефик закончил говорить. Выбежав за порог, они будто тут же растворились в сплошной стене всё усиливающегося дождя. Вспышка молнии легла яркими отблесками на их рыжие головы, озарила голые плечи быстро удаляющегося мужчины. Кто он? Почему — за ним?

Как бы то ни было, просто так от церковников никто не убегает. Тем более через окно.

Колдун задержался всего на мгновение: коснулся ладонью взмокшего лба, мазнул плечом по стене в поисках опоры, сделал шаг к двери.

Выйти ему не дал беспокойный — неожиданно издал шипящий выдох, раззявив пасть, и качнулся, расставляя шире руки. В его движениях появилась странная, очень не понравившаяся Данте осмысленная сила, а в гнили век, в глазницах, казавшихся совершенно пустыми, зрачки вспыхнули, как у кошки.

Данте вдруг вспомнил всё, что слышал об оживших трупах.

Говорят, беспокойные могут сломать хребет голыми руками.

Говорят, они будут пытаться убить тебя, даже если ты их без головы оставишь.

Малефик вряд ли был способен отрубить кому-нибудь голову вот так просто, за раз. Он не был воином. У него не было оружия. Нож при себе носил он только в пути, и тот так и остался притороченным к седлу. Обучаться владению мечом, топором или копьем малефикам возбранялось. Как и всякий церковник, он проходил обычную подготовку — медитации, дисциплина, техники дыхания, но больше внимания уделял лекарскому искусству, не боевым умениям. Нет, в рукопашном бою жилистый мужчина ещё мог показать себя, но не мертвецу же! Его бить — всё равно, что месить тесто. Но даже сжать кулак малефик мог сейчас лишь вполовину.

Потому с колдуном всегда путешествуют настоящие воины — будучи истощенным, обладатель пугающих воображение сил был беспомощнее цыпленка.

Он посмотрел на мертвеца, а мертвец — на него. Мертвецу было всё равно на то, что могло с ним произойти, а на стороне мужчины были самые обычные инстинкты. Как бы не была паршива жизнь, жить её стоило. Зарычав, колдун толкнул на трупа стол. Кухонная утварь с грохотом посыпалась на пол, Данте же мотнуло подобно сильно оттянутому маятнику. Не удержавшись на ногах и крайне неудобно подвернув стопу, он упал на локоть, тут же вскинулся. Колено прострелила острая, как стрела, боль, но жалеть себя было некогда. Ноги напружинились, в прыжке он почти достиг двери. Очухавшийся беспокойник сжал его щиколотку ледяными пальцами, дёрнул на себя. Зубы мертвеца хватали за грубую ткань одежды, грозили добраться до плоти. Пальцы Данте сомкнулись рядом с шеей беспокойного, глубоко вошли в ямки над ключицами, из-под ободков коротких ногтей брызнуло чем-то прозрачным. Кожа будто расползалась, была отвратительно мокрой. В отсутствие слюны жёлтая вязкая жидкость с кусочками плоти стекала на малефика. Он, душа крик, боролся с мертвецом. Свернул шею, почти не ощущая сопротивления — но труп повернулся, вновь бдительно глядя в лицо Данте. Ударом основания ладони малефик вбил нос трупа ему в голову, но даже крови не было. Он был уже мертв, Данте — ещё нет. Руки дрожали.

Собравшись, колдун оттолкнулся плечом и болезненно отозвавшимся коленом, смог перевернуться, почти подмяв мертвеца-Келена под себя. Почти — ловким движением беспокойник нырнул рукой под лопатку малефика, будто в надежде обнять, и вжал мужчину в пол лицом вниз.

Данте чувствовал пыль, за годы собравшуюся в половике, на своем языке. Дверь была открыта, и казалось, что ещё чуть-чуть — и можно сбежать. Дождь шумел громко, заглушая любые звуки борьбы, но, не отчаиваясь, малефик использовал свои способности. Глупостью было бы направлять энергию на беспокойного — хорошо, если в его черепушке хоть с ложку мозгов осталось. Вовсе не силы разума руководили мертвым телом сейчас.

Силу, что была у Данте, он подобно аркану бросил в воздух спящего Эмнода. Ему казалось, что он видел, как серебрится воздух там, где мчалась волна чистой энергии. Кто-нибудь? Кто-нибудь ведь услышит?

Захрипев от натуги, Данте с трудом приподнялся на локоть, крепко впился в косяк двери и подтянулся. Его лица коснулись капли дождя, отлетающие от порога. Глупо было думать, что мертвец в этот момент бездействовал. О, нет. Данте едва ли мог подняться на ноги — беспокойник вдавливал его в пол.

Надо было бежать. Схватить нож Аларика, всадить его в череп этой твари, и на второй этаж — дорогой сбежавшего проклятого чернокнижника.

Мысли Данте оборвались на полуслове — его бережно придержали за шею и несколько раз приложили о порог. Удар, удар, удар!

Колдун успел только заметить, как сами собой раскрываются его пальцы, сжавшие дверной проем, и как дождь шумит всё дальше и дальше. Оглушающая боль пронзила шею, но и её малефик почувствовал уже будто сквозь толстое покрывало.

Пробуждение оказалось неожиданным и неприятным. Неясная тень скользнула по прикрытым векам. Что-то острое уперлось в ребра, раз, ещё и ещё. Данте понял, что кто-то поддевает его ногой, как любопытный мальчишка пригревшуюся на солнце змею. Застонав, Данте перевернулся на спину, тут же охнув — он поднял тяжелую донельзя руку и коснулся головы. Затылок цел, а вот шея... Малефику показалось, что пальцами он ощутил острые выступы позвонков, и кровь, горячая и липкая, испачкала его пальцы.

Весь мир шел кругом. малефик чувствовал себя ребенком, которому завязали глаза, раскрутили сначала в одну сторону, потом в другую, и только потом сдернули повязку. Он едва мог сфокусировать взгляд — но понял, что над ним кто-то склонился. Кажется, ему что-то говорили, но всё, что слышал изувеченный — это стук собственного сердца.

— Йоль? Аларик?.. — он не узнавал собственный голос. Из тумана выплывали неизвестные ему черты. Определенно он никогда не встречался с этой девушкой. Незнакомка была южанкой — смуглой и темноволосой, и лет она видала явно больше, чем Данте. Она широко, криво и зубасто усмехалась. — Кто ты?.. Где?..

Данте едва привстал на локтях, с трудом удерживая шею. Голова у него дрожала, плечи тоже. Беспокойный, едва не отправивший его За Небеса, был, однако, недвижим абсолютно.

Южанка присела рядом с Данте и салютовала пальцами от тронутого сединой виска. Её глаза были жёлтыми, как у ястреба.

— Извини, задержаться в пути. Видеть, что едва не пропустить всё веселье.

— Веселье?

Вкус во рту омерзительный. Данте сплюнул тягучую розовую слюну, рассеянно проследив взглядом за осколком зуба. Коснулся языком изнутри, один из клыков стал еще острее. Его замутило. Он готов был поспорить, что узнавать его будут нескоро.

Он попытался встать и вновь нелепо осел на пол. Южанка протянула ему руку и помогла подняться. Сильная.

— Ну, что ж, видеть, что всё в порядке. Немного крови и порванной шеи — ты справиться! Бывай.

Незнакомка подмигнула Данте. Малефик не мог повернуть голову, чтобы проводить её взглядом, и только подал голос:

— Стой! Погоди... Как ты его...

Данте услышал быстро удаляющиеся шаги, затем хлопнула дверь.

— Убила?..

Это чувство было похоже на щекотку — оно вонзилось под ребра, прошлось холодком по хребту и заставило дернуться. Келен был настолько мертвым, насколько должен был быть мертвым. Глядя на него, колдун ничего не испытывал, ни гнева, ни страха. Это было просто тело — неопасное, вонючее, упокоенное. Отворачиваясь, малефик даже не боялся, что коварная дохлая тварь попытается вырвать ему хребет голыми руками. Ничего. Тишина.

Данте прислушался к себе — и понял, что, в принципе, если перевязать шею и не говорить, вполне способен двигаться. Очень медленно, очень осторожно. Смотреть, куда ногу ставить... Вот так.

Дойдя до дверного проема, малефик перевел дух. У него не было сил на то, чтобы думать, отчего беспокойный Келен вдруг скончался. Как его убила та южанка? Кто она? Малефик поднял лицо, и дождь смывал с него кровь. Увидев знакомое лицо, он изможденно улыбнулся.

Девушка в синем, девушка, легко парящая над землей, протягивала ему белоснежную ладошку.

— Меня никогда не оставят в одиночестве, да?




Йолю это не нравилось. Совсем не нравилось. Он бежал, придерживая клинок — тот уже знатно побил ему бедро — и бежал он непонятно за кем, при этом постоянно теряя его из вида. Чёрные колючие кустарники, скользкие камни, хлюпающая грязь, холодные потоки ветра и усталость... Главное — бежать. Впечатывать сапог в землю достаточно крепко, чтобы не улететь носом вперед. Прыжок, прыжок, прыжок! Вспышка молнии, осветившая кромку рощи — маленькие деревья трепетали под потоками дождя.

— Где он? Я его не вижу!

— Я тоже!

Несколько осторожных шагов вперед. Аларик закрутил головой, как ищейка, принюхиваясь к пахнущему паводком ливню. Йоль, воспользовавшись ситуацией, уперся рукой в колено, переводя дыхание. Непонятно — это от бега он так взмок или всё-таки дождь? Наверно, в одинаковой степени и то, и другое. Грохнуло так, что в ушах зазвенело. Где-то совсем рядом в дерево ударила острая молния, и оно вспыхнуло багровым чадящим огнем. Тени тут же колдовски заплясали вокруг, задрожали вместе с пламенем, и одна из них юркнула прочь.

— За ним!

Йоль коротко вздохнул и снялся с места. Он оттолкнулся от корней деревьев пятками, пригнулся и побежал, чувствуя, как сжимаются в узлы мышцы ног.

Аларик рядом дышал ровно и ритмично. Он был худее, бежал легче. В темноте его глаза блестели гневом, крылья носа раздувались. На один выдох замедлившись, Аларик молниеносно выхватил свой нож и метнул его в спину убегающего. Тот споткнулся и остановился, пропахал рыхлую землю плечом, завалившись набок. Так падает олень, чьи ноги запутались в силках.

— Ха! — Аларик торжествующе оскалился. Йоль быстро нагнал мужчину и понял, что что-то не так. Воздух рядом с ним был очень горячим. Губы у беглеца шевелились. Тяжелый взгляд загнанного в угол зверя не предвещал ничего хорошего.

— Успокойся! И просто позволь поговорить с тобой! — мечник перекрикивал гром.

Мужчина, лежащий перед ним, не выглядел опасным — сутулый, невысокий и тонкий, он был обладателем длинного носа, веснушчатого лица и торчащих ушей. Ладонью он зажимал себе плечо — нож сидел нехорошо, может, задел кровеносные жилы. Вытаскивать его мужчина опасался.

— Вы не понимаете! — дрожащим голосом отвечал он. Ему было лет двадцать пять, но голос культист имел почти детский, дрожащий. — Я должен закончить это! Они должны заплатить за все!

— Стой! Кто? За что?

Раненый поднялся и теперь пятился, всё быстрее и быстрее, выставив перед собой руку. Воздух стал вязким. Находится рядом было неприятно — словно что-то вот-вот обещало произойти, и это «что-то» явно придется не по духу Йолю.

Беглец выдернул из-за пояса пару сшитых кусков пергамента — тонко выделанной кожи, потемневшей от времени. Видимо, он и спал с ними — оттого, выбежав в исподнем, не забыл прихватить с собой. Йоль бы не взял подобное в руку. Ему казалось, что этот пергамент когда-то говорил — может, лет триста назад, когда ещё был человеком.

— У меня теперь есть!.. У меня теперь есть всё! Глупцы, вы не понимаете, чему препятствуете... Разве вы не чувствуете, сама эта земля пропитана смертью! Это божественное место!

— Бросил бы ты это, сосунок, — Аларик сделал полшага вперед, — И пошел с нами. Чувствую я, нам будет о чем побеседовать.

Вспышка молнии блеснула, отразившись в круглых, страшно блестящих глазах проклятого чернокнижника. Заиграла она и на сотне сотен жёстких чешуек-лепестков бессмертника, поросших близ вскрытого склепа.

— Тут я диктую условия, — рассмеялся он, — Вы стоите на земле моих богов. И у меня в руках Их Слово! Я могу... О, на какие вещи теперь я способен! Я буду сильнее тех, кто тратит столетия на мудрость! Я, Лука из Эмнода!

— Я смотрю, тебе просто не терпится похвастаться, — пробурчал Йоль. — И что же ты можешь сделать?

По лицу Луки пробежала судорога. Губы сложились в широкую лягушачью ухмылку, рот растянулся едва ли не до ушей. Резкие порывы ветра отрывали от плеч тяжелые мокрые пряди.

— Я могу призвать саму Смерть.

— Это... звучит плохо, — вздохнул Йоль.

От раны, оставленной ножом Аларика, шел пугающий красный дым, растворяясь в кисельном воздухе. Похожие на раскаленные добела иглы, искры блестели в глазах жреца. Дышать было трудно, и Йоль ступил назад, но ноги его по колено провалились в землю.

Мертвая земля, оскверненная земля, холодная как лед земля, чавкая, с каждым мгновением все больше затягивала близнецов в свои недра. Аларик вскрикнул, ударив ладонями по ней, но те будто встретили тополиный пух. От него невозможно было оттолкнуться. Аларик побледнел, резко дернувшись:

— Меня кто-то схватил! Кто-то держит меня за ногу!

— Алли, братик, это не помогает, — прошипел Йоль, тоже заметно побелев лицом.

Разве можно спутать чудесное ощущение сомкнувшихся вокруг щиколоток пальцев с чем-то еще? Ключник мог поклясться, что ему послышался чей-то шепот, зовущий из недр земли, но сама эта мысль вызвала в его душе такой суеверный ужас, что он заорал — на проклятого культиста:

— Ты! Отпусти нас немедленно! Мы ничего тебе не делали! Мы просто пришли, чтобы поговорить!

Мужчина иронично вскинул бровь, отведя ладонь от плеча. Струящаяся вниз по торсу кровь вспыхивала пламенем.

Да уж, подумал Йоль, нож в теле — плохой аргумент в пользу мирных намерений.

— Зачем вы вмешались? Зачем суете всюду свои носы? У меня нет никаких проблем с вами. У меня нет никаких проблем с вашей дурацкой верой — почему вы досаждаете мне?

— Это всё ты сделал? Ты поднял все эти несчастные души? Зачем?

Злым было лицо Луки, злым и полным горя.

— Затем, что каждый... здесь... Должен хлебнуть то же, что и я! Все они... Каждый из них... Я заставлю их каждую ночь просыпаться, чувствуя смерть над своим плечом! Они ответят за всё! За всё!

Он весь дрожал. Йоль едва сдержал нервную ухмылку.

— И что с тобой сделали?

— Клянусь, если эта шавка не отпустит меня сию же секунду, я тем же самым ножом отрежу его...