Семь преступлений в Риме

— «18 января 1475 года

Пантагатус, Маммеус, Папириус, Минициус, Емилиус.

Исследователи античного мира в правление Помпонио Лето, верховного понтифика, и Минутиус, сладчайшей из проституток Рима».

— 1475 год, через семь лет после раскрытия заговора! Они продолжали приходить сюда! Теперь-то вы понимаете: я хотел бы, чтобы Лев Десятый увидел все это своими глазами, — язвительно произнес Гаэтано. — «Правление Помпонио Лето, верховного понтифика»! Это весьма и весьма позабавило бы его, так гордящегося своим саном!

— Прошу не оскорблять его святейшество… — начал было Бибьена.

— Да будет вам, кардинал! Мы не сомневаемся в ваших верноподданнических чувствах… Оцените лучше совпадение: этой надписи ровно сорок лет, день в день. Неплохая годовщина, не правда ли? Настоящий праздник, не так ли? Более того, Капедиферро признался мне этой ночью, что и он в этом списке! Да-да, под именем Пантагатус. И не он один: Джентиле Зара был Маммеусом, Массимо Беллаторре — Емилиусом, Мартина д'Алеманио звали Папириусом, а Фларимондо — Минициусом. Трогательная семейка, что скажете? Хотя что тут говорить? Суперинтендант рассказал мне, что за несколько дней академики устали от своих забав. И катакомбы постепенно стали тем, чем и не переставали быть, — местом упокоения наших предков.

Он ненадолго замолк, потом скрипучим тоном произнес:

— Что до моего отца, то он не познал этого эстетства. Не вернулся ни к своей карьере, ни к любви своих близких. В то время как его убийцы купались в деньгах и почестях, он был мертв. Мать моя, кстати, тоже… А я… я был сиротой. Не находите ли вы это несправедливым, ваше преосвященство? В высшей степени несправедливым! А вы, командор? Как бы вы поступили, узнав о таком позоре? О позоре настолько горьком, что он перевернул вашу жизнь? Что он сделал ее… невыносимой… Не возникло бы у вас желание отомстить? У меня же оно появилось. О дальнейшем вы догадываетесь… Какое-то время я работал у мэтра д'Алеманио. Недостаточно долго для того, чтобы он меня узнал, как мне кажется… но это другая история. Как бы то ни было, идея сообразовать наказание преступников с изображением на одной из этих гравюр показалась мне… уместной, да и… даже забавной. Кстати, это не наводило прямо на мысли о Римской академии: оставшиеся в живых могли не спасаться бегством. Ну а найти их не составило труда… Д'Алеманио я знал, да и Капедиферро тоже. Я познакомился и «подружился» со старухой Джульеттой, которая, впрочем, в молодости звалась Минутиус. Мы частенько встречались, выпивали, и она мне рассказала… О ростовщике Зара, к примеру… Довольно-таки гнусный был тип… Не один римлянин возблагодарил Всевышнего за его смерть. Говорила и о Флоримондо, ничтожестве, опустившемся до попрошайничества. О Массимо Беллаторре, погибшем на поле битвы более тридцати лет назад. А ведь ему было уготовано место на гравюре… очень жаль… О знакомстве нашего суперинтенданта с неподобающими людьми… Именно Джульетта свела меня с молодым Верде. Ну а остальное… Остальное зависело от моей ловкости и фантазии.

— И от жажды крови, — добавил я, не удержавшись. — Чем виноват перед вами бедняга Джакопо Верде?

— Бедняга Джакопо Верде… — эхом откликнулся Гаэтано. — Да, я искренне об этом сожалею. Но убийство нищего прошло незамеченным… Даже на колокольне Санта-Мария Маджоре! Между прочим, не думайте, что я получал удовольствие, убивая всех этих людей. Я делал это по необходимости, вы поняли. Ну а что касается молодого Верде, я никогда не покусился бы на него, не будь он серьезно болен. Болезнь легких. Он кашлял, харкал кровью и почти ничего не ел. В девятнадцать лет стал стариком. Возможно, я сократил его мучения…

— Так же как и обжигальщика Гирарди, который чувствовал себя не так уж плохо, — иронично произнес Барбери.

— Капитан, вы заблуждаетесь! Того человека убил не я, его удавили по настоянию суперинтенданта. Мне даже не было известно о его существовании. Только по воле случая тот, кто обнаружил ростовщика, оказался сыном Джульетты.

— А ключи? — спросил Бибьена. — Как вы достали ключи?

— Ого! Вижу, моя история вас заинтересовала, мне очень приятно. Ключи от колонн и дарохранительницы по сравнению с остальным — детская игра: ведь библиотека соединена переходом с Сант-Анджело, вам это должно быть известно. В пристройке хранятся некоторые архивные материалы: наиболее ценные книги, папские хартии… Это помещение расположено по соседству с тем, где хранятся все городские ключи. Я подружился с их хранителем — милейший, кстати, человек. От случая к случаю мы оказывали друг другу мелкие услуги… Я, например, присматривал за его сокровищем, когда ему хотелось поразвлечься. Любопытно, но чем холоднее было на улице, тем больше этому плуту хотелось выпить. Короче, ключи в замке Сант-Анджело я мог брать, когда хотел. Накануне казни Джакопо Верде я открыл обе колонны и забрал «Веронику». Накануне: вы не ослышались. Весь смысл заключался в том, чтобы заставить вас поверить, что ключи мне доставались по одному. Заставить вас поломать голову над тем, кто мог безнаказанно открывать замки в Риме! Признаюсь, мне очень повезло с колонной Марка Аврелия. Ни один из приглашенных на бал во дворец Марчиалли не видел, как я вышел из нее. Конечно, в своей маске я немногим рисковал, но… Не правда ли, сам Всевышний поддерживал меня в моем мщении?

Командор Сан-Спирито что-то пробурчал, чем вызвал смех Гаэтано.

— Что вы сказали, командор? Я заметил, как вы встрепенулись при упоминании о Святом Лике. Вы обеспокоены завтрашней процессией? Должен вас огорчить, но я вынужден ее отменить. Досадно, конечно… Римляне, говорят, настроены довольно воинственно… Неизвестно, чего ждать, когда они узнают о похищении святой реликвии!

— Согласен, Форлари, — раздраженно произнес кардинал, — согласен… Так чего же вы хотите?

— Все очень просто.

Голос Гаэтано зазвучал серьезно, даже торжественно.

— Я хочу, чтобы официально осудили Витторио Капедиферро, — во-первых, за убийство Пьетро Портезе и, во-вторых, за доведение до самоубийства его жены. Но это еще не все. Этот человек явился причиной того, что шесть других людей стали преступниками. А также он воспользовался своей властью, чтобы был задушен невинный. Все это было сделано вопреки закону, который он призван защищать. Вам нужны доказательства? Он во всем мне признался в этой самой пещере, где от его руки почти пятьдесят лет назад пал мой отец. Есть, разумеется, и надпись на стене, и мемуары Платина. Капедиферро виновен, виновность его несомненна. Все это должно быть обнародовано для того, чтобы снять несправедливые обвинения с моей семьи. Что же до удовлетворения за оскорбление… Так и быть! Я сам приведу приговор в исполнение.

— А если мы откажемся?

— Кардинал, вы и в самом деле хотите, чтобы «Вероника» исчезла? Кто бы воспринял всю эту историю всерьез, если бы я не похитил Святой Лик? Вы лично рискуете своим положением… Так вот, предлагаю сделку: жизнь убийцы в обмен на священную реликвию христианского Рима!

— Но… вы сами? На что вы надеетесь?

— Я? Я уйду… Далеко. Да будет вам известно, что здесь десятки и десятки галерей. Если возникнет у вас искушение сделать что-нибудь со мной, вы меня уже никогда не найдете. Не говоря уж о Святом Лике… Но если мы договоримся, кардинал, то пусть сегодня же вечером глашатаи оповестят римлян на всех площадях о том, что Капедиферро лишен всех прав, даже права на жизнь, а я обещаю вернуть «Веронику» в Ватикан до того, как город проснется.

— Есть предел моему терпению!

Голос прогремел со стороны командора. Да вот только голос был не его, не гнусавый… Пораженные, мы увидели, как этот человек снимает свой шлем и развязывает воротник, скрывавший нижнюю часть лица. Вместо командора пред нами предстал не кто иной, как Лев X! Его святейшество собственной персоной! Гаэтано, казалось, был ошеломлен не меньше нас. Папа продолжил:

— Вы потеряли рассудок, сын мой! Ваша сделка — это наша капитуляция. Капитуляция! Без всякой гарантии обретения Святого Лика. Неужели вы и впрямь полагаете, что Церковь поддастся подобному шантажу? Напротив, я даю вам шанс. Положите этот нож и верните нам «Веронику». Я справедлив и милосерден с раскаявшимися.

— Ваше милосердие… — засмеялся Гаэтано. — Знаем мы вашу справедливость!

Он посильнее нажал кинжалом на грудь Капедиферро.

— Этот человек умрет… Вашу справедливость пришлось ждать сорок семь лет! Ну а «Вероника»… Она принадлежит мне!

Убийца поднял кинжал для удара, но тут вскричал Винчи:

— Нет! Остановитесь, Гаэтано!

Мэтр сунул руку под плащ.

— Гаэтано, если вы убьете этого человека, святыня не защитит вас — она оказалась у меня!

Леонардо развернул материю, обернутую вокруг его тела, и мы поразились еще больше.

В слабом свете светильников нам явился Лик Христа. Спокойное, загадочное лицо в глубоких желто-коричневых тонах, с характерной бородой, расширявшейся книзу тремя заостренными прядями, похожими на сверхъестественные языки пламени, которые запечатлелись на ткани.

Изумление и нерешительность читались на лице Гаэтано.


— Но… каким образом…

— С помощью этого плана, — ответил мэтр, помахав другой рукой с зажатой в ней картой катакомб. — Вам, как и мне, известно, что из этого подземелья есть и другие выходы. Вы проиграли, Гаэтано. У каждого выхода стоят солдаты. Вам не выйти отсюда. Подумайте о несчастной Розине…

— Нет!.. — вскричал тот. — Нет, это невозможно!

И тут с ужасающей быстротой Форлари с каким-то звериным рыком вонзил кинжал в сердце жертвы. Тело вздрогнуло, изогнулось на миг и, опав, вытянулось навсегда. Из раны брызнула и потекла кровь.

В то же мгновение убийца выбежал из склепа, а капитан бросился за своим мечом. Я рванулся следом за беглецом.

— Будь осторожен! — крикнул мне вдогонку да Винчи.

Я перепрыгнул через стол с покоящимся на нем телом Капедиферро. Свечи упали на пол. Гаэтано бежал через освещенную галерею, уклоняясь вправо. Он не намного опережал нас.

В конце галереи он свернул налево, в темный проход. Мы углубились следом, ориентируясь лишь по эху от топота его ног.

— Постой, — остановил меня капитан. — Здесь может быть ловушка.

Он вернулся, взял два масляных светильника, и мы возобновили преследование. Коридор уперся в обвал, но слева оставался очень узкий проход. Мы проползли по нему и очутились в ответвлении, соединявшем несколько широких пещер с могильниками. По мере продвижения нам все чаще попадались гробы в нишах, вырубленных в стенах; похоже, столетиями их не касалась человеческая рука. Углубления были прикрыты мраморными плитами с вырезанными именами усопших. Были здесь и христианские символы: рыба, голубь, оливковая ветвь, якорь… Некоторые плиты потрескались, от них отвалились куски, и через отверстия видны были истлевшие саваны или части скелетов. Стены вокруг нас были выложены из мертвецов!

— Берегитесь, капитан!

Барбери, шедший впереди, остановился как раз вовремя: у его ног зияла яма. Я осветил ее. Она оказалась такой широкой, что Форлари не смог бы перепрыгнуть с ходу. Мы осторожно обогнули провал по узкому краю. Сколько же раз убийца репетировал свое бегство, чтобы так изучить путь?

— Его больше не слышно, — заметил мой спутник. И в самом деле, до нас не доносилось ни звука. Но все же мы пошли дальше, двигаясь очень осторожно. Галерея казалась бесконечной. Не имея возможности определить местонахождение Форлари, мы вынуждены были осматривать все пещерные залы, встречавшиеся на пути. Стены многих были украшены рисунками, изображавшими сцены из Библии. Но не было никаких признаков присутствия беглеца. Наконец мы подошли к развилке. Основная галерея тянулась дальше, но вправо отходил полузасыпанный камнями коридор.

— Пойду по этому, — сказал я. — У нас нет выбора.

Барбери отечески похлопал меня по щеке, кивнул, и мы разделились.

Трудно было продвигаться по узкому проходу. Загроможденный камнями, он вел то вверх, то вниз, и я едва удерживал светильник. Из-за толчков из него иногда выплескивалось масло.

Несколько раз я натыкался на черепа и отдельные кости. Руки и колени кровоточили от ушибов, мучила боль в спине. Однако надежда не покидала меня: проход постепенно расширялся, идти становилось легче.

Наконец я достиг галереи, но мой проход оказался выше ее уровня. Когда я спрыгнул, светильник погас. Пришлось выпрямиться и двигаться вслепую.

Вскоре вдалеке справа показался рассеянный свет.

Я полз на четвереньках, моля, чтобы передо мной не оказалась яма. Дрожь пробегала по телу: Форлари уже убил шесть человек. А я сейчас был один, без оружия, измотанный, затерявшийся в мрачных катакомбах.

Я ощутил под рукой камень, который был тверже и острее других, и до боли сжал его в пальцах. Так просто я не позволю себя убить.

Свет исходил из погребальной пещеры справа. Тихо, очень осторожно я заглянул в нее: она была на удивление красива, красивее тех, что нам попадались раньше. Стены, свод — все было расписано. На стенах выделялись большие красные фрески, написанные на белой обмазке: слева — умножение хлебов, справа — вода, брызнувшая из скалы под рукой Моисея, напротив — стадо овец у ног пастуха. Было в стенах и много ниш-могил, а над одной из гробниц была высечена арка.

Под ней, в глубине, находился Гаэтано. Он стоял на коленях спиной ко мне, возле себя он поставил светильник, а сам искал что-то в саркофаге.

— Я не ошибся, — бормотал он. — Она здесь! Она все время была здесь!

Он встал с колен, держа в руке свернутую ткань. Встряхнув, он расправил ее. Я затаил дыхание. Сомнений не было: «Вероника»! Полотно с отпечатком Святого Лика было у него!

Какое-то время убийца рассматривал Святой Лик, то же самое бесстрастное и таинственное лицо, может, чуть потусклее, нежели то, другое. Да и ткань была более ветхой. Затем, подняв светильник, Форлари поднес язычок пламени к уголку покрывала.

Не раздумывая я бросился к нему.

— Нет! — вскричал я. — Только не это!

— Синибальди?! — воскликнул он, схватив кинжал. — Что все это…

В голосе его слышался гнев, смешанный с сожалением.

— Один раз я пощадил вас. Я только хотел, чтобы вы не мешали мне, но…

Мой взгляд заметался между кинжалом и огнем, пожиравшим край покрывала.

— Так именно это вы искали, а? Вот она! Смотрите же, как она горит!

Он поворошил ткань кинжалом, чтобы она сильнее разгоралась.

— Надо же, вы хотели обмануть меня копией! «Вероники» у вас нет, нет и солдат над катакомбами… Глядите, как она запылала!

Действительно, пламя уже касалось бороды Христа. Собрав все силы, я швырнул в негодяя камень, который держал в руке. Он угодил в предплечье Форлари, и тот уронил реликвию.

Потрясая кинжалом, он медленно двинулся ко мне. А Святой Лик вовсю пылал на полу.

— Жалкий глупец! — зарычал он.