Семь ключей от зазеркалья

Он изобразил свирепый взгляд, который лично мне не показался достаточно убедительным. Студентам, по-моему, тоже, ибо впечатление запуганных они не производили. Испытывали, конечно, чувство неловкости из-за того, что их поймали на горячем, но кому, хотела бы я знать, такое понравится?

— Мы это…больше не будем, — неуверенно протянул Корниш.

Его актёрские качества меня тоже не впечатлили.

— Не будут они, — фыркнул декан. — Учтите, отпускаю вас без наказания по одной причине: сегодня День открытых дверей, и всем не до того, чтобы с вами возиться. Попадётесь ещё раз — пеняйте на себя!

Студенты обрадованно заторопились прочь, по дороге всевозможными жестами давая понять, что, дескать, больше они никогда и ни за что, и вообще закончат учёбу с отличием.

— Строго говоря, как их наказывать, непонятно, — извиняющимся тоном обратился ко мне Кейл, когда за юношами закрылась дверь. — Дисциплинарные взыскания у нас предусмотрены очень строгие, не за такую ерунду, как подслушивание. Мы же не школа, воспитанием учеников не занимаемся. Вот если плагиат или сорванная лекция, тогда дело другое.

Он явно чувствовал себя передо мной неловко, и это было так забавно и мило одновременно, что я, не выдержав, рассмеялась.

— Ну хотя бы реферат какой-нибудь захудалый написать вы могли их заставить!

Кейл поморщился и на сей раз взглянул на меня с укоризной.

— Отчего-то в такой ситуации все думают о студентах и никто — о преподавателях. А вы хотя бы учитываете, что какому-то, ни в чём, заметьте, не повинному лектору придётся потом этот реферат проверять!

— Сдаюсь, — усмехнулась я. — Но коль скоро система наказаний у вас не разработана, почему бы для начала не оградить преподавательскую от прослушиваний? Уж для этого-то у вас точно достаточно специалистов, причём во всех возможных сферах.

— Мы и оградили, — довольно сообщил Кейл. — Кабинет ректора, например. А что касается этой комнаты… Видите ли, особенно важные разговоры здесь не ведутся, финансовые темы не обсуждаются. А студентам, в конце-то концов, нужен стимул, чтобы развивать свои способности. Для некоторых это сопряжено с соперничеством и, в силу возраста, с нарушением правил. Третьекурсник с факультета стихий пытается перещеголять второгодников-теневиков, и так далее…

— А говорите, что воспитанием не занимаетесь, — хмыкнула я.

Тут дверь отворилась, и в преподавательскую вошли принц с ректором. Последний держал в руке всего один лист, сложенный так, чтобы никто посторонний не смог мимоходом прочитать текст. О том, что на бумаге вообще что-то написано, можно было догадаться лишь по неровностям, которые перо оставило на оборотной стороне.

— Вот список, — сказал Крофт, вручая мне документ. — Как вы можете догадаться, он не слишком длинный.

— Благодарю вас.

Кейл проводил листок, который я спрятала в сумку, заинтересованным взглядом, но задавать вопросов благоразумно не стал.

— Госпожа Блэр, а у меня появилась идея.

Глаза ректора не в первый раз за сегодняшний день засверкали воодушевлением, и я заподозрила, что очередная «светлая мысль» может плохо кончиться. Нетрудно догадаться, для кого — учитывая, что Крофт обращался именно ко мне.

— Как вы знаете, сегодня у нас День открытых дверей. И в скором времени, — он взглянул на настенные часы, — говоря точнее, через двадцать пять минут мы проводим эдакое…показательное выступление. Нечто вроде лекции, но с уклоном не в теорию, а в практику. Чтобы абитуриенты увидели, чему они могут обучиться у нас в перспективе. Конечно, не все в конечном итоге достигнут нужной степени мастерства. Но мы ведь этого и не обещаем. — Он хитро прищурился, затем подмигнул Кейлу. — И вот я подумал: может быть, вы могли бы принять участие? Уж коли так сложилось, что вы попали к нам именно сегодня. К тому же, честно говоря, слух о вашем появлении уже распространился по институту. Без всякого участия с моей стороны, заверяю вас…

— Я уже имела возможность убедиться, как хорошо здесь поставлена информация, — перебила я. — Но что касается вашего предложения…

— Ничего сложного не потребуется, уверяю вас. — Понимая, что дело идёт к отказу, ректор поспешил вновь перехватить инициативу. — Это может быть самая что ни на есть простенькая магия, главное — чтобы выглядело эффектно. Вот доктор Грант, например, каждый год участвует.

— Чего не сделаешь ради родного факультета, — развёл руками декан.

— У вас и по зеркалам есть специалисты, взять хотя бы того, с которым я не так давно…работала.

Я решила не углубляться при Кейле в подробности того, что натворил в недавнем прошлом его непосредственный начальник. Иначе ситуация вышла бы, прямо скажем, неловкая.

— Профессор Джейкоб действительно специалист хоть куда, — согласился Крофт. — Но вы же его видели. Он ни за что не согласится участвовать в мероприятии вроде этого. «Показуха», «пустая трата времени» — это самые лестные отзывы о нашей инициативе, какие вы сможете от него услышать.

Что ж, я была совершенно солидарна с профессором Джейкобом. Показывать толпе дешёвые трюки, будто я — циркачка на площади? Вот уж точно не ради этого я оставила комфортную и устоявшуюся жизнь в глуши. К счастью моему или к падению, я успела повидать достаточно, чтобы знать цену такой грошовой популярности. Не говоря о том, что Кейл Грант хотя бы может получить с выступления «прибыль» в виде новых студентов, я же не получала ровным счётом ничего. Хотя, если вдуматься…

Я невольно зашевелила губами. Привычка мыслить вслух, разговаривая с самым понимающим из собеседников, появилась у меня ещё в тюрьме и никуда не делась впоследствии. Сейчас, постоянно находясь в людском обществе (спасибо Эдбальду и его шпиону), я старалась сдерживаться. Но переучиваться всегда нелегко, и я прибегала пока к промежуточному варианту: говорить, но бесшумно.

Итак, что я получу, выступив сегодня перед абитуриентами? Не в материальном смысле, конечно: тут мне ничего нужно не было. Но если задуматься о расследовании, то кое-что я всё-таки приобретала. А именно — возможность привлечь внимание. Не только будущих студентов, они как раз интересовали меня меньше всего. Но в институте присутствовали и студенты нынешние, как я имела возможность недавно убедиться. А также преподаватели. И не исключено, что где-то среди представителей этих двух категорий затесался Охотник. Который, возможно, уже заинтересовался моей личностью — если предположить, что наёмные убийцы, напавшие на нас с Орвином, поджидали меня. А если нет, он может заинтересоваться сейчас, увидев меня в обществе принца в институте.

Ловля на живца — не самый плохой метод. Небезопасный, конечно, но долгой волоките я предпочитаю действие. А коли так, надо сделать своё появление как можно более запоминающимся.

— Хорошо. Я приму участие в вашем мероприятии. Но у меня вопрос. Нельзя ли достать в вашем институте кандалы или колодки?

Я покосилась на озадаченного Кейла — дескать, сам же говорил, что у вас подразумеваются серьёзные взыскания за нарушение дисциплины.

Но ответил всё-таки ректор:

— Колодок нет. А кандалы найдём!



Аудитория была заполнена до предела. Преобладала молодёжь (я заметила Корниша, пробиравшегося сквозь толпу стоявших зрителей: сидячие места достались не всем), однако встречались и люди постарше, к примеру, родители абитуриентов и несколько преподавателей. Видимо, показательные выступления, устраивавшиеся в честь Дня открытых дверей, пользовались популярностью.

Я не прислушивалась к короткой прочувствованной речи, с которой выступил ректор, равно как и к последовавшим за ней теоретическим пояснениям. Всё это не слишком меня интересовало, да и подготовка требовала моего внимания. А вот за выступлением декана факультета стихий понаблюдала с удовольствием. С огнём он работал красиво и, в соответствии с рекомендацией Крофта, эффектно. Пламя срывалось с его пальцев и послушно исчезало в ладонях, а один раз даже взметнулось к потолку из открытой книги, которая при этом нисколько не пострадала. Завершающих штрихов я не видела, поскольку далее следовал мой выход, но, если судить по аплодисментам, финал был не менее впечатляющим. Я заодно сделала для себя мысленную пометку: Кейл — действительно огненник, а, значит, не имеет отношения к зеркалам.

Затем слово снова взял ректор.


— Дамы и господа, сегодня наш институт посетила Йоланда Блэр, магистр зеркальных глубин третьей — то есть высшей — ступени, — объявил он. — Четвёртая ступень в этой науке существует, но исключительно в теории. Госпожа Блэр была столь добра, что согласилась продемонстрировать нам кое-что из арсенала зеркальных магов.

Моё появление было встречено настороженной тишиной. Голоса смолкли, слышалось лишь поскрипывание стульев да шорох одежды. Мимолётно промелькнула мысль: не стоило выходить навстречу этой толпе, наверняка видевшей во мне преступницу и — в данную секунду — угрозу всеобщей безопасности. Однако рациональное мышление быстро отбросило панику за ненадобностью. Я здесь не для того, чтобы кому-то понравиться, и точно не для того, чтобы аудитория получила удовольствие от представления. Мне нужно завладеть вниманием ровно одного человека, который, возможно, затесался где-то в рядах абитуриентов, студентов или учителей. И если он здесь, то я уже достигла цели. Однако не помешает напоследок закрепить успех.

— Благодарю вас, профессор. Признаюсь, я не планировала ничего подобного. Наверное, мне бы даже не пришло в голову, что можно показать в рамках такого мероприятия. Но сегодня в коридоре этого замечательного института я повстречала девушку, которая поинтересовалась, как именно мне удалось бежать из тюрьмы. И я решила провести небольшую демонстрацию.

Казалось, я физически ощущала напряжение, исходившее от застывших в аудитории людей. Ректор как будто ничего такого не чувствовал, но он, по-видимому, слишком растрогался после того, как я назвала институт замечательным. Тот факт, что своим присутствием здесь, на условной сцене, я бросала вызов всему залу, каким-то непостижимым образом ускользнул от его внимания. Между тем студенты, помогавшие в проведении Дня открытых дверей (небольшой, а всё-таки заработок), втащили на кафедру и установили напротив меня большое зеркало. Ещё один парень поднялся по ступенькам с подносом, на котором лежали две пары кандалов.

— Не желаете помочь мне их надеть? — с едкой улыбкой обратилась я к принцу, стоявшему недалеко от возвышения в своём рыжеволосом образе. Конспирацию при таком скоплении народа стоило соблюдать.

По агрессивному взгляду его высочества я сделала неутешительный вывод: сарказма он не оценил и помогать не собирается.

— Тогда, может быть, вы? — обратилась я к ректору.

— Конечно.

Он подошёл ко мне, повернулся к зрителям и с неуверенной улыбкой пожал плечами — дескать, сам не знаю, что меня сейчас заставят делать. Но затем вполне мастерски пристегнул мои руки к доскам, составлявшим высокий деревянный щит для объявлений.

Теперь я стояла с руками, поднятыми вверх и разведёнными в стороны, накрепко прикованными к щиту. Ректор отошёл, и я устремила взгляд на своё отражение.

Работать с зеркалами можно по-разному. Необязательно физически переходить на ту сторону. Можно проникнуть туда ментально и творить изменения, в то время как ваше тело остаётся в обычном мире. Для этого необходимо очень хорошо сосредоточиться, мысленно погрузиться в зазеркалье, почувствовать нужную волну и лепить новую реальность усилием воли. Глубже второго уровня таким образом не погрузиться, но мне и первого было вполне достаточно. А достигать полной сосредоточенности почти мгновенно я научилась ещё в тюрьме.

Итак, вот она, прочная цепь, связывающая два железных браслета. Один обвился вокруг моего запястья, второй повис на деревянном столбике. Тут, конечно, впору освободиться, банально опрокинув щит, однако для демонстрации следует действовать иначе. Будем считать, что грубо скрученные звенья — самая слабая часть конструкции. Значит, работать надо именно с ними.

Я сосредоточилась и принялась мысленно распиливать цепь. Секунда, другая, и вот уже посыпалась на пол металлическая крошка — не только в отражении, но и здесь, на кафедре. Пробежала по металлу тонкая полоса, вроде трещины, которая становилась всё более глубокой… Ещё несколько мгновений, и цепь распалась на две части, освободив мою левую руку. Правую я освободила точно так же, и не понимала только одного: откуда мог взяться этот шквал аплодисментов?

Если в зеркальном мире я разбиралась хорошо, то в реальном, похоже, что-то понимать перестала. Вместо того, чтобы возмущаться или бояться, зрители пришли в восторг. Они не просто хлопали, многие из счастливых обладателей стульев сочли нужным подняться на ноги. И, кажется, принц вовсе не пришёл от этого в восторг.

Довольный ректор, похоже, с самого начала ожидавший именно такой реакции, подошёл ко мне и обратился к залу:

— Может быть, вы хотите задать какие-то вопросы? Правда, у нас почти не осталось времени, но…один вопрос?

И, кто бы сомневался, вверх взметнулась рука той самой девчушки, что поймала меня в коридоре. Для того, чтобы её заметили, она даже залезла на стул.

— Но в настоящей камере нет зеркала! — справедливо указала на неточность она. — Как, в таком случае, оттуда выбраться?

— Думайте, — только и ответила я. И, улыбнувшись, развела руками.

При этом движении громко звякнули цепи, ставшие каким-то непостижимым образом символом моей свободы.





Глава 7. Балы и баталии




Бал, посвящённый пятнадцатому дню рождения её высочества принцессы Этнеи Альбийской, относился к числу тех событий, на которые невозможно не прийти, уж если вы удостоились приглашения. Я, к сожалению, удостоилась. Почему «к сожалению»? Да потому что не имела ни малейшего желания возвращаться к светской жизни. У меня не было друзей во дворце, и я не собиралась их заводить, а виртуозная болтовня ни о чём никогда меня не прельщала. Но, самое главное, я отлично понимала: раны, с трудом затягивавшиеся на протяжении многих месяцев, могут вскрыться и снова начать кровоточить в один момент, стоит только слегка оживить свою память. Возвращение в город само по себе далось мне нелегко, а бал — это очередные лица и декорации из прошлого.

И всё-таки я не ответила его величеству отказом. Не потому, что такие отказы давать не принято. Наше общение с Эдбальдом в любом случае выходило за рамки того, что считалось допустимым. Главная причина заключалась в ином: на балу присутствовали люди, имевшие непосредственное отношение к делу семи ключей. К примеру, все придворные маги. А также король с тремя своими детьми, двумя родными и одним приёмным (ох, и когда же я наконец смогу от этого «одного» избавиться?). А ведь кто-то из этой четвёрки был назначен хранителем. Я поняла, что пренебрегать такой возможностью понаблюдать за всеми этими личностями не стоит и, скрепя сердце, занялась приготовлениями.

Не буду задерживаться на том, сколько раз я теряла терпение, пока портнихи накладывали стежки, ювелир открывал одну за другой шкатулки с украшениями, а горничная возилась с моими прядями. Пожалуй, ещё несколько дней отсидки дались бы мне значительно легче. Но в итоге пришлось признать, что результат совместных мучений совсем не плох. Новое фиолетовое платье идеально балансировало между романтичностью и строгостью. Первое достигалось за счёт лёгкой материи, оборок и кружев; второму способствовал тёмный цвет и весьма умеренное декольте. Имелся также и бант, но, к счастью, эта лишняя в моём представлении деталь располагалась на спине, и я её практически не видела. Юбка, соответствуя последней моде, слегка приобнажала щиколотки. В моё время это сочли бы вульгарным, но, если теперь так носили, тем лучше. Платья в пол всегда представлялись мне не слишком удобными.

Высокая причёска уложена так, что можно решить, будто у меня чрезвычайно длинные волосы, хотя в действительности они едва доходили до плеч. Аккуратно заколотые локоны украшала жемчужная нить. С этим украшением перекликалась жемчужная капля, висевшая на тончайшей, почти невидимой цепочке.

Это было очень странно — выглядеть хрупкой. Абсурдно, я бы сказала. Но, работая в зазеркалье, часто имеешь дело с противоположностями, поэтому я не впала в ступор и возмущаться столь непривычному образу тоже не стала, а вместо этого вслух признала, что девушки потрудились на славу. И со спокойной совестью отправилась во дворец.

Здесь меня ожидал сюрприз. Помимо королевской семьи, придворных магов и местной знати я обнаружила нескольких своих новых знакомых из института. Ректор Крофт и Кейл Грант, элегантно одетые, кружили в танце своих партнёрш. Декан Джейкоб стоял у стены с бокалом вина, сделал пару глотков, и одобрительно кивнул, рассматривая жидкость на свет. Были среди гостей ещё двое мужчин, которых я видела на Дне открытых дверей, хотя их имён и не знала. А потом мне стало не до наблюдений.

Итан держался в стороне от толпы придворных, как и всегда. Облокотился о декоративную колонну, провожал взглядом пролетавшие мимо пары, и время от времени проводил рукой по волосам, словно расчёсывался пятернёй. В действительности этот жест, хорошо мне знакомый, свидетельствовал о напряжённости или тревоге. Я до боли сжала собственное запястье и отвернулась, чтобы вынудить себя смотреть в другую сторону. Но вернуть внутреннее равновесие это не помогло.

Просто потому, что он был здесь. Человек, который поступил правильно. Сделал то, чего требовали обстоятельства. Ему не за что было извиняться. Не за что себя корить. Мне — не в чем его упрекнуть. Но…святые боги, только бы он не подошёл! Только бы не надумал поздороваться, сказать, что рад меня видеть, или — того хуже — всё-таки попросить прощения. Ибо в этом случае я за себя не ручалась. Зеркала в бальном зале встречались на каждом шагу: модницам и щёголям надо убедиться, что они выглядят как должно, а танцующим — мельком уловить собственное кружение. Так что я сначала развеяла бы Итана в прах, а уже потом сообразила, что делаю что-то не то.

Когда сидишь в одиночной квадратной камере без окон, где от стены до кровати можно сделать всего-то пару шагов, любое движение воздуха, игра света и тени кажется событием. Заползший через незнамо откуда взявшуюся крохотную щель муравей — практически подарок судьбы. О таких интересных гостях, как крысы, можно только мечтать. Волей-неволей радуешься появлению самых ненавистных людей — тюремщиков, приносящих еду и питьё, потому что они хоть как-то нарушают душащее однообразие. И единственное, что держит на плаву — это воспоминания. Когда будущего нет, а настоящее ограничено тесной каменной клеткой, только прошлое помогает сохранить рассудок.

А потом тебе приносят письмо. Небывалое везение, поскольку людям, обвинённым в таких преступлениях, обычно не пишут. А если и пытаются, кто станет утруждаться и относить послания осуждённым, заочно вычеркнутым из жизни? И вот ты, счастливица, вскрываешь конверт дрожащими пальцами и сначала просто с удивлением обнаруживаешь, что ещё не разучилась читать. Что эти витиеватые символы по-прежнему что-то для тебя означают. И лишь потом, щурясь при слабом магическом огоньке, начинаешь осознавать смысл слов. Прости… Ты, несомненно, поймёшь… Я не мог поступить иначе… Помолвка расторгнута.

И вот, казалось бы, какая, к чертям, помолвка, если тебе нет и не будет выхода из казённого дома? И какое имеет значение, что происходит там, за прочными стенами, которые навсегда отгородили тебя от мира, а мир — от тебя? Но я жалею лишь об одном: что в камере нет зеркала, и я не могу испепелить письмо. Хочу хотя бы разорвать его на много частей, но представляю себе ухмылки охранников — и воздерживаюсь даже от этого выражения эмоций. Просто бросаю листок в угол — и взгляд ещё долго будет возвращаться к нему, день за днём. А пока кажется, что потолок опустился ниже, и стены потихоньку сдвигаются к кровати. И рано или поздно тебя точно расплющит. Но этого никто не заметит, и стражники так и продолжат приносить питью и еду. Ибо как им заметить расплющенный разум человека, которому больше не за что уцепиться в этом мире? Потому что где-то там, за оградой, кто-то другой поступил правильно…

Я вздрогнула, расправила плечи, стараясь нехитрыми физическими движениями отогнать мысли, которые плавно переходили в транс. И случайно повернула голову туда, куда не следовало. Он меня заметил. Заметил — и теперь не сводил глаз. И, кажется, набирался решимости, чтобы подойти.

Даже самый сильный маг — не более чем человек. Даже самая самодостаточная личность, которой ничего не может предложить сам король, имеет свои слабости. Какие именно и как они проявятся — другой вопрос. Один разревётся, второй перережет себе вены, а третий уничтожит весь мир. Из этих вариантов последний был мне наиболее близок, но, к счастью (для меня и для мира), до этой степени отчаяния я не дошла. И потому просто стояла, приросшая к месту, и пассивно ждала. Вот Итан уже оторвался от статуи, вот сделал в моём направлении один шаг, другой…