Семь клинков во мраке

«Наверное, просто запуталась. – сказала я, снова глядя на крошечные черные фигурки. – Там же не только солдаты. Они даже не стали сражаться. Они не заслужили такого наказания Императрицы».

«Здесь неважно, кто что заслужил. – Джинду указал на фигурки, тянущие руки к небу. – Они – ноли. Какие бы важные титулы им ни раздавала их Революция, они рождены нолями. Мы – нет. Госпожа Негоциант даровала нам силы. Разве мы их заслужили?»

«Она даровала их не просто так», – прошептала я.

«И зачем же? – поинтересовался он. – Мы заплатили ей Меной. Мы принесли клятвы. Мы отказались от человечности, свободы, от своих тел, дабы выстроить Империум, под властью которого они процветали. Разве они заслужили нашу защиту?»

«Мы обладаем силой, – ответила я. – Если не мы, то кто?»

«И после того, как мы годами жертвовали всем ради их блага, они зовут нас чудовищами. Угнетателями. Выродками. Они взялись за оружие и выступили против нас. Разве мы этого заслуживаем?»

Ответа у меня не было. Когда-то – был. Вероломные революционеры стремились свергнуть Империум, возведенный на жертвах магов, а их Великий Генерал хотел разрушить все, ради чего мы боролись, ради чего истекали кровью. Императрица называла их беспощадными, кровожадными, неблагодарными. Императрица говорила, что их нужно остановить. Так говорил и Джинду. И Враки. Все они говорили.

И я. Когда-то все это имело смысл.

Многое имело смысл до того, как я увидела горящий город.

«Они не сражались», – прошептала я.

«Неправда, – возразил Джинду. – Может, в их руках и не было оружия, но они плевали на нашу жертву, они смеялись над нашей защитой, они нас отвергли».

«Они сгорают…»

«Как сожгут нас и все то, за что мы проливали кровь, дотла, если их не остановить».

Я сглотнула горячий воздух и дым. Легкие жгло. По лбу лился пот, стекая на мой алый мундир. И за ревом пламени, за треском пылающей древесины я различила звук.

«Они кричат».

«Сэл…»

Его ладонь легла на мое запястье. Его пальцы пронзили мою кожу. И я увидела вместо них клинки, увидела свою кровь, сочащуюся меж его суставов. Я подняла взгляд к его лицу и увидела, как на его губах пузырится алая кровь.

«У нас не было выбора».

Я закричала.

И прыгнула.

Я помнила, как все случилось. Я оттолкнулась от стены, широко раскинув руки, к вздымающимся клубам дыма. Закрыла глаза, ожидая, что небо примет меня и унесет прочь.

Вот только не в этот раз.

В этот раз я полетела вниз.

Снова закричала. Ударилась о почерневшую землю, окруженная кольцом огня. И появились они.

Женщины. Дети. Мужчины. Старые. Молодые. Хромающие. Бегущие. Рыдающие. И кричащие. Все до единого.

Искалеченные, обугленные, они выходили из пламени, еле волоча ноги, в одежде, присохшей к пузырящейся коже. С выжженными глазами, со сгоревшими лицами. На почерневших телах не осталось ни капли цвета, кроме адского свечения, сочившегося из их ртов, когда размыкались губы.

Когда крики заполняли все вокруг.

Когда черные руки тянулись ко мне.

И утаскивали меня в огонь.



Я проснулась.

Такое случается, когда ты падаешь с постели. Я кое-как вскочила, опираясь об пол, и сквозь туман перед глазами и встревоженные вопли птицы потянулась за револьвером. Застаревший порыв. Как я говорила, сплю я плохо.

Нащупала, обхватила пальцами рукоять, слишком теплую для металла. Подняла Какофонию, взвела курок и направила дуло в сторону, как я думала, Кэврика, уверенная, что он отбросил свою бесхребетность и приготовился меня убить.

Дыхание замедлилось. Зрение прояснилось. Рядом, на полу, застонала Лиетт. Клекот Конгениальности стих. И, как только я смогла увидеть, куда целюсь, я поняла, что Кэврик смотрит вовсе не на меня. И что мы больше не двигаемся.

Он сдвинул рычаг вперед. Механизмы взревели. Я слышала, как колеса перемалывают землю. Однако Вепрь не шелохнулся ни на дюйм. Кэврик выругался под нос и попытался снова – с тем же результатом.

– Что случилось? – спросила Лиетт, поднимаясь.

– Мы остановились, – прорычал Кэврик в ответ.


– Это я вижу. Я не тупая.

– Тогда зачем спрашиваешь? – Он бросил на меня испепеляющий взгляд и снова вернулся к панели. – Должно быть, во что-то врезались.

– Вроде камня? – пробормотала я.

– Да, вроде камня. Или поваленного дерева. Или еще чего-нибудь достаточно большого и тяжелого, чтобы легко остановить глыбу железа весом в несколько тонн, которой управляет Реликвия.

Я фыркнула, цокнула языком.

– А знаешь, если тебя похитить, ты становишься очень раздражительным.

– Я не знаю, что там за дрянь. – Кэврик сердито вздохнул и встал. – Ни черта не видно. Мне придется выйти и…

Я опустила одну ладонь на его плечо и, нарочито медленно убрав Какофонию в кобуру, оставила вторую на рукояти. Одарила его самой милой улыбкой, на которую способна женщина, угрожавшая вышить ему мозги.

– Мне придется выйти и посмотреть, – с нажимом произнесла я. – А ты оставайся тут. – Я глянула на Лиетт. – И ты вместе с ним.

– Ты не знаешь, как работает машина, – возразила Лиетт. – Ты можешь…

– Вполне уверена, что весь смысл Реликвии как раз в том, что никто не знает, как она работает. Понадобишься – позову.

Я разжала хватку, открыла дверь. Внутрь ворвался холодный воздух.

– А что, если там беда? – спросил вдогонку Кэврик.

– Боже, и что? На этот случай у меня есть славный охерительно большой револьвер. – Я помедлила, оглянулась. – Кстати говоря… если это уловка и ты попытаешься свалить без меня…

– Ну да, ну да. – Не стану врать, меня маленько задело то, как он закатил глаза. – Ты меня пристрелишь.

– Это если повезет. А если нет, тебе придется одному иметь дело вот с ней.

Я указала подбородком. Кэврик проследил за моим взглядом и наткнулся на очень круглые и очень хмурые глаза Конгениальности. Та нахохлилась и гулко заскрипела. Искры непокорности, затеплившиеся было в глазах самого Кэврика, потухли окончательно. Старое доброе бешенство, впрочем, никуда не делось.

Но негодуй не негодуй… Я бесила кучу людей. Некоторые умели плеваться огнем. И если Кэврик не умел плюнуть чем похуже или выдать огонь из места поинтереснее, задумываться об этом не было нужды.

Я шагнула к двери. Вокруг моего запястья цепко сомкнулись пять крошечных пальчиков. И на меня снизу вверх пристально смотрела Лиетт.

– Будь осторожна.

– Я всегда осторожна.

Она выразительно окинула взглядом шрамы.

– Твое тело определенно усыпано свидетельствами обратного.

– Да. – Я отцепила ее пальцы. – Шрамы подтверждают, насколько я осторожна.

– Бессмыслица! – возразила было Лиетт.

Но я уже шагнула наружу.

Ночь встретила меня холодом и сыростью. Луна висела высоко, до полуночи оставались считаные часы. Я проспала дольше, чем думала. Противное ощущение. Как будто зря потратила время.

Грязные пустоши, окружавшие Старкову Блажь, остались позади. Чем ближе к Йентали, тем больше становилось зелени. Высохшая земля сменилась лугами, воздух напитался влагой.

Отсюда, мать его, загадка: во что мы могли тут врезаться? Кругом ни деревьев, ни валунов. И у машины, способной пропахать изрытое траншеями поле и проломить городские ворота, явно не должно быть проблем с такой мягкой почвой.

Вот поэтому я ненавижу машины. Революция их, разумеется, обожает, превозносит эти сраные двигатели и колеса, словно однажды те заменят птиц. Но птиц, по крайней мере, легко понять. Даешь пожрать – они шевелятся. Не шевелятся – даешь пинка. А как такое провернуть с двигателем?

Дашь ему пинка – он взорвется.

Я обошла вокруг Железного Вепря, размышляя, что могла упустить. Металлический бок блестел в лунном свете – без единой выбоины, вмятины или хотя бы царапины. Я поскребла голову и потянулась к револьверу. Признаюсь, на самом деле у меня не было причин думать, что стрельба способна исправить ситуацию, но раз уж я решала большинство своих проблем именно так, значит…

И тут я замерла. Разглядеть в темноте было сложно, но в переднее колесо что-то забилось. Может, просто грязь. Или мы умудрились переехать огромную птичью кучу. Иронично, если меня и в самом деле остановила куча дерьма.

Я опустилась на корточки, протянула руку. Как я и ожидала, пальцы ткнулись в нечто влажное, липкое. Поэтому обеспокоилась, лишь ощутив, насколько оно теплое. И тут же почувствовала, что меня тоже коснулись чьи-то пальцы.

Я с криком отдернула руку. Из колеса вывалилось что-то изломанное, мокрое, и шлепнулось передо мной, словно дохлая рыбина. Я отскочила, снова нащупывая револьвер, но сдержалась. Оно не двигалось.

Отрубленные руки редко двигаются.

Я сощурилась и наконец увидела его полностью. Ну, или мне показалось, что это именно «он». Раздробленная челюсть, переломанная рука, один глаз, уцелевший, распахнутый в ужасе, и второй, смятый в кашу в глазнице, перемолотое колесом тело. Так вот в чем дело.

Правил в духе «нашел мертвеца – развернись и уходи в противоположную сторону» не существует, это просто здравый смысл. Мы тут общаемся уже достаточно долго, так что не буду объяснять, почему я решила им пренебречь. И тебе не захочется знать, почему я пожалела, что подняла взгляд на поле, когда облака расступились.