Седьмой воин

Ерофей пригнулся, ударил по ногам. Отрубил одну, противник закричал, повалился. Кровь хлынула из обрубка.

– Пошло веселье, – пробормотал Ерофей, отер лицо и пошел дальше.

Хотел было ударить еще одного кокжалова прихвостня. Тот рядом стоял, бился с Берреном.

Но вдруг мимо пролетел топор. Стукнул татя по шлему. Со звоном отскочил. И тюкнул северянина по лбу. Хорошо, что тупой стороной, а не лезвием.

Пошатнулся Ерофей. Осел на колени. Оглянулся, узнать, кто топор кидал. Ну, конечно, кто еще. Сасыкбай.

Старик стоял на повозке. Виновато развел руками.

Ерофей повалился лицом вперед. Заметил, как Беррен зарубил оглушенного врага.

А еще рана опять разболелась. И чего, спрашивается, полез наружу? Стрелял бы изнутри. Попугал бы басурман, с огнестрелом малознакомых.

В общем, невеселые мысли в голову полезли. Прикрыл Ерофей глаза, немного забыться хотел.

Но тут крики дикие послышались. Расхотелось в сон впадать. Он осмотрелся. Все так же, лежа, брюхом вниз.

Дружно, оказывается, побежали лиходеи. Как зайцы от псов. Не выдержали, значит. Хорошо.

Лежал московит блаженно, нежился. Голова в тумане, из раны кровь хлынула.

Услышал, как Серке рядом остановился, поинтересовался:

– Что это с Ереке стряслось? Жив ли?

И прежде, чем ему ответили, издалека закричал какой-то постреленок:

– Серке-батыр, быстрее! Бандиты на аул с другой стороны напали. Ваши люди еле держатся.

Где уж здесь до раненого северянина. Услышал Ерофей топот. Забыли про него. Помчались на выручку. Серке на ходу кому-то объяснял:

– Это, наверное, Заки и Кармыс дерутся. Вот почему их тут не было.

Ох и больно же. Мочи нет.

А Серке крикнул, уже издалека:

– Сасыкбай-ата, останьтесь, помогите Ереке.

Не оставил все-таки, молодец. Теперь и забыться дозволено. Закрыл глаза Ерофей. Окунулся в беспамятный сон.





Глава 12. Молодо-зелено




Очнулся северянин вечером. Двинулся, зубами заскрипел от боли. Тело изранено, еле шевелился.

Повертел головой. Полумрак. Справа от него на кошме Заки. Голова обмотана белым тряпьем, на ткани темные пятна крови. А дальше кто лежит?

Приподнялся Ерофей на локте, поморщился. Тощий силуэт, угловатый череп, длинный лук. Ясно дело, стрелок. Лежал рядом с Заки, постанывал. Видать, крепко досталось.

Встал Ерофей. Отпил воды из кувшина. Вышел из душной кибитки.

Солнце село. Небо темно-синее, ранние звездочки подмигивают.

– Ну как, урусут? Очухался?

Оглянулся Ерофей. Оказывается, у кибитки Сасыкбай сидел.

Кивнул. Сел рядом. Старался дышать потихоньку, рану не бередить.

– Сейчас ужин принесут, перекусишь.

Помолчали.

Старик наклонился, выплюнул насвай.


– Молодцы вы, ребята. Отбились от Кокжала. Ты еще и пулю ему в лоб залепил.

Ерофей молчал. Прикрыл глаза, на стену кибитки откинулся.

– Славное дело сделали. Как говорится, даже мелкие пташки в нашем краю становятся орлами! Хорошо, все живы остались.

Неподалеку замычала корова.

– Ты куда путь держал, Ереке? В Чач, кажись?

– Да.

– Отлежись у нас поначалу. Сразу не уезжай.

– Еще невестимо, уцелеем ли, – пробурчал Ерофей.

– Как это? – удивился Сасыкбай. – А кто нам еще грозит? Ойраты, что ли?

– Мы с Кокжалом еще не закончили.

Старик хрипло засмеялся.

– Остынь, Ереке. Кончился Кокжал. Ты настоящий батыр. Сначала Шону завалил, потом Кокжала. У вас на севере все там такие умельцы?

Ерофей покачал головой.

– Ничего не кончено. Кокжал жив. И скоро опять придет.

– Кокжал трусливая тварь, может только с женщинами и детьми драться. На низкую стену любой взберется. А он получил отпор, теперь не сунется.

– Он придет, – терпеливо повторил Ерофей. – Надо готовиться.

Сасыкбай вздохнул.

– Хотите еще полежать на наших корпешках, пощупать девушек, всех баранов съесть?

Ого, такого Ерофей не ожидал.

– Аксакал, ты чего злой такой? Тебе старушку под бок надо, полегчает.

Старик отвернулся.

– Если бы кто другой про старуху сказал, Ереке, а не ты, я бы его пинками прочь погнал. Что ты знаешь о моей старухе? Или тебе уже напел кто-то из наших?

– Ничего не знаю.

Сасыкбай помолчал. В темноте его лицо еле виднелось.

– Шона двух моих дочерей забрал. Натешился вдоволь, а они в реку бросились. Не выдержали сраму. Моя жена лицо ему расцарапала, не хотела дочерей отдавать. Он и приказал ее привязать к хвосту коня и отправить в степь.

– Неужто можно так с людьми? – спросил Ерофей. Оказывается, у других еще хуже бывает, чем погибель всей семьи от хвори.

– Можно, оказывается. Барабан уже привык к ударам. Я тогда в отъезде был. Сын мой на войне с ойратами погиб, защитить семью некому было.

– Ты, это… Крепись, старик.

– Да, я еще крепкий. Не берет меня смерть. Жаль только, что это не я убил Шону и Кокжала. Своими руками.

– Послушай, Сасыкбай. Кокжал еще жив. А вы уже хотите выгнать нас из аула. Что будете делать, коли они вернутся? С чего вы так взъелись на нас?

Дед повернулся, спросил, глядя исподлобья:

– А вы точно отличаетесь от Кокжала?

Ну, это уже чересчур, пожалуй. Поднялся Ерофей с кряхтением, хотел в кибитку войти.

– А что, разве не так? Вон, ваш мальчишка опять куда-то побежал. Не иначе, как Буркановой дочке под платье залезть. Не уймется никак.

Остановился Ерофей. Пошел искать Серке. Пусть вразумит несмышленыша. Не то и впрямь разъяренные старички вытурят их из деревни.

Аул еще не спал. На привязи ржали лошади. Как там Сивка да Каурка поживают, кстати?

Возле кибиток дымили казаны. Женщины жарили лепешки. Одна старушка заметила Ерофея, угостила ароматными кругляшами, дала кислого прохладного айрана.