Счастливые сестры Тосканы

– Поздно. В самолете уже провели уборку. Забудь о мобильнике.

Люси вырывается:

– Ты с ума сошла? Мне нужно вернуть телефон.

– Я свяжусь с авиакомпанией. – Поппи берет лицо Люси в свои сморщенные руки, смотрит ей в глаза и, как профессиональная гипнотизерша, тихо, но очень уверенно повторяет: – Забудь о мобильнике.

Люси отступает на шаг и трясет головой:

– С тебя новый телефон.

– Когда вернемся, куплю тебе самую последнюю модель. – Тетя похлопывает ее по плечу. – Мне жаль, что так вышло. Но поверь, без телефона ты почувствуешь себя свободной. Это я тебе обещаю.

Моя кузина продолжает чертыхаться, но я вижу, что она смирилась с потерей. И еще я думаю, что Поппи права. Тяжело ждать сообщений от любовника, который их никогда не пришлет. Да еще мамаша, вся в предвкушении обещанного чуда, будет постоянно названивать.

Я прохожу через комнату и раздвигаю гардины из белого шелка. Номер заливает солнечный свет. На балконе два шезлонга и вазоны с красной геранью. Я облокачиваюсь на бетонную балюстраду и вдыхаю соленый воздух, от которого становится щекотно в носу. Тремя этажами ниже туристы прогуливаются вдоль Гранд-канала, фотографируются и лакомятся мороженым. Вода сегодня неспокойная, речные такси оставляют после себя туман из брызг. Я собираю в кулак свитер на груди. Тетя встает рядом и берет меня под руку.

– Моя родина, мой мир, – говорит она, – здесь я встретила Рико.

Я улыбаюсь; правда, улыбка получается вымученная.

– Может, мы действительно найдем твоего друга. Почему бы и не попробовать. Как его фамилия? Давай я погуглю. Если он есть на «Фейсбуке» или в «Твиттере», мы пошлем ему сообщение и напомним…

– Не говори ерунду. – Тетя кладет обе руки на балюстраду и закрывает глаза. – Рико не мог забыть.

Потом она предлагает переодеться, перед тем как пойти любоваться великолепными видами Венеции. Я надеваю джинсы и блузку. Люси втискивается в короткую замшевую юбку и натягивает ботильоны. Поппи выбирает вязаный красно-лиловый кардиган с поясом и огромной брошью в виде светлячка, которую едва можно разглядеть под бусами из бирюзы – каждая бусина с мой кулак. На запястьях у нее разноцветные браслеты. Похоже, они из пластика, но я не уверена.

Тетя перехватывает мой взгляд:

– Один смотрится дешево, а вот дюжина – это уже стиль. – Она водружает на тонкий нос гигантские солнечные очки в красной оправе. – Вперед!

На улице Поппи, похоже, совсем не замечает, как смотрят на ее наряд консервативно одетые европейцы. Она улыбается и машет озадаченным прохожим: «Buongiorno!» Я беру ее за руку. Дома, возможно, мне стало бы неловко из-за ее манер, но здесь, в Италии, я горжусь ею. У этой женщины есть свой стиль, она бесстрашно демонстрирует его и свое настроение всем окружающим.

Люси ныряет в первую попавшуюся рasticceria[25]. Мы заказываем себе ромовые бабы – это такие пропитанные ромом пирожные с заварным кремом.

– Прошу вас, – говорит продавец за прилавком, – мы называем этот десерт fiamma[26]: настолько он насыщен алкоголем.

Я отламываю кусочек пирожного пластиковой вилкой и кладу в рот. Сливочная сладость вступает в столкновение со вкусом крепкого спиртного.

– Мм…

Я млею от удовольствия и не могу понять, почему мои ром-бабы не такие вкусные, а потом решаю, что это все из-за масла. Здешнее масло другое… оно более свежее.

Мы неспешно бредем по Венеции, вдоль наполненных зеленой водой каналов. Идем по узким улочкам: здесь их называют calli. Кажется, весь город находится в состоянии роскошного увядания, и от красоты этого увядания захватывает дух. Штукатурка отслаивается со стен домов, открывая прохожим голые кирпичи. Дизайнеры-урбанисты в Америке наверняка захотели бы такое повторить. Постепенно улочка становится настолько узкой, что я чуть ли не задеваю плечами стены противоположных домов. Солнечный свет исчезает, температура воздуха падает. Кажется, еще секунда – и у меня начнется приступ клаустрофобии. Но впереди слышны голоса и смех, улица становится шире, и на нас уже снова падает солнечный свет.

Судя по цветочным горшкам и красивым табличкам с номерами домов, мы в жилом районе. Открытые черные ставни напоминают распахнутые для объятий руки. Из приоконных ящиков вторых этажей каскадами опускается розовая бугенвиллея. То тут, то там я замечаю маленькие уютные ниши со статуэтками Девы Марии с Младенцем.

– Мне здесь нравится. – Я фотографирую кремового цвета простыни, которые аккуратно развешены на натянутой между двумя домами веревке. – Никогда бы не подумала, что свежевыстиранное белье может быть настолько красивым.

Поппи улыбается:

– Венеция многие века была самым могущественным городом Италии. А сегодня – это просто сказка.

Так и есть. Кажется, чуть ли не в каждом квартале мы переходим горбатый мостик, которых, если верить Поппи, здесь целых триста сорок штук. Я постоянно улыбаюсь, сама не пойму почему. С каждым шагом меня наполняет чувство необъяснимой легкости, как будто я избавилась от кандалов и вот-вот взлечу. Мы поднимаемся на мост, и я непроизвольно пританцовываю. Тетя, глядя на меня, тоже исполняет парочку па. Люси качает головой, и мы втроем прыскаем со смеху.

Прогуливаемся дальше по вымощенным булыжником улицам. Туристы восхищаются выставленными в витринах сувенирами и пускают слюнки, глядя на пирожные. Мимо нас протискивается женщина в балетках и меховом пальто с пакетом из супермаркета в руке. Лавочник в бумажном колпаке стоит, прислонившись спиной к стене, и глазеет на Люси.

Я улыбаюсь. Улица выходит на очередную городскую площадь, или, как называют ее местные, кампо. В центре площади высеченный из камня резервуар с водой. Под ним, хихикая, сидят на корточках детишки и наполняют водой пластиковые бутылки. Я их фотографирую, а потом достаю из сумки карту. Мы, наверное, на кампо Санта-Маргерита или на кампо Сан-Тровазо.

– Убери карту, – советует Поппи. – Венеция – это лабиринт. Бессмысленно искать выход. Я всегда говорила: если потерялась, доверься своему сердцу. Сердце – единственный и самый надежный компас.

Да, все так и есть. Я улыбаюсь и заталкиваю бесполезную карту в сумочку. Мужчина на балконе поет песню на итальянском. Звук его голоса завораживает. Впереди резко вспархивает стая глубей. По периметру площади – бары и дорогие рестораны с яркими цветными тентами, ювелирные лавки, пекарни и пиццерии. В конце площади – небольшой собор. Люди по одному и целыми семьями проходят мимо нас, заглядывают в витрины или усаживаются парами за маленькие металлические столики.

Мы переходим длинный мост. Под ним качаются на воде гондолы, наверное с полдюжины. Поппи хлопает в ладоши.

– Поехали кататься на гондоле! – Она вся дрожит от нетерпения. – Скорее!

– На чем? – удивляется Люси. – На гондоле?

Поппи хохочет:

– О, Лучана, мы ведь не где-нибудь, а в Венеции! Ты только посмотри, какие мужчины! Ну что, которого выберем?


Гондольеры все внешне и по комплекции разные, но одеты одинаково: в полосатые тельняшки и соломенные шляпы.

Люси тычет пальцем в самого симпатичного:

– Quello![27]

Мы сходим на гондолу, она покачивается, и я помогаю Поппи сесть на скамью с красной обивкой. Ароматы канала – это уникальная смесь запахов сырости, рыбы и какой-то необъяснимой свежести. Мы медленно скользим по воде под мостами, причем некоторые из них настолько низкие, что хочется пригнуться. Мимо проплывают набережные с дорогими отелями. На черных металлических перилах балконов закреплены флаги Венеции, в солнечных лучах переливаются красно-золотые полосы. Лодку заносит к стене канала, и наш гондольер отталкивается от нее веслом. Люси с вожделением смотрит на мускулистого загорелого итальянца.

– Согласно местной легенде, у всех гондольеров перепонки между пальцами на ногах, – говорит Поппи. – Это символизирует их любовь к воде.

Люси с нарочитым удивлением приподнимает брови и отвечает на безупречном итальянском:

– Ну, перепонки на ногах меня нисколько не пугают! Главное, чтобы у гондольера было длинное весло.

Я в полном шоке. Люси что, забыла, что наша тетя понимает по-итальянски?

Но Поппи только смеется:

– Лучана, ты меня убиваешь! – Она расправляет плечи. – Как же здорово, что вы обе владеете родным языком. Эмилия, твоя мама гордилась бы тобой.

Я мигом забываю про выходку кузины.

– Это правда? Она хотела, чтобы я знала итальянский? Почему?

Поппи как завороженная смотрит на воду:

– Рико с трудом давался итальянский, но он справился.

– А моя мама? – Я судорожно цепляюсь за руку тети, но очень стараюсь говорить спокойно. – Она свободно говорила по-итальянски? – Мне так хочется узнать про маму хоть что-нибудь еще.

Поппи переводит взгляд на нас с Люси:

– Я не рассказывала вам о том, как Рико играл на скрипке?

– Нет, не рассказывала. – Люси демонстративно зевает. – Но ты не стесняйся – валяй, излагай во всех подробностях.





Глава 16

Поппи




1959–1960 годы, Флоренция

Яработала в галерее Уффици с понедельника по субботу, с восьми до четырех. Но автобус во Фьезоле уходил только в шесть тридцать. Рико работал по ночам, он растягивал перчатки на кожевенной фабрике с семи вечера и до четырех утра. То есть шесть дней в неделю у меня были свободны два с половиной часа. И у Рико тоже. Мы гуляли по Флоренции, говорили на смеси итальянского и немецкого, смеялись над собственными ошибками и с радостью узнавали друг о друге все больше и больше новых деталей.

Однажды, приблизительно через неделю после знакомства, Рико пришел на свидание с кожаным чемоданчиком. Мы сидели на скамейке напротив собора, и вдруг он совершенно неожиданно для меня достал из чемоданчика скрипку и начал играть. Смычок скользил по струнам, извлекая самые прекрасные звуки, которые я слышала в своей жизни. Это было так волнующе. Рико – скрипач! Я просто не могла в это поверить.

Рико рассказал мне, что во время Второй мировой войны его отец попал в плен и там освоил несколько музыкальных инструментов, чтобы его взяли в ансамбль, который развлекал русских солдат. Вернувшись в Германию, он научил сына играть на аккордеоне, гитаре и скрипке. Эрих был одаренным мальчиком и вскоре уже сам учил папу новым песням.

Поставив ногу на скамейку, Рико стоял рядом со мной и прижимал скрипку подбородком. Его музыка завораживала. Первым остановился проходивший мимо старик. Потом – хорошо одетая пара.

Очень скоро нас окружила толпа, человек тридцать или даже сорок: местные торговцы, дети, иностранные туристы. Интерес слушателей, казалось, вдохновлял Рико. Он прохаживался между ними. Грустную балладу сменила жизнерадостная мелодия. Смычок все быстрее летал по струнам. Люди смеялись и прихлопывали в такт. Рико ни разу не сфальшивил! Закончив играть, он отвесил низкий поклон. Толпа оглушительно свистела и яростно аплодировала скрипачу.

А потом слушатели разошлись, и мы с удивлением обнаружили, что они оставили Рико… деньги. Монеты, много монет! Больше, чем он заработал бы за целую смену на фабрике.

– Да ты настоящая звезда! – гордо заявила я.

А когда я собрала монеты и уже хотела отдать их ему, он мягко, но решительно не позволил мне разжать кулак.

– Они твои, Поппи. Я просто хотел произвести на тебя впечатление.

И вот тогда он наклонился и поцеловал меня в первый раз. Поцелуй был медленный, нежный и в то же время очень дерзкий. Мое сердце заклокотало, как Везувий. Не скрою, я прежде уже целовалась с парнями. Но ни разу с мужчиной, с любимым мужчиной.

– Что ж, тебе это удалось, – сказала я, хотя еще плохо соображала. – Ты сумел меня впечатлить.

– Я всегда мечтал стать скрипачом. И сегодня благодаря тебе почувствовал себя настоящим музыкантом.

– Ты должен уйти с фабрики и посвятить все свое время музыке, – мягко сказала я.