Счастливые сестры Тосканы

– Что? Да неужели?

Мне становится тошно, я опускаю голову и проклинаю себя… и Люси… и тетю Поппи.

Я мою на кухне бокалы, и меня всю трясет от бессилия. Неужели среди наших родственников не найдется ни одного нормального человека, который поддержал бы меня и Люси, просто сказал бы, что рад за нас, и пожелал бы отлично провести время в Италии. Но нет, никто из них не осмелится произнести это вслух, все боятся расстроить бабушку Розу. Она всех под себя подмяла, всех контролирует, включая и меня. Вернее, контролировала до этого момента.

Подходит папа и ставит свою тарелку на стол:

– Восемь дней в Италии. Долго же тебя не будет в магазине.

– Ага. И вообще-то, не восемь, а десять, прибавь еще два дня на дорогу.

Папа быстро оглядывает кухню, а потом наклоняется ко мне и говорит на ухо:

– Я с удовольствием позабочусь о Царапке, пока тебя не будет.

Повернувшись к отцу, я вижу, как у него заблестели глаза. Это просто невероятно! Я хочу его поцеловать. Хочу обнять папу, поблагодарить и сказать, что очень его люблю. Но это было бы слишком, поэтому я просто улыбаюсь:

– Спасибо, папочка. Вообще-то, я думаю попросить Кармеллу, если она захочет пожить у меня. Так для кота будет лучше.

О том, что моя одинокая кузина, которая до сих пор живет с родителями, убила бы за возможность покайфовать в отдельной квартире целых десять дней, я умалчиваю.

– Да, конечно. – Отец поворачивается, чтобы уйти.

– Папуль? – (Он оглядывается.) – Спасибо за поддержку.

Папа сжимает мои плечи и выходит из кухни.

Я набираю воду в раковину, и тут появляется Мэтт.

– Ты была великолепна! – Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

Это так неожиданно, я еле успеваю увернуться.

– Приятно слышать. Знаешь, возвращайся-ка ты назад: я хочу знать, что они там обо мне говорят.

Мэтт уходит, но в последний момент я по глазам успеваю заметить, как сильно он разочарован.

– Вот дерьмо! – шепчу я и опускаю руки в мыльную воду, приготовившись чистить чугунную сковородку.

Но тут чья-то холодная рука хватает меня за локоть. Я подпрыгиваю на месте и забрызгиваю столешницу мелкими пузырьками. Сквозь запотевшие линзы очков вижу хмурое лицо бабушки. Она подошла так близко, что я чувствую запах эспрессо у нее изо рта.

– Эмилия, ты пошла против моей воли. Ты приняла решение, не рассказав мне. Почему?

Хм, это, наверное, потому, что мне двадцать девять лет и я уже давно думаю своей головой. Но я сдерживаюсь и проглатываю эту непочтительную тираду.

– Не думаю, что ты позволила бы мне уехать, – честно отвечаю я и вытираю руки.

– Правильно. Я бы не позволила. И сейчас не позволю. Не дождешься.

Роза отворачивается и закрывает лицо ладонями. Это у нее такой способ выражать эмоции, не проронив при этом ни слезинки.

– Бабушка, я делаю это не потому, что хочу причинить тебе боль.

Я кладу руку ей на плечо, но она отстраняется.

– Ты сделала мне больно, Эмилия. Очень, очень больно.

– Прости. Но я не понимаю.

Бабушка отворачивается в сторону и промакивает сухие глаза кухонным полотенцем.

– Вот именно, не понимаешь. Куда уж тебе? Ты не знаешь всего. – Бабушка смотрит мне в глаза. – Моя сестра – il diavolo.

– Дьявол? – Мне смешно. – Неправда, Поппи очень даже милая. Ты бы ей позвонила, хотя бы поговорила с ней.

– Ты дура набитая! – У бабушки на лбу вздувается вена, и я боюсь, что ее сейчас хватит удар. – Да Паолина пыталась украсть моего ребенка, мою Джозефину. Прямо у меня из рук хотела вырвать мою малышку.

В кухне становится холодно.

– Тетя… тетя Поппи пыталась украсть мою маму?

– Sì.


Я трясу головой:

– Как? Почему?

Роза изо всех сил бьет себя в грудь:

– Я не могу об этом рассказывать.

– Это же было так давно. – Я пытаюсь говорить уверенно, хотя на самом деле никакой уверенности не чувствую. – Наверняка она раскаивается и…

– Послушай меня, Эмилия Джозефина! – Бабушка прищуривается и тычет мне в грудь кривым артритным пальцем. – Больше никаких разговоров об Италии! И об этой женщине! Я запрещаю!



Уборка, разговоры и кьянти – все это не помогает мне отвлечься, слова бабушки не дают покоя. Я начинаю сомневаться, что поступила правильно. Значит, Поппи пыталась похитить у сестры ее маленькую дочь, свою племянницу? Неудивительно, что бабушка так на нее зла. Так кто же эта женщина, с которой я согласилась полететь через океан в Италию? Неужели и впрямь il diavolo?

В пять вечера на маленьком газоне напротив дома вытягиваются тени. Я выхожу на крыльцо, там дядя Дольфи курит сигару и смотрит на проезжающие мимо машины. Я присаживаюсь рядом.

– Дядя Дольфи, а это правда, что твоя сестра – дьявол во плоти?

Дядя стряхивает пепел и качает головой:

– Да нет, никакой она не дьявол. Просто очень злая.

Я смеюсь:

– Ты не понял: я говорю не о Розе, а о Поппи.

– Паолина? – Дольфи тяжело вздыхает. – Она своими выкрутасами разбила мне сердце. А ведь я раньше так ее любил. Она была лучиком света в нашем доме. Обожала всех разыгрывать. Всегда находила счастливые монетки. А уж какая у нее была фантазия! – Дядя взмахивает руками. – Просто безграничная! Она водила меня гулять в поля. Мы играли, будто мы сиротки, которые заблудились, и за нами гонится злобный монстр. Думаю, она представляла его в образе нашего отца. Знаешь, наш папаша, он ведь жестоко обращался с Паолиной.

– И с бабушкой Розой тоже?

– Да. Такой уж он был человек. Но все знали, что он больше любит старшую дочку. Роза была очень хорошей девушкой до того, как приехала в эту страну. Такое впечатление, будто бы Америка выдавила из нее всю доброту.

– Ты сказал, что тетя Поппи, Паолина, своими выкрутасами разбила тебе сердце. А что именно она сделала?

Дядя стонет так тяжело, словно ему на плечи положили стальной рельс.

– Когда Паолина приехала в США, она как будто с ума сошла. Я тогда еще оставался в Италии, жил в Треспиано с отцом и матерью. Роза и Бруно нам писали, что она вытворяет. Родители очень тяжело это переживали.

– Это когда она пыталась украсть ребенка у Розы с Альберто?

Дядя вскидывает голову:

– Ты знаешь об этом? Откуда?

– Бабушка рассказала. А почему тетя Поппи решилась на такой ужасный поступок?

Дядя выпускает облачко дыма и смотрит куда-то вдаль.

– У нее умер младенец, и она была вне себя от горя.

У меня перехватывает дыхание.

– У тети Поппи был ребенок?

– Она встречалась с одним человеком и забеременела от него, si. Но Паолина должна была понимать, что это плохо кончится: она ведь была младшей дочерью в семье.

Я потираю предплечья, чтобы избавиться от гусиной кожи.

Дядя Дольфи качает головой:

– Бедняжка Паолина… она так и не стала прежней. Когда Роза родила, Паолина не смогла этого вынести. Она сломалась, как сухая веточка. Паолина привязалась к племяннице, она очень полюбила Джозефину, твою маму.

– И решила ее украсть, а потом поняла, что не права, и вернула?

Дядя кивает:

– А спустя два дня она навсегда уехала из Бенсонхёрста. С тех пор ей разрешалось приезжать сюда только на праздники. – Дольфи тушит сигару и кладет ее в нагрудный карман спортивной куртки, как в патронташ. – Так было лучше для всех. Для Паолины жить рядом с Джозефиной было огромным искушением. Роза с Альберто больше ей не доверяли. Твоя бабушка до сих пор считает, что Паолина – pericolosa[19].

Мне так жаль тетю, пережившую в молодости настоящую трагедию. Смогла ли она оправиться после тяжелой потери? Сейчас она выглядит как вполне разумная женщина, которая способна отвечать за свои поступки.

– А ты? Ты тоже считаешь, что она опасна?

Дядя улыбается: