Счастье рядом

Тесса ван Кампен:

Дай угадаю, ты рассказываешь ее всем девочкам при первой переписке.



Оскар Зальцман:

Ты с ума сошла?!



Тесса ван Кампен:

Значит, это не уловка?



Оскар Зальцман:

Эм-м. Нет.



Я хочу ответить, но вижу «Оскар Зальцман набирает сообщение» и снова ухмыляюсь.



Оскар Зальцман:

Если бы это было уловкой, она бы подействовала на тебя?



Боже, ты даже представить себе не можешь.



Тесса ван Кампен:

Я же говорила! Уловка! Эта история вообще настоящая?!



Оскар Зальцман:

Настоящая. К сожалению. А сейчас, Тесс. Прими. Наконец. Меня в друзья.



Это заставляет меня рассмеяться. Нет, с Оскаром я немного не рассчитала. С ним и этой дрожью. Я сижу и пялюсь в экран, улыбаясь, плача, и слезы на глазах превращают его слова в темные пятна. Я выбираю иллюзию. Жизнь в мыльном пузыре. И то, что, возможно, он скоро лопнет. Курсор движется к маленькой иконке, и с улыбкой на губах я принимаю заявку Оскара.



Оскар Зальцман:

НУ НАКОНЕЦ-ТО… И почему я не удивлен тому, что ты знаешь, как зацепить парня?



Тесса ван Кампен:

Приятных снов, Оскар.



Оскар Зальцман:

И тебе, Тесс. До скорого.




Я лежу в кровати и смотрю в окно. Большие наушники закрывают уши, а в голове вертится Соната для фортепиано № 14 Бетховена. Я ее неоднократно играла. Она мне всегда нравилась. Но в данный момент я являюсь этим музыкальным произведением. Оно как мгновение. Тяжелое. Легкое. Меланхоличное. Не жди я смерти, этот момент был бы совершенным. Другим. Я бы наслаждалась бабочками в животе. Чуждые мысли и странные ощущения не дают мне уснуть. Он был бы не горько-сладким, а просто сладким.

Я сажусь и смотрю в небо. Первые лучи солнца освещают зелень и приветствуют день, который для меня начался уже давно. В предрассветных сумерках я вижу улыбку Оскара и его лукавое выражение лица. Вижу, как он убирает светло-каштановые волосы со лба. Снова и снова. Я тону в этой анимированной картинке, которая хочет беспощадно замучить меня бесконечно повторяющимся изображением взгляда Оскара.

Но на самом деле эти пытки я бы с удовольствием терпела всю жизнь. И, пока опускаюсь обратно на кровать под шуршание мягких подушек, я не отпускаю Оскара из головы ни на секунду. Фортепиано убаюкивает меня, а небо окрашивается в мягкий оранжевый цвет, в то время как песни становятся все тяжелее, и в конце концов усталость побеждает. Но последнее, о чем я помню, – желание снова проснуться.





Абстинентный синдром





Еще одно утро. Хотя сейчас я могла бы уже быть мертва. Или быть уставшей. Но мой наркотик действует. Я здесь, и я проснулась. Словно во мне зажегся свет. Оскар зажег его. Он ослепляет меня, как и мои плохие мысли. Сегодня все по-другому. Первый раз за несколько месяцев, проснувшись, я подумала не о смерти. Не о ней и не об урне, которую должны доставить сегодня. Все это перестало иметь для меня смысл. А ведь еще вчера в это же время урна была для меня ключевым моментом. Сегодня им является Оскар. Все, о чем я думаю, – вчерашняя ночь. Часы, которые казались минутами. Я ищу рукой шампунь, пока теплая вода струится мне на голову, стекает по лицу, и одних лишь мыслей о его сообщениях достаточно, чтобы по рукам побежали мурашки. От приятной дрожи и кома в желудке улыбка растягивается на лице. Я намыливаю волосы и задаюсь вопросом, любит ли Оскар запах ванили. В конце концов, ваниль нравится не каждому. Подношу баночку к носу и вдыхаю. Ну, вроде бы аромат легкий, в любом случае Оскара я сегодня не встречу.

Переписываться с кем-то – это одно, и совсем другое – видеться вживую. Мне кажется, вчера мне удавалось быть собой только потому, что я его не видела. Потому что в переписке моего шрама не существует. Там нет смерти, только момент и слова. Я думаю, что была забавной. Надеюсь на это. И я смеялась. Имею в виду по-настоящему. До слез.

Я стою в нижнем белье перед шкафом и глупо улыбаюсь сама себе. Не будь я такой счастливой, была бы себе неприятна. Но желание представить то, как Оскар, стоя под душем, очень удивился появлению своей гостьи по обмену, сильнее несчетных попыток думать о чем-то другом. Эта картинка как надоедливая мелодия, от которой я не могу избавиться. С ухмылкой стягиваю летнее платье в цветочек с вешалки над головой и ныряю в темно-синюю джинсовую рубашку, чтобы не видеть свой шрам. Затем сажусь на кровать и смотрю в окно. На голубом небе светит солнце, словно грозы и не было. Нет ни облачка. Ничего, кроме бесконечной синевы. Оно такое голубое, как глаза Оскара. Я собираю волосы в высокий пучок, беру ноутбук и ложусь обратно.

Я в сотый раз нажимаю на фотографию профиля Оскара, когда в мою дверь стучат, и мама просовывает голову в комнату.

– Как хорошо, что ты уже проснулась, – говорит она, и я замечаю на ее лице облегчение, которое перетекает в улыбку, когда она видит, что я не только проснулась, но и уже одета. – А ты… ты нарядилась, – констатирует она. – Что за повод?

– Нет никакого повода, – говорю я, застигнутая врасплох.

Я чувствую, как кровь приливает к лицу. Мама входит в комнату, с любопытством рассматривая меня, и садится на край кровати. За спиной у нее какой-то пакетик.

– Что бы это ни было, ты выглядишь прекрасно.

– Мама, это действительно просто так, – отвечаю я и быстро закрываю ноутбук, прежде чем она успеет увидеть, что я делаю. Она бы начала задавать вопросы, а у меня нет на них ответов.

– Ну, тогда… – говорит она и кладет руку мне на плечо, – я просто хотела посмотреть на тебя и отдать вот это.

– Что это?

– Подарок Лариссе на день рождения, – говорит она с серьезным видом. – Полагаю, ты ничего не купила?

– Нет.

Сказать честно, я совсем забыла о ее дне рождения. Потому что была слишком занята своей урной, паспортом донора и мечтами об Оскаре.

– Я так и подумала, – она пытается не повышать тон, но у нее не получается. Мама встает и снимает сумку с бельем для стирки с крючка. – Если тебе интересно, что ты ей даришь, то это футболка…

– Спасибо, – шепчу я и улыбаюсь.

– Я подумала, что ты захочешь хотя бы упаковать ее.

День медленно тянется, и мое настроение с каждой минутой становится все хуже. Я ничего не сделала. Только размышляла. И упаковала подарок Лариссы. Он выглядит так, будто сделан без любви, хотя я приложила усилия, ну, по крайней мере, она будет думать, что он от меня. Я на секунду вспоминаю выражение лица моей матери, когда она вошла в комнату. Ей бы очень хотелось, чтобы ее дочери нашли общий язык. Жили душа в душу. Как раньше. Мне бы тоже этого хотелось. Но это давно в прошлом, сейчас в моем сердце дыра, да и Ларисса иногда заставляет меня задуматься, есть ли у нее вообще душа.

Я сижу на крыше у своего окна и надеюсь получить сообщение от Оскара. Мой ноутбук лежит рядом как верный пес, и каждые две минуты я проверяю, не написал ли он чего-нибудь. Но он не пишет. Рассерженно захлопываю ноутбук и смотрю вниз на сад, где моя мать копается в клумбах, а моя сестра вместе со своим парнем барахтаются в бассейне. Лично для меня это выглядит как прелюдия, хотя откуда мне знать? Я сижу тут на солнышке. Присутствую, но не привлекаю внимание. С того момента, как научилась думать, это стало моим любимым занятием. Отдаленно и незаметно. Здесь я думаю, витаю в облаках, читаю и слушаю музыку. В данный момент играет As Good As Gone[4] Энди Берроуза[5]. В точку.

Может быть, я должна написать Оскару? Все-таки он написал мне вчера. Что, если он думает, что теперь моя очередь? Но я не могу ему написать. Я даже не знаю что. Что-нибудь вроде того, что я не могу думать ни о чем другом? Что ситуация с душем не выходит у меня из головы? Что я вижу его лицо в небе? И между делом добавлю, что скоро умру. Отличная идея. Факты не испарятся только оттого, что я их игнорирую. Они останутся. Мое долбаное сердце прекратит биться, а мои дебильные легкие уже сейчас отказывают, стоит лишь пройти пару ступенек. Доза обезболивающего препарата на прошлой неделе была увеличена уже в третий раз.

Перед глазами до сих пор стоит сочувствующее лицо доктора Майнфельдера. Я знаю, он ненавидит ситуации, когда не может ничего предпринять, но в конце всегда выигрывает смерть. У нее козырь в рукаве.

Бороться с всемогущим противником – значит постоянно быть побежденным. Я знаю, о чем говорю. Доктор Майнфельдер действительно пробовал найти выход. Но его просто нет. Я дошла до максимальной дозы «Арсенола». Он говорит, что увеличивать больше нельзя. Еще бо́льшая концентрация препарата будет вредить другим органам. Прежде всего почкам. Я спрашиваю себя, какая, в конце концов, разница, хотя, может быть, это даже и хорошо. Так они лучше сохранятся, если их кому-нибудь пересадят.

Теперь остается один вопрос: как мне выдержать эти последние недели, если нынешней дозы недостаточно. Я ненавижу острые головные боли, потоотделение и внезапные головокружения, кошмары и раздражительность. Но это лучше, чем чувствовать, как сердце, зажатое в тиски, постепенно расплющивается. Мои врачи уже несколько месяцев ищут решение. Я знаю его: умереть. Фармацевтическая промышленность, конечно, не заинтересована в этом. Она хочет сохранить мне жизнь. Если бы за это начисляли бонусы, у меня бы уже была платиновая карта. «Постоянный клиент». Я приношу им не только деньги, на мне также испытывают многочисленные неопробованные препараты. Позади целых четыре клинических исследования, в том числе «Арсенола».

Иногда я задумываюсь, действительно ли все эти таблетки сохраняют мне жизнь, или они лишь продлевают мои мучения? Между первым и вторым очень тонкая грань. Как будто телефон читает мои мысли, он напоминает мне принять лекарство. Я собираюсь встать, но краем глаза замечаю лицо матери в открытом окне и, вздрогнув, снимаю наушники.

– Ты меня до смерти напугала! – фыркаю я.

– Я не хотела, дорогая, – говорит она спокойно и протягивает мне баночку с лекарством и стакан воды. – Я постучала два раза, но ты не слышала.

Молча беру шесть таблеток и большим глотком отправляю их внутрь. Сейчас я уже могу проглотить все. Мой рекорд – двенадцать зараз. Это было три месяца назад в больнице, и парень, который лежал со мной в одной палате, пошутил, что однажды я осчастливлю какого-нибудь мужчину. Да, точно. Чушь! Думая об этом, в голове всплывает Оскар с широкой ухмылкой.

– Тебе нужно еще что-нибудь, милая?

– Что, прости? – мой голос звучит так, как будто меня за чем-то застукали.

– Я лишь спросила, не нужно ли тебе еще чего-нибудь.