Саван вечности
Часть 24 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Бэннон едва не дрогнул, но собрался с силами. Прикоснувшись пальцами к рукояти Крепыша, он встретился взглядом с Адессой.
— Имя чемпиона — Ян. Он мой друг. Он вспомнит меня. — Затем юноша понизил голос и пробормотал: — Пресвятая Мать морей, надеюсь, он меня вспомнит.
Адесса посмотрела на него с любопытством.
— Смутно припоминаю, как он давным-давно сказал, что его зовут Ян. К тому моменту, как он попал ко мне, норукайцы почти выжгли в нем эту личность. Но это может быть интересно. — Ее тонкие губы сжались в жесткую линию. — Лила, возвращайся на свой пост. Я сама разберусь.
Молодая Морасит бросила быстрый взгляд на Бэннона, а затем неторопливо пошла по туннелю, чтобы вернуться к своим обязанностям.
Адесса повела юношу через главный тренировочный грот в боковой туннель, в котором было полно тюремных камер, закрытых решетками.
— Я предоставила ему самую просторную камеру. Это право чемпиона — одна из наград за то, что он боец. — Адесса посмотрела на Бэннона и перевела взгляд на его меч. — Ты воображаешь себя воином?
Он расправил плечи:
— Я убил мечом многих, но только когда это было необходимо.
— Убийство всегда необходимо, если борьба оправдана, — произнесла Адесса. — Однако сомневаюсь, что тебя обучили должным образом.
— Меня тренировал волшебник Натан Рал. Он выдающийся фехтовальщик.
— Я слышала, что он даже не волшебник, — сказала Адесса. — Чемпион — лучшее, что у нас есть. Я суровый наставник, но я горжусь им и вознаграждаю разными способами.
— Тогда вы можете наградить его свободой, — предложил Бэннон. В его голосе звучала смелость, которой он на самом деле не ощущал. — Его схватили на Кирии, когда он был еще мальчишкой. Он не раб.
Глаза наставницы Морасит расширились, и она едко усмехнулась:
— Ты не понимаешь, что значит «раб». Его жизнь не принадлежит ему. Ею владеет Ильдакар, и он служит своей цели. Я обладаю им. Тренирую его. Вознаграждаю до тех пор, пока он меня не подведет. И тогда у нас будет следующий чемпион.
— Его имя Ян, — настаивал юноша. А затем добавил: — А меня зовут Бэннон.
— Имена переоценены. — Адесса остановилась перед стеной из железных прутьев, за которой была хорошо освещенная камера. Обстановка состояла из плетеного коврика на каменном полу, спального тюфяка, таза воды и ночного горшка.
— Чемпион, — позвала Адесса, — к тебе посетитель.
Сердце Бэннона чуть не разбилось при виде парня, лежавшего на тюфяке. Он узнал Яна во время боя на арене, но теперь он увидел своего друга вблизи. Когда чемпион сел на тюфяк и посмотрел на него, Бэннон понял, что Ян — больше не Ян. Он стал незнакомцем.
— Это я, Бэннон, — хрипло сказал он. — Помнишь меня? Помнишь Кирию? Наш дом? В детстве мы были друзьями.
Чемпион поднялся с тюфяка и подошел к решетчатой двери. На нем была только набедренная повязка. Его тело состояло из бугров твердых мышц и белых шрамов. Он молчал.
— Я Бэннон, — снова сказал юноша, схватив прутья клетки и умоляюще глядя в глаза своего друга. — Раньше мы играли вместе, исследовали остров, работали на капустных полях. Разве ты не помнишь? Мы плескались в волнах прибоя и обыскивали лужи, оставшиеся после отлива. А потом, в тот день… — Горло Бэннона пересохло. Он вздохнул. — В тот день пришли работорговцы.
— Бэннон? — спросил его собеседник, словно пробуя на вкус это слово. Он сжал зубы, голос стал тверже и мрачнее: — Бэннон.
— Да, работорговцы пытались схватить нас обоих, но ты помог мне вырваться. И я… — Он не был уверен, что сможет продолжить. Воспоминания о том дне были почти невыносимы, но все же он сказал: — Я убежал, и они тебя забрали. Я тебе не помог. Прости. Мне очень жаль! — Слезы текли по его лицу. Его грудь свело судорогой, и он зарыдал. — Пресвятая Мать морей, мне очень жаль!
Лицо Яна оставалось непроницаемой каменной маской. Он никак не реагировал и не узнавал своего друга. Бэннон смотрел на него сквозь пелену слез. Ему было мучительно смотреть на такое преображение. Глаза его друга выглядели мертвыми, наполненными желанием убивать. Из беззаботного мальчика с острова он превратился в беспощадного бойца.
— Я тебя нашел, — сказал Бэннон. — Я вернулся, и у меня есть друзья в Ильдакаре. — Он стиснул железные прутья решетки. — Я сделаю все возможное, чтобы освободить тебя. Я вытащу тебя отсюда. — Он умоляюще потянулся в камеру.
— Бэннон?.. — снова спросил Ян. Теперь в его глазах вспыхнул гнев. — Я помню.
— Да, мы были друзьями, и в тот день…
— Ты позволил им схватить меня. — Со скоростью змеи Ян схватил запястье Бэннона.
Вскрикнув, юноша пытался вырваться, но продолжал смотреть в лицо своего друга.
— Я освобожу тебя. Обещаю, я постараюсь…
— Я не хочу, чтобы меня освобождали. Я чемпион. Я боец… и я здесь. — Он смотрел на Бэннона, а потом взглянул на Адессу, и его лицо смягчилось, выражая почтение. — Я не хочу, чтобы меня освобождали. — Другая его рука метнулась между прутьев и схватила Бэннона за шею, как челюсти бойцовской собаки.
Бэннон задыхался и отбивался, пытаясь отстраниться.
— Прошу…
Адесса некоторое время забавлялась зрелищем, а затем схватила цилиндрический предмет с черной рукоятью, висевший у ее бедра. У оружия был тонкий острый наконечник, как у шила сапожника. Морасит уколола острием предплечье Яна и каким-то образом послала взрыв боли, подобный молнии. Ян разжал руку, пошатнулся и рухнул на пол.
Бэннон упал перед решеткой камеры.
— Ян…
— Он больше тебя не побеспокоит, чемпион, — сказала Адесса.
Оправившись от волны боли, Ян поднялся и встал в своей камере. Он смотрел на Бэннона с гневом и отвращением.
Адесса схватила Бэннона за ворот его свободной коричневой рубашки, будто сцапала животное за загривок.
— Я не могу допустить, чтобы мой чемпион был выбит из колеи. Ты должен уйти. — Она оттащила его от камеры.
— Ян! — прокричал Бэннон. — Прости!
— Он не хочет иметь с тобой ничего общего, — сказала наставница Морасит. — Оставь его в покое.
Глава 22
Приближалась ночь. Никки в одиночестве шла по выложенным плиткой просторным коридорам огромного особняка и смотрела на россыпь сверкающих звезд через открытые окна в крыше, обрамленные лозами. В нишах и в углах стояли мраморные статуи ильдакарцев из разных слоев общества: стройная молодая женщина с кувшином воды на плече; широкогрудый охотник с двумя зайцами, подвешенными на пояс; стражник в короткой накидке, чешуйчатом нагруднике и наплечнике — таких же, как у верховного капитана Эйвери; даже старуха со сгорбленной от непосильного труда спиной с выражением горькой злобы на лице: ее голова была повернута в сторону, будто она осуждала каждого, кто проходит мимо.
Никки никогда не была ценительницей искусства, хотя, когда она пленила Ричарда и жила с ним в Алтур'Ранге, называя своим мужем, то видела его удивительно красивую резьбу по камню. Особым его творением была вдохновляющая и впечатляющая статуя «Жизнь», чья художественная сила была настолько неоспорима, что спровоцировала революцию в угнетенном городе.
Однако статуи в огромном особняке не казались обычными украшениями. Они не были настолько жуткими, как отвратительные скульптуры, при помощи которых брат Нарев стремился показать недостатки человечества, но все же вызывали тревогу. Никки догадалась, что это были настоящие граждане Ильдакара, обращенные в камень в наказание за преступления — как погонщик яксенов. Главнокомандующий волшебник Максим считал себя главным скульптором Ильдакара, хотя работал с магией и плотью, а не с камнем.
Бэннон ушел из особняка — наверно, проводил время со своими новообретенными друзьями, — поэтому Никки поужинала вместе с Натаном в его покоях. Непривычно немногословный волшебник рассказал о своей работе с Андре:
— Я верю, что повелитель плоти может отыскать решение. Сегодня мы создали карту линий моего хань и обнаружили очевидный недостаток. Нам нужно продолжать работу, чтобы вернуть дар.
— За этим мы сюда и пришли, волшебник. — Она заметила, как он оживился, когда она назвала его волшебником, хотя он был неспособен коснуться своего хань. — Но я не хочу тратить время впустую. Этот город тревожит меня. Мы должны распространять известия о магистре Рале, но я боюсь, что гниль Ильдакара уходит глубоко в корни. — Во многом этот город напоминал ей Алтур'Ранг.
Натан разобрался с десертом в виде медового пирожного и облизал пальцы.
— Не могу не согласиться. Сомневаюсь, что Ильдакар могут спасти непокорная колдунья и сопровождающий ее волшебник… даже если ко мне вернутся силы. Нам стоит уйти подальше, пока они не подняли свой саван и не запечатали город вне времени.
Никки беспокоилась и опасалась, что ей все-таки придется противостоять волшебникам Ильдакара. Она вернулась в свои покои, чтобы поразмыслить над своими умениями — над навыками, которым ее научили сестры Света, и над ужасающей магией Ущерба, обретенной тогда, когда она стала сестрой Тьмы и служила Владетелю. У Никки имелся арсенал заклинаний, превосходящий умения самых одаренных противников, но волшебники Ильдакара уже продемонстрировали свои выдающиеся способности. Они превратили сотни тысяч людей в камень и изолировали свой город от времени. Даже Никки не могла с этим соперничать.
После перемещения звезд она была не уверена, что изученные ею хитросплетения магии — контрольные сети, заклинания, действия, последствия и взаимодействия — будут работать как прежде. Оказавшись одна в своих покоях, Никки стояла перед неглубокой чашей с водой и изучала в отражении свои яркие голубые глаза и светлые волосы, которые она зачесала назад и скрепила драгоценной ильдакарской заколкой. Ее лицо было прекрасным.
Бесчисленное количество мужчин смотрело на нее с вожделением, многие воспользовались ее телом. Однако единственный мужчина, которого она любила, никогда не желал ее. Ричард Рал уважал Никки и высоко ценил ее помощь. Он восхищался ею как другом, советником и одним из ключевых союзников в его стремлении к миру и свободе во всем мире. Но истинную любовь Ричард испытывал к Кэлен.
Любовь не измерялась одной лишь человеческой красотой. Никакое беспристрастное жюри не взялось бы судить, кто привлекательнее — Никки или Кэлен. Обе женщины были прекрасны, но красота Кэлен была исключительно для Ричарда, а красота Никки оставалась ее собственной.
Погрузившись в мысли, она опустила пальцы в чашу, отчего по ее идеальному отражению прошла рябь. Она плеснула водой в лицо.
Никки давно лишилась теплого и сострадательного человеческого сердца, но теперь она была сильнее, была на правильной стороне и посвятила себя делу Ричарда — делу свободы. Впрочем, Никки сомневалась, что когда-либо найдет — или даже пожелает найти — настоящую любовь. Тем не менее, колдунья знала, что сейчас она более человечна, чем когда-либо.
Выпустив свой дар, чтобы погасить свет в комнате, Никки откинулась на прохладные шелковые простыни и погрузилась в сон, спокойствие и грезы…
Когда ее сознание унеслось прочь, впервые за последние дни она ощутила магическую связь со своей сестрой-пумой Мрра. Ее мысленный взор видел глазами кошки, тело стало гибким, она почувствовала силу своих мускулов и опасную остроту когтей, пока бежала через поросшую травой равнину. Мрра было легко найти добычу: здесь ей попадались жирные антилопы, зайцы и даже суслики. Она ела досыта, но беспокоилась, дожидаясь Никки.
Мрра несколько дней бродила вокруг древних каменных солдат. Ее чуткое кошачье восприятие не видело угрозы в статуях мужчин в доспехах, но по-настоящему ее тревожил величественный город, наполненный зданиями, людьми… и болью. Мрра уже давно могла уйти в холмы, но связанная заклинанием с Никки кошка осталась возле охваченного беспокойством города.
Песчаная пума не оставила Никки — даже ее друзей, Бэннона и Натана, которые хорошо к ней относились. Мрра хотела защитить их всех, но ничего не могла поделать, пока они были в большом городе. Никки неоднократно видела сны с воспоминаниями о заточении Мрра, о том, как главный укротитель клеймил ее, обучал их троку, как они убивали противников на боевой арене… Теперь Никки в реальности узнавала кристально-четкие детали этих видений.
Никки было некомфортно в качестве гостя Ильдакара, но во сне колдунья, связанная с большой кошкой, снова стала свободной. Мрра жила своей жизнью и видела мир глазами хищника, игнорируя навязанные обязательства или политику. Она просто жила: охотилась, бегала, спала. Благодаря магической связи, Мрра больше не была одинокой кошкой. Никки стала ее частью. Теперь, когда их связь возобновилась, в разуме пумы что-то пробудилось. Она помчалась по равнине сквозь шелест сухой травы — ее рыжеватый мех сливался с ней, и кошка оставалась невидимой… пока не решала напасть.
Ночью, когда ее зрение обострялось, Мрра рыскала под городскими стенами, чуя человеческий запах и резкое зловоние тех мест, куда они опорожняли ночные горшки прямо с каменных стен. Мусорные кучи были разбросаны вдоль нагромождений камней. Мрра исследовала границы большого города, избегая закрытых на ночь массивных ворот. Она вскарабкалась на пестрый гранитный выступ и перескочила на покрытый лишайником высокий валун, примыкающий к низкому участку стены. Десятилетия назад желудь упал в трещину в скале, и за эти годы вырос большой дуб. Он тянулся ввысь, раскалывая гранит своими извилистыми корнями.
Цепляясь когтями, Мрра полезла на дуб и взобралась на самый верх. С высокой крепкой ветки кошка смотрела на неприступную стену, оценивая высоту — стена была выше дерева на пятнадцать футов. Прикидывая расстояние, она напрягла мускулы. Мрра не раздумывала и не колебалась. Она с силой оттолкнулась и прыгнула в воздух.
Большая кошка почти допрыгнула до верха широкой стены. Она проскребла выпущенными когтями по торцу крайнего каменного блока и зацепилась за одну из свисающих лоз. Отталкиваясь задними лапами и молотя хвостом, Мрра карабкалась наверх. Напрягшись, пума наконец забралась на стену. Она тяжело дышала, язык вывалился из пасти, но она отдыхала совсем недолго; прижавшись к земле, она пошла дальше. Мрра ползла по стене, пока не оказалась возле крыши здания на нижнем уровне города.
Снова прыгнув, Мрра приземлилась на эмалированную черепицу. Она сбила несколько плиток, которые загремели и загрохотали, скатываясь вниз. Из жилища донеслись крики, но Мрра прыгнула в темный переулок и метнулась прочь до того, как на улицу вышли мужчина с лампой в руках и его жена. Они кричали, браня незваного гостя. Пума не понимала слов, слышала только шум и человеческие голоса. Мрра чуяла их страх.
Теперь она была внутри Ильдакара, ненавистного города, места боли. Здесь была ее сестра-пума.
Никки беспокойно ворочалась во сне, чувствуя тревогу. Ей был непривычен страх песчаной пумы.
Мрра отбросила робость и продолжила двигаться. Она держалась в тени. Здесь было много еды, хотя охота отличалась.
Никки, пребывая в некоем трансе, пыталась докричаться до Мрра: «Ты должна спрятаться! Спрячься! Укройся где-нибудь до рассвета».