Сапер

Прошло более получаса, когда я все же схватил Оганесяна, впавшего в какое-то забытье, и перетащил его через дорогу. Хоть это прошло без приключений. Антонова нигде не было. Никто не ждал нас под кустами или за деревом, и никто не отозвался на осторожные оклики. Танкист исчез, оставив меня наедине со своим товарищем, состояние которого ухудшалось все больше. Идти он уже не мог, валился с ног, а жар вырос еще сильнее. Если так пойдет дальше, до наших он не доживет.





* * *


Хоть и отдохнули после перехода дороги час, но Оганесян идти уже почти не мог. Это не ходьба была, а одно издевательство: мне постоянно приходилось ловить его, когда он начинал падать. Нести его на себе – это затея для кино, наверное. Хоть и был мехвод маленьким, почти на голову ниже меня, а весу в нем все равно за полсотни килограммов. Сколько такого на себе потащишь? Метров двести, самое большое, а потом упадешь рядом с ним и будешь долго приходить в себя. Дневной переход получится километров пять от силы. Так до наших мы к новому году дойдем, не раньше. Пора делать волокушу.

Из инструментов у меня только малая саперная лопатка и четырехугольный штык от «мосинки». Был бы хотя бы топор, часа за полтора управился, а так работа затянулась на добрых три часа. Оганесян все это время спал, а я ковырялся с кое-как срубленными березками. Да, кроме того, что делаешь все ничем и из ничего, так еще и прислушиваться приходится. Хоть и оттащил я раненого почти на километр от дороги, а все же береженого бог бережет. Не береженого же конвой стережет.

В итоге волокушу я соорудил, когда солнце уже клонилось к верхушкам деревьев. С сомнением посмотрев на кривое и косое изделие, я кое-как привязал к ней Оганесяна ремнями и потащил. Несмотря на неказистый вид, держалось все хорошо, и скорость у меня теперь была чуть медленнее, чем если бы я шел сам. Когда решил остановиться в густых сумерках, отмахали километров десять, не меньше.

Меня хватило только на то, чтобы развести огонь и согреть землю, на которой мы будем ночевать. О еде я старался не думать: ни сил, ни времени на ее поиски не было. Если бы не придурок Антонов! Куда его понесло? Неужели он надеется выбраться один? Эх, сдается мне, выловят его немецкие патрули не сегодня, так завтра. Или местные крестьяне сдадут, когда он побираться пойдет – они тут все повально советскую власть ненавидят.

Или еще что случится. Теленок, одно слово. Тут друг за дружку держаться надо, а не шастать по лесам в одиночку без опыта и умения. А он, наверное, думает, от обузы избавился. А кто твой зад прикроет, когда ты спать ляжешь или до ветру пойдешь? То-то и оно. Под эти мысли я провалился в сон.





* * *


Утро 28 июня встретило нас ярким солнцем и гомоном птиц. Наверняка пернатые чему-то радовались. У меня же пока такого повода не было. Вроде бы жар у Оганесяна немного спал, но запах от повязки стал настолько сильным, что принюхиваться, чтобы его уловить, уже не надо было.

В животе заурчало – организм напоминал, что неплохо бы и поесть, но придется потерпеть, из еды у нас была только фляжка на полтора литра воды, которую я набрал вчера из попавшегося по пути родничка. Разбудил Оганесяна и решил сменить ему повязку, несмотря на все его возражения, что он потерпит. Оторвал на это дело еще кусок немецкого парашюта (да уж, коммерсант из меня никакой), промыл как смог рану из фляжки – гной сочился весьма обильно, подложил под повязку хотя бы относительно чистые остатки вчерашней и начал собираться в дорогу.

Оганесяна уложил на волокушу, привязал, чтобы не падал, впрягся и потащил его на северо-восток, почти не сворачивая. Деревья стали расти чуть пореже, завалов не встречалось, один раз мы даже пересекли не сильно заросшую просеку. Фронт гремел уже со всех сторон, над головой то и дело проносились немецкие самолеты. Летали они и парами, и целыми группами Час, наверное, я волок за собой мехвода, даже устал не очень сильно. По крайней мере, о привале пока не думал. Впереди за деревьями показалась поляна, запахло прибрежными зарослями. Нас окликнули – из-за кустов вышел патруль, как потом оказалось, из 7-й моторизованной дивизии 8-го мехкорпуса. После проверки документов нам показали направление на медсанбат.

– Извините, товарищ лейтенант, – козырнул мне долговязый сержант, разглядывая Оганесяна, – никого выделить вам в помощь не могу, нас скоро перебрасывают, но тут недалеко, идите вдоль притока Стыри, справа будет деревня Пониковица, а слева в лесочке – медсанбат.

Я тяжело вздохнул, опять впрягся в волокушу. Второй мой «забег» дался тяжелее. Спасало то, что шел вдоль речки, поглядывая по берегу – а ну как попадется лодка, и мои мучения закончатся. Не попалась. Зато через час в ближайших к нам кустах что-то зашевелилось. Я бросил на землю волокушу, надеясь, что мехвод ударится не очень сильно, и выхватил парабеллум, озираясь при этом по сторонам. Через пару секунд звонкий женский голос произнес сакраментальное: «Стой, кто идет?»

– Свои, – ответил я.

То, что нас держит на прицеле молодая девчонка, ничего хорошего не значит. Уж лучше пожилой повоевавший мужик – этот от избытка чувств не пальнет сдуру, если ему что-то не то покажется или в неподходящий момент комар сядет на нос.

– Оружие на землю, – скомандовала дозорная. Я аккуратно положил пистолет на землю, медленно распрямился и сказал:

– Я старший лейтенант Соловьев, шестьдесят пятый ОМИБ. Со мной красноармеец Оганесян, он ранен и нуждается в помощи.

– Документы покажите, – последовала новая команда. Вроде голос стал чуть поспокойнее.

Я вытащил удостоверение, развернул, показал тому, кто сидит за кустами. Что там увидели, не знаю, но девчонка скомандовала:

– Бери своего этого, Оганезова, и три шага назад!

Я подчинился. Надеюсь, дозорная умерит свой пыл, и мехвод попадет, наконец, в руки медиков.

Девчонка вышла из-за кустов, и я постарался не рассмеяться вслух. Нервы, наверное. Курносая брюнетка метра полтора ростом. Рядом с ней даже танкист Оганесян показался бы богатырем. Гимнастерка с петлицами красноармейца была ей так велика, что складка на спине под ремнем заканчивалась почти возле пряжки, а саму гимнастерку она могла спокойно носить вместо платья. Понятное дело, одели во что было, а подшить под себя времени не хватило, но очень уж смешно она смотрелась. «Мосинку» она еле держала в руках. Вряд ли, случись что, она смогла бы прицельно выстрелить.

– Что там смешного на земле, товарищ старший лейтенант? – как можно более грозно спросила она.

– Это я от радости, что к своим вышли, – ответил я, не в силах сдержать улыбку. – Товарищу красноармейцу просто совсем плохо, видите, идти не может даже. Есть тут у вас медики?

– Медиков у нас не хватает, работают круглые сутки, – сказала она, решив, наконец, что я не немецкий диверсант. – Подождать придется. Сейчас направо повернете, там увидите.

Медсанбат и вправду расположился очень удобно: с одной стороны – лес, с другой – речушка. До палаток было совсем недалеко, если бы не девчушка, мы бы уже на месте были.





* * *


Но чем ближе мы подходили, тем менее красивой становилась картинка. Кто-то кричал, стонал, выл, все эти звуки сливались в страшный звук. Спросив у кого-то из пробегавших медиков, куда девать раненого, потащил Оганесяна туда, куда тот показал, махнув рукой. Оказалось – на сортировку.

На сортировке творился, как по мне, настоящий кошмар: только что привезли откуда-то раненых, и все эти люди не молчали, а каждый со своих носилок требовал помощи, причем немедленной. Присмотревшись, я понял, что кричали не все: некоторые лежали без звука и движения, им было абсолютно наплевать, где они находятся и что с ними будут делать. Сколько таких видел, никто из них не выжил – они уже с жизнью попрощались. В воздухе густо пахло кровью, порохом и дерьмом.

Я поймал медика и подтащил его к впавшему в забытье Оганесяну.


– Что вы мне показываете? Что это за тряпки у него намотаны? У меня нет времени ждать, пока вы тут возитесь с неподготовленным раненым! – высказал он мне и тут же пропал с глаз, через секунду он уже ходил между носилками и осматривал раненых.

Как он понимал в этой неразберихе, кого куда отправлять, не знаю. Одних по его команде тут же тащили в операционную, других – в перевязочную, кто-то оставался на месте. Я поймал этого мужчину еще раз, когда он проходил недалеко от нас, и показал на рану мехвода.

– Кто его сюда вообще привез? – начал он новую порцию претензий, выдавая их короткими резкими фразами. – Почему на полковом пункте рану не обработали? Вы что там, думаете, нам тут делать нечего? Что это за тряпье вместо повязки?

– Мы из окружения, доктор, – попытался объяснить я. – Что было, то и намотали…

– В перевязочную, – устало махнул рукой доктор, или кто там заведовал этим адом. – Будем чистить за этими коновалами, – и пошел осматривать раненых дальше, не обращая на меня внимания.

Я вышел на улицу, с наслаждением вдохнув свежий воздух. Как они там вообще выдерживают сутки напролет? При мне привезли еще две машины с ранеными, и я тут же оказался припаханным выгружать их. Многие дороги не вынесли, и этих несчастных складывали отдельно.

– Слышь, браток, тут пожрать хоть можно где? – спросил я у санитара, с которым мы вместе разгружали раненых. – Третий день ни хрена, кроме воды, все по лесам бегали.

– Ну пойдем, соображу тебе что-нибудь, – сказал он. – Ты кобениться не стал, краскома из себя корчить, мол, не положено в говне ковыряться, и я тебе навстречу пойду.

Он куда-то сбегал и притащил в котелке еле теплые переваренные серые макароны, почти слипшиеся в один комок, кусок черного хлеба и кружку кипятка.

– Чем богаты, – сказал он, протягивая мне еду. – С чайком беда, хоть кипяточку похлебай.

С голодухи и переваренные, почти несоленые макарохи показались мне очень вкусными.

Похоже, делать мне здесь больше нечего. Оганесяна я сдал, полечат его с недельку, потом отправят куда-нибудь воевать. Антонов сбежал, так что ответственности я ни за кого не несу. Поел – и хорошо. Надо думать, что делать дальше. Первым делом пойду к речке, помою котелок, негоже грязный отдавать. Да и самому помыться-почиститься надо, пока есть возможность.





* * *


В поисках укромного места, где можно было и помыться, и отдохнуть, я отошел от палаток медсанбата довольно далеко. То меня берег не устраивал, то дорога слишком близко. Наверное, я просто хотел уйти от увиденного. На войне самое ценное – покой и тишина. Есть возможность – пользуйся, а крови и грязи и так хватает, их искать не надо.

Вдруг я просто остолбенел. Прямо передо мной в воде на мелководье стояла… моя Ниночка! Такая, какой я ее запомнил! Присмотревшись, я понял, конечно – не она. Рыжая женщина лет тридцати. Но волосы, спина, изгиб бедра – все бывшей жены. Я закрыл глаза, открыл. Нет, не померещилось. Да и женщин я уже давно близко не видел, чтобы вот так – в первозданной красоте…

Она, наверное, почувствовала мой взгляд, или я вздохнул слишком шумно, но повернулась ко мне. И даже не пыталась закрыться или показать свое смущение.

– Посмотрел, лейтенант? – спросила женщина, только сейчас медленно прикрывая руками высокую грудь с крупными красными сосками. – А теперь иди, не мешай мне.

– Извините, пожалуйста, – смутился я. – Просто… как наваждение какое-то… Вы так похожи на мою жену…

– Ага, вот прямо задница – один в один, да? – засмеялась она. – Ты бы хоть отвернулся, краском, приличия ради. Или сиськи мои не дают глазам оторваться?

Отвернулся, конечно. Чувствовал себя как пацан пятнадцатилетний, которого поймали возле бани, где бабы моются. Но как же она похожа на Ниночку! Не лицом, нет, чем-то внутри, что ли. Даже смех такой же, хрипловатый немного. И глаза зеленые.

– Так что ты там про жену рассказывал? – насмешливо спросила незнакомка. – Давай, я такие песни очень люблю. Наверное, она далеко, ты ее любишь и прямо сейчас в память о ней и в честь скорых подвигов на поле боя жаждешь осчастливить меня чем-нибудь? Или что-то новое придумаешь?

– Убили жену, – спокойно ответил я. – Сволочь одна, четыре года уже. Я ему отомстил. Как следует. А насчет осчастливить – как-то не придумал еще чем. Случайно увидел. Извините еще раз, пойду я.

– А как жену звали, лейтенант? – спросила она уже без насмешки, шурша одеждой.

– Нина. Ниночка, – ответил я. – А меня…

– А про тебя я не спрашивала, – оборвала она меня. – Ладно, раз не из таких… Часа через три подойдешь к перевязочной, знаешь, где?

– Теперь знаю, – кивнул я.

– Вот, не обещаю, если получится, поговорим тогда. Все, пойду я, некогда мне сейчас, – и она прошла мимо меня, уже одетая в приталенную гимнастерку с двумя шпалами военврача в петлицах и юбку до колен, сворачивая на ходу свои рыжие волосы в пучок.

Ого, считай, целого майора голым видел. Но меня это почему-то только подзадорило.

– Зовут тебя как, незнакомка? – спросил я вдогонку.

Она остановилась на мгновение, повернулась ко мне вполоборота и сказала:

– Вот, если получится встретиться, там и познакомимся… – И ушла, слегка покачивая бедрами.

А я все смотрел ей вслед, снова чувствуя себя пацаном.





Глава 8