Санктуарий

В этой статье мою дочь практически назвали убийцей.

Первым делом я пытаюсь связаться с Харпер. Она не отвечает ни на мой первый звонок, ни на десятый, ни на те, что были между ними. Так что в итоге я отправляю сообщение: «Глупая история в «Сентинел». Не приезжай. Устрою собственное расследование. Не допущу, чтобы кто-то сделал тебе что-то плохое. Так сильно тебя люблю! Целую, мама».

Как бы отчаянно мне ни хотелось увидеть мою девочку, обнять и пообещать, что все будет хорошо, я не желаю, чтобы Харпер оказалась здесь, в Санктуарии, где ее могут начать изводить или запугивать. Я не хочу, чтобы она была здесь, где следователь может утащить ее на допрос и подставить ее из-за того, что сказал Джейк Болт. Я хочу, чтобы она держалась подальше от Эбигейл с ее безумными обвинениями.

Мне нужно понять, как умер Дэн. Та магия, которую я ощутила на вилле – чья она, и она ли его убила? Когда я это выясню, то смогу пойти в полицию и снять с Харпер подозрения.

Мой магазинчик не постигла та же судьба, что и мой дом. Он по-прежнему аккуратно закрыт и жалюзи опущены. Я проскальзываю в проулок, который идет вдоль салона Бриджит, и отпираю дворовую калитку. Эйра носится среди цветов, а я проверяю бочку с дождевой водой. Обработанная химикатами вода из-под крана бесполезна для зелий и еще меньше подходит для моей сегодняшней цели – ворожбы.

На задней двери моей мастерской стоит тройная защита, как и на той двери, которая ведет в нее из приемной в передней части дома. Я снимаю висячий замок. Ввожу код электронного замка. Черчу знак на дверной раме.

Охранки здесь такие же, как у меня дома – с максимально допустимой законом мощностью. Если сорвать висячий замок и взломать электронный, дверной проем окажется открыт. Но если я не сняла охранные чары или у вас нет жетона (а он есть только у Харпер и Бриджит), то вас сильно ударит даже при мысли о том, чтобы шагнуть внутрь. Я попросила Пьера его проверить, и в результате бедняга упал на пороге на колени с плачем и рвотой, и дальше двинуться не смог.

Сегодня я запираюсь изнутри. Порой магия бывает слишком хрупкой, чтобы ей кто-то мешал.

Сегодняшний ритуал направлен на видение, и потому я не включаю электрический свет. Вместо него я зажигаю четыре масляных фонаря. Они сохранились с тех времен, когда тревожные женщины Санктуарий ставили их на подоконники, чтобы осветить моряку путь с моря.

Надеюсь, они осветят мне путь к ответам.

Схема, которую я выбрала, хранится на самом дне четвертого ящика стола. Не помню, когда я в последний раз ее доставала, потому что мне не разрешается пользоваться ею, чтобы консультировать клиентов: очередное законодательное ограничение, но в кои-то веки с ним я полностью согласна. Любая магическая практика скользкая, ненадежная, потенциально предательская. Однако ворожба – в особенности.

Занимаясь приготовлениями, я стараюсь привести мысли в порядок. Страх и тревога, словно ил, постепенно оседают на дно сознания, оставляя его ясным и спокойным.

В саду я срезаю белые гвоздики, а в закрытой теплице – паслен сладко-горький. Его фиолетовые звездочки из пяти лепестков лежат у меня на ладони. Я оторву и истолку его толстые желтые тычинки. Эти два цветка говорят правду.

С нижней полки стеллажа я беру две банки коричневого стекла: в одной – сухая кедровая кора, а во второй – полынное масло. Непритязательная полынь – один из наших древнейших помощников, она присутствует в Чарах Девяти Трав и в других из Лакнунги. В китайских стихах ее восхваляют уже больше двух тысяч лет. Я ставлю банки на рабочий стол, а потом заполняю один из серебряных ковшиков дождевой водой из бочки.

Моя магическая чаша хранится в полотняной ткани. Она – из сплошного обсидиана, успокаивающе-тяжелая. У раковины я сначала споласкиваю ее дождевой водой, а потом тщательно смазываю полынным маслом. И, наконец, я кладу горсть кедровой коры на горелку и провожу чашу сквозь дым.

Это – тройное очищение. Некоторые сочли бы это излишней тщательностью. Редкие скептики обвинили бы меня в постановочном ритуале, который направлен на то, чтобы увеличить мои доходы. Однако на самом деле любой практик делает то же самое: атлет проводит разминку, хирург моет руки и надевает перчатки.

И последний инструмент, который надо приготовить – это я сама. Для этого нужна настойка шалфея. Здесь, в Коннектикуте, salvia divinorum в 2012 году была внесена в список запрещенных растений. Лицензированным ведьмам разрешается ее выращивать и заготавливать, но только для личного использования. Это растение находится в той же теплице, где я выращиваю пасленовые и еще десяток ядовитых или наркотических растений. Срезав все необходимое серебряными ножницами, я запираю замок теплицы.

Шалфей действует недолго, так что я сначала убеждаюсь, что все готово, и только потом выпиваю настой. Я поправляю фитили ламп. Скоро я начну смотреть внутренним взором. Я зову Эйру в дом и запираю дверь. Пора начинать.

Ведьма обращается к ворожбе только от безысходности.

А я в безвыходном положении.





36

Сара





Практикующие ведьмы неустанно пытались усовершенствовать методы ворожбы. Ритуал имеет бессчетное количество вариантов с использованием всевозможных ингредиентов, начиная от костей и чайных листьев и кончая облаками и внутренностями животных. Однако для ворожбы всегда требуется вопрос, который задает ведьма, и предполагается ответ, который дает ритуал.

Вот только часто ответ не приходит.

Несмотря на столетия магических исследований, никто не знает, в чем причина. Был ли вопрос некорректно поставлен, или ведьма недостаточно сфокусирована? По одной теории ответ есть всегда, просто мы не способны его понять.

Сегодня мне ответ жизненно необходим – ради Харпер. Я тщательно обдумала вопрос.

«Как умер Дэниел?» требует слишком сложного ответа.

«Была ли смерть Дэниела несчастным случаем?» был бы полезен, но только если ответом будет «да». Если это будет «нет», то я никак не приближусь к тому, что мне необходимо узнать.

И вот я натолкнулась на тот, который, как я надеюсь, окажется правильным.

В тусклом свете я прохожу избранный мной путь по схеме. Слова. Жесты. Заново протертая чаша. В нее наливается дождевая вода. Обмакнув в нее пальцы, я посвящаю ее истинному зрению. Капаю одну каплю масла, которое мерцающей пленкой растекается по поверхности: это должно очистить восприятие, чтобы оно не показывало мне лжи.

Я выпиваю приготовленный шалфей. Эффект возникает почти мгновенно. Мир сворачивается. Все реальное содержится в этой чаше. Все иллюзорное мерцает вокруг меня в свете ламп.

Я ощущаю, как Эйра трется мне о ноги, слышу ее мяуканье. Фамильяры связывают нас с реальностью. Они привязывают нас ко всему, что нам знакомо, что нам близко. Не один раз именно мягкое присутствие Эйры возвращало меня к самой себе.


Последние элементы схемы, которые я выбрала для этой ворожбы, уже у меня в голове, на кончиках пальцев, на языке. Я произношу нужные слова. Формирую символы.

И, наконец, я смотрю в мою бездонную чашу и задаю вопрос: «Кто убил Дэниела Уитмена на вилле «Вояж»?»

Я смотрю.

И смотрю.

А ответа нет.

Я быстро озираюсь. Ответ может быть визуальным, ощутимым или слышимым.

Но я ничего не слышу, ничего не ощущаю и вижу только мое собственное отражение, мерцающее и искаженное.

А потом Эйра вопит, а моя обсидиановая чаша раскалывается, и ее пустые черные глубины – это последнее, что я вижу, падая.





37

Мэгги





Я уже почти дошла до магазинчика Фенн, когда он взрывается. По крайней мере, судя по звуку.

Я перехожу на бег. Входная дверь заперта и закрыта рольставней, так что я бегу к черному входу и в проулке сталкиваюсь с Бриджит Перелли.

Она вылетела со двора своего салона в соседнем доме. Позади нее – бедлам лая, воя и скулежа.

– Какого черта? – орет Перелли. Она начинает колотить в калитку, которая, видимо, ведет на двор за ведьминским магазином. – Сара, ты там?

Что-то хрустит у меня под ногами. Осколки стекла. Я проверяю оба окна, но на стекле следов нет.

Перелли трясет ручку двери, продолжая окликать подругу. Не получив ответа, она запускает руку в карман и вытаскивает связку ключей, которые начинает перебирать.

– У нас обеих ключи от помещения другой, – объясняет она, вставляя ключ в скважину. – Так мы можем за ними присматривать. В моем салоне масса оборудования, которое легко стащить, а у Сары, конечно, тоже много всего, что кому-то может понадобиться. Думаю, Сары нет на месте: она обычно не запирается. Но Пьер мне рассказал, что устроили у ее дома. Ублюдки.

Калитка открывается, и мы обе осматриваемся.

Окна по обе стороны от двери выбило. Дверь заперта, но странно перекосилась в проеме. Сад выглядит в основном неповрежденным, но кое-где цветы сорвало – стебли изжеваны. Теплица в углу цела.

В одном из разбитых окон я замечаю колеблющееся пламя. Огонь, разведенный поджигателем? Но нет, он маленький. Ровный. Свечи или лампы. Значит, Сара Фенн внутри, хоть калитка и была закрыта.

Зачем было запираться?

Перелли испуганно заглядывает во второе окно, пытаясь что-то разглядеть сквозь решетку.

– Сара? Сара! – зовет она. А потом: – Нет, не надо!

Это мне. Она вскидывает руку, увидев, что я потянулась к перекошенной двери – но я уже отшатываюсь. Что-то скрутило мне кишки мощным спазмом, а в горле стоит желчь.

– Охранные чары, – объясняет Перелли. – Отпугивающие. Погодите, дайте мне.

Я согнулась пополам, кашляя и отплевываясь. Перелли снова вытащила свои ключи и трогает что-то, что я приняла за брелок. Теперь я вижу, что это маленький блестящий кружок с выгравированными изгибами колдовского знака. Она сжимает его в пальцах и шагает к двери, осторожно дергая ее второй рукой.

Из дома с воплем выскакивает пушистая полосатая кошка. Фамильяр Фенн. Животное ныряет в проулок.

– Сара? Господи!

Перелли уже в доме. Я вижу, как она нагибается под рабочий стол. А потом она с хрипом пятится, волоча Фенн подмышки. Ведьма оглушена, голова у нее мотается. Однако признаков взрыва нет. Ни сажи, ни дыма.

– Осмотрите ее, – говорит мне Перелли, опуская Фенн на землю. – Там разбились лампы. Может начаться пожар.

Она снова уходит в дом, и я вижу, как она мечется по мастерской. Тут Фенн стонет – и я вспоминаю, что нужно делать. Я провожу обычную полицейскую проверку, но дыхание у нее не затруднено, и она постепенно приходит в себя.

Я спрашиваю, нет ли у нее травм – и если есть, то где. Она бормочет «нет», а когда я достаю рацию, чтобы вызвать скорую, она слабо трогает меня за руку.

– Не нужно.