Самый лучший подарок

– Я рад, что тебе понравилось, – мне подарили мягкую улыбку и лукавый взгляд, – но «спасибом» сыт не будешь, а я чувствую просто умопомрачительные ароматы из кухни.

– Пойдем ужинать, – улыбнулась я в ответ на такой тонкий намек и чихнула.

– О, – ворчливо возмутился Егор, – добегалась по снегу раздетая?! Только простуды не хватало перед праздниками! И так румянец нездоровый на лице все время, температуры хоть нет? – Мне на лоб легла широкая ладонь, проверяя температуру, но, не поверив своим ощущениям, Егор решил проверить тот же параметр и губами, прямо как я детей, когда они болеют. Невинный, казалось бы, жест, а меня действительно в жар бросило.

– Егор, пошли ужинать, и перестань себя вести так, словно мы десять лет женаты.

– А почему нет? Что плохого, если о тебе позаботится мужчина?

Я скосила глаза на детей, что нас практически не замечали, развешивая по сосне игрушки, принесенные гостем. Перевела дыхание: даже Максимка утратил свою бдительность и вовсю развлекался, перевешивая фигурки понадежнее после сестер.

– Потому что ты исчезнешь, а мне потом мучиться. Еще и детей к себе привязываешь, а о том, что мне им придется говорить, ты подумал?! Дети, маршем в кухню, ужин стынет!

– Но ма-а-ам, – заканючили принцессы.

– Маршем! – строго посмотрела, повышая голос.

– Не кричи на детей, – шепнул мне Егор и отстранился. – Девочки, Дед Мороз все видит!

Варя и Аля тяжело вздохнули и отложили игрушки обратно в коробку, скорбно взглянули на такого непримиримого Деда Мороза и поплелись в кухню. Максима подгонять не нужно было. Он, как истинный оруженосец рыцаря, участвовал в сражении с драконом и устал, и проголодался не меньше.

– Стрекозюли, руки не помыли! – скорректировал движение сестер Максимка. Ну надо же быть таким ответственным в свои восемь лет, не перестаю ему удивляться.

– Пойдем, – разворачиваясь, бросила я мужчине, но стоило детям скрыться в кухне, а нам услышать шум воды в кране, как Егора словно подменили. И вместо уютного папочки на час рядом со мной оказался бог искушения и разврата.

Меня поймали одной рукой за руку, другой за талию и впечатали в мощное рельефное тело. Мне отстраненно подумалось, что с такими физическими данными он, наверное, не просто возит какого-то «богатого дядю», но и охраняет его. При таком раскладе у него должно быть оружие, но где он может это самое оружие спрятать, одетый в джинсы и свитер, представить не могла.

– Чего ты испугалась? – верно истолковав мои мысли, спросил он, явно не ожидая моего переполошенного ступора на свои объятия. – Марина, а если я не хочу исчезать? Ты бы приняла меня в семью?

– Тебе что, своих проблем мало? Зачем тебе чужая семья, чужие дети?

– Разве дети – это плохо? – не понял он моего протеста. – Скажи, будь у меня дети, ты бы не приняла их?

– Это другое, – отвела я глаза в сторону. – Мы, женщины, по-другому устроены, для нас дети – жизнь. А для вас, мужчин, сплошная обуза. А чужие дети – вообще груз неподъемный. Да и свои вам не всегда нужны…

– Так, я чувствую, что историю отца твоих детей я знать не хочу, чтобы не воспылать к нему ненавистью.

– Да какое тебе до нас дело?! – возмущенно фыркнула я.

Но закончить возмущение мне не позволили суровые губы, закрывшие мне рот, и скользнувшие по спине руки. Этот поцелуй был не таким. Коротким, но злым. Словно Егор наказать меня хотел. Ворвался в мой рот яростно и жестко, будто говорил: «Молчи, женщина, не буди в своем рыцаре дракона!»

– Вот такое дело, Марина… – часто задышал он, упершись мне в лоб своим лбом, прижал меня крепче, давая прочувствовать всю твердость своих намерений, напряженно замершую где-то в районе мужского паха.

– Егор, прекрати непотребства, тут дети, – шепотом затребовала я, опасливо оглядываясь на дверь в кухню, откуда доносились звон тарелок и шум голосов. Очевидно, руки уже помыли.

– Только их присутствие и останавливает меня, Марина. – Он приласкал мне жесткой рукой волосы на голове, пригладил их, и я с позором осознала, что даже не причесалась после сна. Так и хожу тут уставшей, разобранной лахудрой. И к клиентам такая выходила. Ужас. Но позор мой был не полон еще. А вот когда рука Егора спустилась с моей головы на лицо, а потом и на грудь, игриво беря меня за встопорщенный сосок… вот тут-то я и пропала, сгорая от стыда, осознав, что белье-то я и не надела под майку, это – раз. И мое возбуждение видно невооруженным глазом, это – два.

– Пойдем, – гулко сглотнув, попросил Егор, утягивая меня в кухню. – Если мне сейчас не светит полакомиться тобой, то накорми хотя бы мой желудок.

И я в панике разогнала свои смутные чувства, разлившиеся по всему телу. Нельзя показываться детям в таком нервном состоянии. Надо брать себя в руки.





Поцелуи и признания




Марина была непередаваемо прекрасна в этом домашнем и растрепанном виде. Когда увидел ее в дверном проеме только проснувшуюся, был сражен наповал. Такая теплая, уютная и такая взъерошенная. Первым желанием было обнять покрепче, зарыться лицом в ее волосы и вдыхать аромат женщины, наслаждаясь каждым вдохом и каждым прикосновением. Но по закону мирового свинства в ближайшее время мне светят объятия лишь колючего чудовища, норовящего завалить меня под своим весом.

Не уверен в своих ментальных способностях внушения, но, кажется, мое отчаянное желание обладать стоящей передо мной женщиной транслировалось во всеуслышание. Иначе как объяснить, что ее щеки раскраснелись, дыхание прерывистое, словно возмущенное, а под розовой майкой призывно топорщатся соски, явно не обремененные никаким бельем. М-да, меня она явно не ждала увидеть, иначе бы хоть оделась. Не знай я, что Марина сейчас спала в гордом одиночестве, решил бы, что сексом занималась, такой у нее был вид. И смущенный, и возмущенный моим вторжением, и растерянный от увиденной картины моего неравного боя с хвойным монстром, и снова смущенный до алеющих пятен на скулах. Что происходит в голове этого чудного, хрупкого создания, раз она за секунды меняет окрас лица от пунцового до багрового?

Каюсь, не удержался и все же обнял ее, поймав, пробегающую мимо. Как и мечтал минуту назад, втянул ее запах, ощущая… боже, да она пахнет сексом! Желанием и сексом! Я с ума сойду, если не смогу получить эту Снегурочку! Нехотя отпустил и переключил свое внимание на оживившую сосну. Вот ей богу, это чудовище не просто живое, а одушевленное, и его душа явно против меня во всех аспектах. Пришлось уйти с головой в работу, пока Максима не погребло под хвойной толщей. И следующий час, показавшийся мне вечностью, мы на пару с моим потенциальным пасынком сражались, пыхтели, кряхтели, потели и вообще непонятно, что и как делали, но установили-таки дерево в ведро с песком и даже подвязали ствол к вбитым в стену гвоздям, потому что я опасался, что вся эта красота может рухнуть. И чтобы обезопасить детей и их впечатления от праздника, постарался максимально качественно сделать работу.

Благодарная улыбка Марины была мне наградой, а ее растерянность от подарков грела душу – угодил, особенно ангелом. И несмотря на все мои старания, доверия как мужчина я у нее не вызывал. Разозлился. Моя злость была адресована идиоту, что когда-то разбил хрупкое сердечко этой Снегурочки, из-за чего она утратила веру и в людей в целом, и в мужчин в частности. Зло распирало меня изнутри, переплетаясь с возбуждением от близости желанной, но пока недоступной женщины. Еле дотерпев, чтоб дети оставили нас наедине, сразу сорвался с катушек, наказывая Марину за ее недоверие, за ее красоту и недосягаемость, за то, что пытается меня отвадить, за то, что боится меня, боится ко мне привязаться.

Всю свою злость и негодование я вкладывал сейчас в этот жесткий, почти жестокий поцелуй, пробивающий плотину ее страхов, сносивший преграды и крушащий ее старые обиды на бывшего мудака. Хватит ей держать обиду на прошлое, пусть наслаждается настоящим, а я постараюсь обеспечить ей счастливое будущее. Все это я пытался сказать, проникая в такой желанный ротик своим языком, глубоко, яростно, жестоко. И несмотря на мою пусть краткую, но грубость, я чувствовал, как Марина сдается под моим натиском, отдаваясь мне полностью и отвечая не менее зло и яростно, рассказывая о своих страхах, обидах и предрассудках… Это был не просто поцелуй. Это был диалог или даже спор, почти скандал. Если бы движения наших губ и языков можно было облечь в слова, то, наверное, мы кричали друг на друга. Но такой способ выяснения отношений мне кажется куда более приятным и продуктивным. Вот так высказали друг другу свои мысли, не произнеся не слова, накрыли друг друга эмоциями и, отдышавшись, пошли ужинать.

Если бы мне не надо было возвращаться домой, забирать детей от бабушки, я уже сегодня остался бы с ней. Да, она была бы против, но с ее возражениями я уже знаю, как бороться. Но пустое. Мне все равно надо ехать. Ведь меня ждут еще и мои дети. А план охмурения их потенциальной мамочки я отложу до завтра.

Ужин прошел в приятной, семейной можно сказать, атмосфере. По утверждению Марины, дети еще никогда так тихо, мирно, быстро, без споров и переворачивания еды не ели. Но сейчас у них был стимул. Быстрее съели – быстрее побежали наряжать елку волшебными игрушками.


– Ты положительно влияешь на поведение моих принцесс, – тихо произнесла Марина вслед убегающим детям.

– Дед Мороз же… – пожал я плечами, вызывая у нее улыбку. Поймал эту улыбку взглядом и не хотел отпускать, но женщина заметила мой взгляд и смутилась. Опять давай возводить стену, руша все мои надежды. Нет уж. Не хочешь делать поспешных шагов? Пусть. Но и назад шагать не дам!

Я подхватил ладошку своей Снегурочки и сжал, пытаясь ей объяснить свои чувства. Между нами был обеденный стол, заставленный посудой, а из комнаты доносились счастливые голоса детей. А сейчас так не хватает уединенной комнатки с кроватью, чтобы уже решить этот вопрос между нами. Мы хотим друг друга. И оба это осознаем. Так чего она закрывается? Если притяжение между нами нарастает с каждым прикосновением.

– Марина, ты мне очень понравилась, – наконец-то решился я разорвать между нами тишину.

– А я думала, ты меня пожалел, бредущую под снегом с деревом на горбу. – Она попыталась освободить свою руку из моего плена.

– Конечно пожалел, – нахмурился я, – жалко, когда такое сокровище пропадает.

– Я не пропадаю, – насупилась красавица.

– Пропадаешь, – горько усмехнулся я. – Женщина без мужчины всегда пропадает. А такая вот нежная и хрупкая… Ты нуждаешься в заботе и защите…

– Ничего подобного! – искренне возмутилась мать-одиночка. – Я взрослая, самостоятельная женщина, счастливая мама прекрасных детей, сама зарабатываю на жизнь и не нуждаюсь ни в чьей жалости, защите или покровительстве!

Марина часто задышала, закончив свою гневную речь. А я смотрел на нее и восхищался. И блеском прекрасных карих глаз, на дне которых словно разлитое вино. И движениями пухлых губ в форме сердечка. И румянцем на нежных щеках. Не выдержал. Поднялся из-за стола и заставил подняться ее. Сжал крепко, зарываясь в белокурые локоны лицом и глубоко вдыхая сладкий аромат гордой и независимой женщины.

– Конечно, Марина, – согласился я со всем ею вышесказанным. – Ты ни в чем не нуждаешься. Я понял, Снегурочка. Но ты достойна, чтобы тебя любили, чтоб оберегали и носили на руках…

– Егор, ты свалился как снег на голову, я не знаю, чего ты хочешь и зачем ко мне прицепился. Но боюсь, мне нечего тебе предложить. – Ее голос звучал надтреснуто, словно на грани слез, словно она не хочет говорить этих слов, но должна. – Я прошу тебя, уходи сейчас, пока дети к тебе не привыкли.

– Я хочу тебя, Марина, – признался я и отстранил от себя хрупкое тельце. – Мы знакомы меньше двенадцати часов, а твой образ сводит меня с ума, не выходя из моей головы. Я не могу не думать о тебе. Не могу уйти. Я хочу быть с тобой. Хочешь, буду рыцарем, хочешь – драконом или скоморохом. Только позволь быть твоим…

– Думаю, – перевела дыхание моя мечта и выдала очередной неуклюжий перл, – твое наваждение пройдет, стоит нам переспать.

– Малышка, – усмехнулся я и погладил прекрасное лицо костяшками пальцев, – не надейся даже. Переспать нам не грозит. Я буду любить тебя, крошка… – Моя рука властно привлекла голову женщины ближе к моему лицу. – Со всей страстью, на которую способен изголодавшийся по любви мужчина, я буду трахать тебя со всей яростью, которую ты будишь во мне своими отказами. – Мое дыхание опалило желанные губы, из которых вырвался судорожный вздох. – Я буду топить тебя в нежности, Снегурочка, – прикусил я такую сладкую губку и вторгся в рот, словно имел на это право. И Марина не сопротивлялась. Пустила меня, позволяя брать ее ротик приступом так, как мне того хотелось. О, если бы она знала, чего и как мне хотелось. Но не здесь же и не так.

Разорвал мучительный поцелуй, что нешуточно так сказался на моем душевном равновесии и на эрекции тоже сказался. Оба дышали, как загнанные звери, поглядывая в сторону комнаты, из которой доносился шум. Бесполезные попытки восстановить дыхание результата почти не дали.

– Может быть, кофе? – неуверенно прозвучал хриплый голосок Марины.

– Лучше чая с мятой! Мне надо много мяты! – признался я, и мы оба опустили взгляд мне на ширинку, где недвусмысленно оттопыривалось мое желание, пытаясь прорвать джинсы.

– Да, много мяты! – согласилась со мной Марина и отстранилась, спеша налить нам чай. А уже через пару минут мы оба наблюдали за детьми, наряжающими елку. Марина застыла в дверном проеме, зажав двумя ладошками чашку, исходящую ароматным паром. А я спрятался за ее стройной фигуркой, скрывая свой не подобающий случаю стояк. Обнял Марину одной рукой, во второй держа чашку с чаем. Моя Снегурочка позволила себе расслабиться, откинувшись на меня спиной. И так хорошо мне стало на душе от этого маленького жеста доверия с ее стороны. Варя и Аля наперебой восхищались игрушками, подавая их брату, который стоял на табуретке и старался повесить повыше. Мне показалась эта картина прекрасной, но не полной. Не хватает тут еще двух маленьких человечков. Задумался, как теперь познакомить моих любимых сыновей с запавшей в душу женщиной? Не сразу понял, что Марина задрала голову вверх и всматривается в мое лицо. Заметила ли она мою задумчивость и легкую грусть?

– У тебя ведь есть ребенок, да?! – даже не спросила, а утвердила она. – Ты просто на детей смотришь с лаской, – пояснила, видя мое замешательство, – с не присущим мужчинам терпением.

– Есть, – не стал скрывать я, – двое.

Марина кивнула своим мыслям и опустила голову, возвращая взгляд детям. Я не смог понять, что она думает по этому поводу. Но от меня не отстранилась, все так же расслабленно стояла, облокотившись мне на грудь, пила чай. И я пил. Этот явно не помогающий мятный чай.

– Мне надо идти, – шепотом сообщил ей на ушко.

В ответ кивок.

– Ты меня проводишь?

– Нет, Егор. Не провожу. Боюсь, что за дверью тебе сорвет голову, и ты возьмешь меня прямо в ледяной парадной.

– Ну, не такой уж я и половой гигант, чтобы на морозе сексом заниматься. – Шептались, а сами следили за детьми. Там полнейшее счастье, мы им не нужны сейчас. – И мне действительно пора возвращаться.

– Ну, хорошо. Пошли.

Марина проводила меня, позволив сорвать быстрый прощальный поцелуй, и я умчался к своим сорванцам, окрыленный чувствами, что заполнили всего меня, пытаясь разорвать изнутри от переизбытка. Я без ума от этой женщины. И ей нравлюсь тоже, и нравлюсь ее детям. А еще она не испугалась новости о моих детях. Все шансы стать счастливой семьей. Если, конечно, мы все не испортим. Людям это свойственно, увы.





* * *


– Привет, Миша, – набрал я номер и неловко поздоровался. Таким тоном здороваются с другом, когда чего-то хотят попросить. Вот и я звонил просить.

– Вот даже не сомневаюсь, что ты позвонил не просто так, – проворчал старый друг.

– Да, мне нужна помощь в быстром сборе информации.

– Егор, я не всесильный.

– Я понимаю, что уже почти ночь, а ты в отставке. Но ведь вас бывших не бывает. А мне очень нужно, вопрос жизни и смерти.