Самая темная ночь

— Для всех. — Ксанка уткнулась лбом ему в грудь. — Когда это случается, мне трудно остановиться. Я тебе расскажу, ты должен знать.

— Расскажи. — Ее волосы почти высохли. Прикасаться к ним оказалось приятно.

— У меня был друг, один-единственный, самый верный. Его звали Джейк. Я так его назвала. Золотистый ретривер, настоящий красавец, очень умный, очень добрый. Это случилось зимой, мы гуляли с Джейком в парке, недалеко от реки, он убежал от меня. А потом я услышала выстрелы. Четыре выстрела. Я знаю, я считала. — Ксанка всхлипнула. — Когда я нашла Джейка, он был еще жив. Знаешь, какой у него был взгляд? Он понимал, что умирает, а я остаюсь совсем одна. Он прощался со мной. Этих двоих я увидела через полчаса на льду, они уже зачехлили винтовки, но я знала, что именно они убили моего Джейка. Я себя не контролировала, бросилась на них с кулаками, что-то кричала, проклинала их.

— А они?

— А они смеялись. Один из них ударил меня по лицу, сказал, что таких, как я, тоже нужно отстреливать, велел убираться. Знаешь, что я сделала? — Ксанка заглянула ему в глаза.

— Что?

— Я выбралась на берег, а потом растопила лед.

— Какой лед?

— Под ними. Я просто сильно-сильно захотела, чтобы эти гады провалились под лед. Есть такие желания, от которых становится больно вот здесь. — Она коснулась пальчиками его груди, в том месте, где билось сердце. — Лед начал плавиться на глазах, они ушли под воду, а я стояла и смотрела.

— Они утонули? — В том месте, которого касалась Ксанка, вдруг стало нестерпимо холодно.

— Нет, я позвала на помощь. Но ты не представляешь, как мне хотелось оставить их там, в воде! Я нелюдь, чудовище!

— Но ты ведь не оставила. — Дэн коснулся губами ее виска.

— Ты слишком добр ко мне. Ты и твои друзья. Я не привыкла к такому. Мои родители…

— Ты им рассказала?

— Нет, они узнали сами. Не так давно… Я провинилась, отец меня ударил. Он бил меня и раньше, но так сильно — никогда. Я не всегда могу это контролировать. Если мне угрожает опасность, я отвечаю…

— Что ты сделала?

— Почти то же самое, что с палкой. Я метнула в него ножом. То есть нож сам полетел. Он воткнулся отцу в руку. Было очень много крови…

— Поэтому ты здесь? Они боятся оставаться с тобой?

— Отец кричал, что я чокнутая психопатка, что у меня порченая кровь и мое место в психушке. Знаешь, он уже показывал меня психиатру, в прошлом году возил в НИИ психиатрии. Мне даже выставили какой-то диагноз, наверное, не слишком серьезный, если я до сих пор не в дурдоме. — Она невесело усмехнулась, а потом продолжила: — Мама отца как-то уговорила, предложила компромиссный вариант: они улетают за границу, я остаюсь жить у тетки.

Компромиссный вариант! Бросить дочку одну в такой сложной ситуации. Господи, что же у нее за родители?!

— Я почти научилась этим управлять. — Ксанка говорила очень тихо. — Если крепко-крепко зажмуриться, если читать про себя сто двадцать седьмой сонет Шекспира…

— Почему сто двадцать седьмой сонет? — Дэн улыбнулся.

— Не знаю. Просто он мне нравится. Я однажды попробовала, и у меня получилось.

— Тогда, на реке? Когда ты потеряла свой ключ?

— Да. Я боялась вам навредить. Вы нравились мне. Ты нравился…

— Ты мне тоже нравишься. Очень… — Он не кривил душой. Впервые в жизни девушка нравилась ему так сильно и так отчаянно, что перехватывало дыхание.

Она долго всматривалась в его лицо, а потом впилась в губы поцелуем, отчаянным, совсем не детским, совсем не целомудренным. И то, что они сделали потом, не являлось целомудренным, но было необходимо им, как воздух. Их взрослая жизнь родилась под сенью старого леса, на прохладной, присыпанной иглицей земле. Она была отчаянно восхитительной, с горько-соленым вкусом нежданного и запретного счастья. С дымными смерчами, развевающими Ксанкины волосы, с яркими вспышками радости от взаимного узнавания. Кто бы мог подумать, что так бывает…

…У калитки их ждал сюрприз. Вернее, сразу три сюрприза. Прямо на траве сидели Гальяно, Матвей и Туча, живые и, по всему видать, здоровые. Появление Дэна и Ксанки они встретили радостными воплями, даже Туча смущенно улыбался. Дэн почувствовал, как напряглась Ксанка, покрепче сжал ее руку. Эти ребята — его друзья, и они должны знать.

— Моцион совершали? — Гальяно вскочил на ноги, отвесил Ксанке поклон.

— Купаться ходили. — Дэн пожал протянутую руку, похлопал Матвея по плечу, улыбнулся Туче. — А вы, как я посмотрю, уже в строю!

— Банальное отравление! — усмехнулся Матвей. — Клизмы, капельницы, промывание желудка — и вот мы уже как новенькие! Соскучился, друг?

— Не то слово! — И снова Дэн не покривил душой, этим троим он был рад просто несказанно. — Суворова тоже отпустили?

— Задержали, — не без злорадства сказал Гальяно. — Наверное, больше всех слопал огурцов. Пару дней можем спать спокойно. А вы, я гляжу, подружились? — Он многозначительно улыбнулся.

— Даже больше, — сказал Дэн очень серьезно.

— Ага, значит, к четырем мушкетерам присоединилась Миледи!

— Лучше уж Констанция, — буркнул Туча. — Миледи — та еще стерва. — Он бросил быстрый взгляд на Ксанку и густо покраснел.

— А Констанцию убили, — хмыкнул Гальяно. — Кстати, вы снова попали в переделку? — Он внимательно всмотрелся в Ксанкино лицо. — Нашу прекрасную леди кто-то посмел обидеть?

— Леди сама кого хочешь обидит, — фыркнула Ксанка.


— Столкнулись у реки с бандерлогами.

— Во блин! — Гальяно хлопнул себя по коленкам. — И как?

— Как видишь, живы, но проблемы были.

— Не сомневаюсь, что проблемы были. Эти гады даже девушек бьют. — Гальяно бросил извиняющийся взгляд на Ксанку.

— А как они вообще оказались за территорией? — спросил Матвей.

— Это я им дал ключ! — Из-за старой липы выступил Василий. Вид у него был виноватый и решительный одновременно.





Туча




Почему-то Туча совсем не удивился тому, что сказал Василий. При его-то любви к деньгам сохранять верность одному клиенту!

— Продал ключ этим волчарам?! — Гальяно покачал головой. — Да ты Брут!

— Я не Брут! Они сказали, что только искупаются. Они мне две тысячи дали.

— Понимаю, две тысячи — это сила. — Гальяно сплюнул себе под ноги. — За две тысячи можно и сподличать!

— Ничего ты не понимаешь! — В голосе Василия слышались слезы. — Мне деньги до зарезу нужны! Если потребуется, я еще и не то сделаю!

— Бизнес планируешь начать? Бизнесмен хренов!

— Он не для себя, — сказала молчавшая до этого Ксанка. — Тебе деньги для мамы нужны? Для операции, да?

Василий ничего не ответил, лишь зло шмыгнул носом.

— Не понял, что за операция? — Гальяно переглянулся с Матвеем.

— На сердце, — заговорил наконец парнишка. — Ей врачи два месяца дают без операции. Операция дорогая, мы на нее уже пять лет с папкой деньги собираем. Думали, получится еще один кредит взять, но папке больше не дают. А она умирает! Понимаете?! Моя мамка умирает, а денег нет… — Он отвернулся, плечи его дрожали от едва сдерживаемых рыданий.

— Сколько? — спросил Туча. — Сколько вам не хватает?

— Очень много, — сказал Василий, не оборачиваясь. — Шесть тысяч. Долларов…

— Да, — Гальяно казался растерянным, — даже если мы все скинемся, то получатся слезы.

— Не надо скидываться, — сказал Туча. — Подождите, я сейчас.

Это место он помнил очень хорошо. Прикрытая ветками и мхом дыра в основании забора. В дыре как раз помещался перемотанный скотчем сверток.

Туча разорвал скотч, развернул целлофан. Ему не нужно было пересчитывать лежащие внутри деньги. Десять тысяч долларов ровно. Вот и пригодился мамин подарок…

Он спрятал деньги за пазуху, из тайника в заборе достал еще одну вещь, повертел в руках, сунул за пояс штанов.

Впервые в своей никчемной жизни Туча чувствовал себя настоящим волшебником. Впервые окружающие смотрели на него, как на волшебника. Особенно Василий, недоверчиво и жадно прижимающий к груди сверток с будущим для его больной мамы. Остальные улыбались растерянно и удивленно, ободряюще хлопали Тучу по спине, что-то говорили, он не слышал. Он был счастлив, а счастье делало его беспечным и глухим.



Суворова не выпустили из больницы ни на следующий день, ни через три дня. Наверное, болезнь у него оказалась какая-то особенно тяжелая. Или не болезнь, а личные проблемы?.. Как бы то ни было, но в лагерь он вернулся лишь через неделю, здоровый, бодрый, сияющий, как начищенный пятак. За это время в их размеренной жизни многое успело измениться. Васину маму увезли в областной центр на операцию, сам Вася отправился с нею, но перед самым отъездом успел встретиться с Тучей.

— Вот. — Мальчишка протянул ему ключ. — Батя сменил замок на калитке. Теперь ключ только у вас. А этим волчарам я деньги вернул. И тебе верну, только не сразу. Хорошо? Когда заработаю.

— Мне не надо. — Туча разглядывал ключ у себя на ладони. — Главное, чтобы деньги пригодились.

— Они пригодились! — Вася шмыгнул носом, убежал, не прощаясь.

Дэн каждую свободную минуту проводил с Ксанкой. Даже купаться на затон они теперь ходили вдвоем. Матвей сказал, что у них чувство, и в голосе его послышалось что-то смутно похожее на зависть. Туче тоже было немного завидно, иногда он даже представлял себя на месте Дэна, но картинка получалась неяркая и неубедительная.

Гальяно тоже с головой ушел в «чувства». В отсутствие главного конкурента он мобилизовал все ресурсы, чтобы покорить медсестру Леночку. Бегал по росе за полевыми цветами, которые раскладывал на ее подоконнике, по вечерам пел серенады под ее окнами, подбрасывал записки с любовными стихами. Леночка его ухаживания принимала с благосклонной снисходительностью, но Туча видел — любит она только Суворова.

Сам же Туча продолжал начатое неделю назад. Ел он мало, двигался много, по ночам выбирался через окно в парк, устраивал пробежку, отрабатывал показанные Дэном приемы. Зачем ему все это было нужно, он не знал, к спортивным высотам не рвался, за сердце прекрасной дамы не сражался. Просто появилась такая вот внутренняя потребность. Наверное, от всего этого он худел, худел ощутимо. На потерю сантиметров и килограммов указывал ремень, застегивать который приходилось все туже и туже.

А еще Туча думал. Вынашивал, переваривал ту тайну, обладателем которой стал. Иногда ему хотелось рассказать все друзьям, но он молчал, потому что знал: тайна эта неминуемо приведет их всех к Чудовой гари, а оказаться там еще раз он боялся.