Самая настоящая Золушка

Ростов протягивает руку к стакану, уверенно подносит его к губам.

Делает глоток.

А я, как кролик перед удавом, не могу оторвать взгляда от того, насколько этот мужчина идеален абсолютно во всем. Даже без каких-либо эмоций на лице, он все равно — словно образец того, каким должен быть мужчина. Высокий и стройный, широкоплечий, с какой-то как будто военной выправкой. Его абсолютно точно нельзя назвать красавцем вроде тех, которые рекламируют мужское белье или спортивное питание. Ни пухлых губ, ни идеального загара и припудренной кожи. Но именно в его сторону хочется оглянуться.

Если бы он был простыми смертным, и мы случайно встретились в толпе, я бы плюнула на стыд и предрассудки и пошла за ним хоть на край света. Просто так. Даже если бы не знала ни имени, ни возраста.

Я и сейчас готова хоть по углям и стеклу, но где он — а где я.

И один на двоих стол в ресторане не делает нас ближе друг другу.

Пока я, как дурочка, пялюсь на движение кадыка под его кожей, Ростов возвращает стакан на место и спокойно говорит:

— Я прошу прощения, если мой вопрос был грубым и неуместным.

Это не искреннее раскаяние. И не попытка показать хорошее воспитание. И даже не уловка, чтобы разыграть передо мной принца. Последнее, кстати, вообще ни к чему — я и так развесила уши, и это очевидно даже слепым котятам.

Он как будто…

Тяжело подобрать формулировку. Он как будто инопланетянин. Да, точно: пришелец, который влез в человеческую кожу, чтобы слиться с толпой. И на всякий случай держит в кармане карточки-подсказки, что нужно делать в разных ситуациях.

— Я хочу узнать тебя получше, Катя.

— Зачем?

— Мой интерес кажется тебе странным?

С огромным трудом подавляю нервный невеселый смешок и делаю то, чего обычно избегаю: призываю в помощь алкоголь, делая пару жадных глотков. Пузырьки щиплют язык, сладкий алкоголь легким приятным покалыванием просачивается в горло и мгновенно согревает мои свернутые в ледяной узел внутренности.

— Я просто… обычная девушка, — говорю в ответ. Смешно. Как будто он этого не знает.

— Ты — женщина, я — мужчина. Симпатия между нами вкладывается в рамки нормы. Мы можем испытывать друг к другу интерес и сексуальное влечение вне зависимости от социального статуса.

Он замолкает, когда появляются сразу две официантки и за несколько минут сервируют стол деревянными досками для стейков, старинными вилками и ножами, салфетками, медным блюдом с салатом из свежих овощей.

Кусок мяса на моей доске слишком огромный, но выглядит так аппетитно в карамельной медовой корке, что я почти не удивляюсь выразительному урчанию моего желудка. Нет, я не живу впроголодь, просто, когда совмещаешь учебу и работу, и еще библиотеки, и разные семинары, есть приходится на ходу. Ну или во сне.

— Ешь, Катя. Это вкусно.

А вот это уже приказ: четкий и беспрекословный. Но мне все равно, потому что я и правда очень голодна. И ни капли не стыдно, что режу мясо слишком крупными кусками и долго их прожевываю, наверняка со стороны очень похожая на хомяка. Это безумно вкусно.

Когда до меня с опозданием доходит, что я самым безобразным образом урчу в ответ, словно кошка, которой в кои-то веки достался сочный кусок парной телятины, приходится отложить вилку и с трудом проглотить плохо пережеванный ломтик.

Ростов сидит в той же позе — он даже не подвинулся к столу, не притронулся к приборам и выглядит как человек, которого вообще не интересует содержимого его тарелки. Что логично: наверняка он привык даже к более изысканным блюдам.

— У тебя хороший аппетит, — констатирует он, снова глядя куда-то над моим плечом.

Оглядываюсь — возможно, с нами и правда есть кто-то третий? Все может быть со зрением ослепленной видом своего кумира девушки. Глупо отрицать, что даже сейчас, когда алкоголь и вкусная еда немного размягчили мои нервы, я все равно абсолютно зациклена на этом мужчине.

— Я просто не обедала, — пытаюсь оправдать полный провал своих манер.

— Человеку нужно хорошо питаться, чтобы быть полноценным и здоровым.

Ростов допивает свою воду, и рядом тут же вырастает официант, чтобы подать новый полный стакан. Видимо, его привычки вынесены в отдельный регламент, который необходимо сдать на память, чтобы получить работу.

— И так, твои родители, Катя. Кто они?

— Мама была учительницей младших классов, отец умер очень рано, я его даже не помню.

Я непроизвольно поднимаю руку к груди, нащупываю под одеждой свою единственную драгоценность: кольцо, которое отец подарил матери, когда делал предложение. Это большой, немного грубоватый перстень в форме лебедя с сапфировым «телом» и крыльями из белого золота. Он был велик моей матери, и она всю жизнь проносила его на цепочке вместо кулона. Несколько лет назад, когда мама неожиданно слегла с воспалением легких, она отдала кольцо мне. Сказала, что отец был бы рад, что его фамильная драгоценность не осела на дне шкатулки.

— Где ты учишься? — Ростов даже не пытается выразить обычное в таких случаях соболезнование. Он просто услышал нужную информацию и перешел от пункта «А» к пункту «Б».

— Третий курс филфака МГУ. Мне двадцать, в ноябре будет двадцать один. В магазине работаю уже почти год, во вторую смену, и полный день в выходные. И кроме учебы больше ничем не увлекаюсь.

Не потому что не хочу, а потому что у меня просто нет времени.

Я нарочно скупо и четко отвечаю на его вопросы, пытаюсь что ли… не знаю, подстроиться под его манеру общения. Может быть тогда меня перестанет пугать его пустой взгляд и холодность.

Но все равно.

Я не хочу никуда сбегать. Я хочу быть здесь, с ним. И эта иррациональная потребность намного сильнее страха.






Глава шестая: Кирилл




Глава шестая: Кирилл

С ней безумно тяжело.

Она хочет то, что я не в состоянии дать: эмпатию.

Я глух к ее эмоциям, мне абсолютно не интересны ее паника и нервные улыбки.

Но я должен делать вид, что наслаждаюсь ее обществом.

Хорошо, что после нашего короткого разговора замарашка, наконец, замолкает и возвращается к стейку. У меня есть немного тишины, чтобы сосредоточиться на фактах.

Сирота — это хорошо. Ни слова о братьях или сестрах — тоже в плюс. Вероятно, они есть, но раз о них умолчали, то вряд ли этих людей стоит брать в расчет. Работает и учится, не посещает всякие модные секции. Значит, с большой долей вероятности у нее не так много подруг.

Она заглядывает мне в рот.

Идеальная кандидатка.

Попав в мой «замок», уже не сбежит.

Я достаю телефон и пишу Морозову, что нашел подходящую девушку. Остальное выяснит служба безопасности. Меня же интересует только отсутствие дурной репутации и тех деталей прошлого, которые могут вызвать у желтой прессы обильное слюноотделение.

Когда замарашка разделывается с ужином, я оплачиваю счет и вывожу ее на улицу. Она все время что-то говорит: кажется, это благодарность и комплименты шеф-повару. Мне абсолютно все равно. Моя задача — время от времени улыбаться, поддерживая видимость интереса.

И пытаться не сойти с ума от того, что с каждой минутой безопасный тихий вакуум, в котором я существую, становится все меньше, и его стенки стали не толще яичной скорлупы, и уже пошли трещинами.

Хорошо, что замарашку не интересует секс.

Сегодня я бы просто… мог сделать больно нам обоим.

Она живет на проклятой окраине города, куда даже ночью без пробок добираться почти час. Чтобы не сойти с ума от вопросов, которые снова градом обрушиваются на мою голову, ограничиваюсь короткими ответами. Рано или поздно она должна понять, что мне не интересна бессмысленная болтовня. Ну или ей просто надоест.

У моей идеальной жертвы есть один существенный минус — ей нужны отношения, нужен тактильный и зрительный контакт. Нужен мужчина, которого она сможет тискать, словно плюшевого медвежонка. И меня мутит от одной мысли, что, остановившись на ней, придется позволить сделать это с собой.

Уже сейчас мысль о близком контакте вызывает судорогу в мышцах, и на несколько минут пальцы словно прикипают к рулю.

С женщинами, что были до нее, все было просто: они довольствовались статусом подруги богатого холостяка, получали подарки и без проблем давали поиметь себя сзади. Для меня все разнообразие секса сводится к этой позе: так я могу не прикасаться к женщине и не видеть ее взгляда. Я просто беру ее, не заботясь о том, был ли ее оргазм реальным или напускным.

Для меня это все равно, что работа поршня: методичные толчки и кульминация в конце.

Подчас даже болезненная.

Замарашка живет в старой «советской» пятиэтажке: я думал, сейчас они остались только в фильмах восьмидесятых.

Открываю дверцу машины и, стиснув зубы, подаю руку.

Хорошо, что замарашка сама отпускает ладонь, когда оказывается снаружи.

До подъезда несколько шагов, и в тусклом свете разбитого фонаря замечаю пару дымящих сигаретами фигур.

Девчонка замедляется, когда они перестают разговаривать и поворачивают головы.

Я знаю, что у них на уме. Мой мозг не может распознать простейшие эмоции и чувства, но я запросто анализирую сложные финансовые схемы, запоминаю цифры с точностью компьютера. Логика человеческих поступков — самая простейшая задача.

Эти двое — охотники.

Мы с замарашкой — жирные вкусные овцы, которые только что прикатили в криминальный район на дорогом автомобиле.

Нас уже взяли на ножи, вскрыли и выпотрошили.

— Наверное, тебе лучше уехать, — сиплым от паники голосом предлагает девчонка.

— Пойдем, — говорю я, выхожу вперед и загораживаю замарашку спиной.

Парочка бандитов приминает окурки носками ботинок и двигают нам наперерез.

Когда ты не такой, как все, когда тебе тяжело социализироваться, несмотря на постоянное посещение психиатра и группы коррекции, когда ты сидишь на таблетках, чтобы не двинуться, порой начинает казаться, что ты — один игрок в команде против целого мира. И этому миру хочется навалять. Иногда даже за то, что кто-то шипит в спину: «Ты видел его лицо?»