Самая настоящая Золушка

Глава сорок вторая: Кирилл




Глава сорок вторая: Кирилл

Уже ночью, когда Катя засыпает после успокоительного чая, который по особому рецепту готовит моя домработница, а на часах уже около полуночи, я набираю номер Витковской. Она отвечает сразу, как будто все это время просидела с телефоном в руке и знала, что я позвоню даже посреди ночи.

Конечно, сука знала.

Потому что держит меня за яйца, хоть и делает это очень неумело.

Если бы я был таким, как мой отец, то давно решил эту проблему вполне известным способом, но я никогда не хотел быть похожим на этого человека, и в некоторой степени только благодаря моей детской обиде журналистка с длинным носом до сих пор жива. Никак не из моего страха быть разоблаченным или человеколюбия.

— Неделя давно прошла! — вместо ответа истерично верещит в трубку Витковская и я, морщась, отодвигаю телефон от уха на расстояние вытянутой руки. — Ты понимаешь, что мое терпение уже давно иссякло? Я начинаю думать, что ты не хочешь решать проблему мирным путем!

Она так орет, что слышно, наверное, даже за дверью.

Интересно, почему меня, эмоционального импотента, считают уродом и дегенератом, а тупую бабу, орущую на меня так, словно я ее законный муж — нормальной?

— Рот закрой, — говорю спокойно, когда в ее бессвязном потоке, который даже не пытаюсь понять, образовывается пауза. — Еще раз скажешь что-то громко или мне покажется, что это громко — я перестану играть в хорошего мужика.

— В хорошего мужика, который не хочет в тюрьму за финансовые махинации? — язвит она.

— Ты записываешь? — Глупый вопрос, конечно она записывает. Но я хочу, чтобы и она понимала — все ее фокусы и уловки я просчитал на ход вперед. Жаль, что не больше, но теперь я обязательно подумаю над этим вплотную. — Я просил мне не названивать.

— Ты знаешь, что моя информация может стоить тебе не только состояния, но и свободы.

— У тебя всегда есть «какая-то информация». — Тянусь за сигаретой, закуриваю, хоть обычно стараюсь не делать этого в доме. Но уже похуй, каким-то образом суке Витковской удалось задеть меня за живое. — Надеюсь, что-то новое? Я просил подавать к завтраку суточных младенцев?

Она издает громкий театральный вдох.

— Слушай, Ростов, на твоем месте я бы не добавляла проблем к тем, которые уже есть.

— На твоем месте я бы забыл этот номер. — Дым приятно плещется в легких, успокаивает и беззубым ртом нашептывает, что пора бы прекращать носиться с детскими обидами и начать решать проблемы пропорционально их важности.

Я должен защитить Катю от всей этой грязи.

И от правды, которая ее убьет.

А вместе с ней камнем на дно пойду и я, только добровольно и осознанно.

Хоть только сейчас мне вдруг по-настоящему стало хотеться жить.

— Я не буду с тобой разговаривать по телефону. — Я выпускаю струйку дыма прямо в динамик, представляя, что это — нос поганой журналистки. Я бы с удовольствием срезал с него кончик, а потом нашинковал весь, пласт за пластом, пока лицо Витковской не превратиться в безносую маску.

— А я больше не буду звонить! — снова орет она, и на этот раз я спокойно кладу трубку.

Все-таки пора сделать то, что «пора» было уже после первой попытки шантажа. Всего один звонок, но на этот случай у меня спрятан другой номер телефона, который я использую только в самых крайних случаях. Точнее, использовал всего пару раз и постоянно испытывал противное чувство вины, как будто где-то рядом вдруг появлялся труп моего отца и с ухмылкой говорил, что я все равно стал таким, как он. Вернее, плохой и бракованной версией его.

На всякий случай выхожу из дома, чтобы наглухо исключить возможность быть услышанным. После Катиного приступа паники и ее рассказа о выходке Малахова вряд ли она обрадуется, что я до сих пор поддерживаю связь с этим человеком.

Просто моя маленькая Золушка слишком невинная и чистая душа, чтобы понять, почему в жизни каждого Ростова должен быть свой Малахов.

Он видит мой номер, сбрасывает и перезванивает сам, как обычно.

— Нужно встретиться и поговорить, — говорю коротко и без лишних любезностей. Хорошо, что в моей жизни есть хотя бы дин человек, перед которым можно не корчить эмоциональное существо, но плохо, что этот человек — он. — Через два часа.

— Буду ждать вас в сквере, — так же официально отвечает он, называет перекресток на самом отшибе города и кладет трубку, не прощаясь.

И очень вовремя, потому что через минуту на крыльце появляется Катя с раскрытым зонтом, бежит ко мне и, встав на цыпочки, словно Пятачок из детского мультика, пытается прикрыть меня от дождя. Надо же, я и не заметил, что моросит.

— Катя, сама намокнешь же. — Притягиваю ее к себе слишком сильно, не рассчитав, какая она маленькая и сейчас особенно беспомощная. Забираю у нее зонт и пытаюсь представить, какой была бы жизнь, если бы Лиза тогда не зашла в тот книжный, не забыла так сумочку и Катя не выбежала следом.

— Давай планировать детскую? — предлагает она и доверчиво заглядывает мне в глаза, совсем как котенок, который думает, что перед его носом не захлопнут дверь. — Это не мужское занятие, но мы могли бы… сделать что-то вдвоем. Как раньше. — Катя тушуется, поправляет волосы и с улыбкой добавляет: — Наверное, как раньше.

— Мне нужно уехать на несколько часов, — стараясь изобразить положенное раскаяние, отказываю я. Мне совсем не хочется оставлять ее одну, но Витковская стала слишком большой проблемой, чтобы и дальше делать вид, будто ее нет. — А завтра до обеда буду дома. Можно попробовать.

Катя расстроена, но перспектива переноса — лучше, чем отказ. Она забыла об этом, но в прошлом я слишком часто отказывал ей. Хотя бы теперь нужно перестать делать те же ошибки.






Глава сорок третья: Катя




Глава сорок третья: Катя

— Мне нравится бежевый, — я выбираю один из картонных стикеров на большом круглом развороте, который принесла дизайнер по оформлению. — Подойдет и мальчику, и девочке.

Кирилл сидит рядом и рассеянно кивает, очень плохо делая вид, что ему не все равно.

Сегодня заседание совета директоров, на котором будет решаться вопрос о его временном отстранении от управления холдингом и, скорее всего, вопрос решится не в пользу моего мужа. Он понимает это, но ничего не может сделать, потому что скандал с высказыванием Лизы за прошедшую неделю не утих, а разгорелся с новой силой. Она дала еще одно интервью, в котором рассказала, как маниакально он относился к людям, с которыми жил под одной крышей, и как разрушил ее собственный брак.

Я не помню всех правил жизни высшего общества, но точно знаю, что никто не хочет ввязываться в скандалы. И никто не хочет вести дела с человеком, которого уже заклеймили «недееспособным» со всех федеральных каналов. Особенно рьяно старается тот, который, как я знаю, принадлежит бывшему мужу Лизы, который Кирилл в свое время подарил ему, чтобы бездельник мог заниматься хоть чем-то и содержать семью.

— Я немного устала, — говорю, прикладывая ладонь ко лбу, и дизайнер быстро сворачивает свои образцы.

— Я пришлю вам эскизы, как только они будут готовы.

Профессионала видно издалека: она точно знает, что иногда уйти нужно быстрее, чем собраться по армейской команде «Подъем!» И как только в гостиной остаемся мы вдвоем, Кирилл устало откидывает голову на спинку дивана.

— Если сейчас это все не вовремя… — Я знаю, что не вовремя, но, когда затевала все это, была уверена, что совместное планирование в самом деле нас сблизит, и я смогу вспомнить те дни, когда мы были счастливы.

— Все хорошо, — Кирилл натянуто улыбается, бросает взгляд на часы и, едва коснувшись губами моей щеки, уходит наверх.

Когда он уезжает, я набираю номер Лизы, надеясь, что она ответит.

Это чистой воды безумие, но я не могу сидеть сложа руки, пока моего мужа разрывают на части за грехи, которых он не совершал. Она не берет трубку, а через полчаса перезванивает сама, начиная разговор с холодного:

— Ты все вспомнила? Решила поболтать по душам?

— Добрый день, Лиза, — здороваюсь я. Акт успокоения и секундная передышка перед тем, как я добровольно и по собственной инициативе ввяжусь в то, чего сама до конца не понимаю. — Мы могли бы увидеться? Сегодня? Лучше в ближайшие пару часов.

На заднем фоне хорошо слышны крики ее мальчишек, и перед моими глазами встает картина, где близнецы вместе со мной наряжают новогоднюю елку, пока Лиза напивается у себя в комнате после очередной неудачной попытки примирения с мужем. Кирилл не знал об этом, но знала я, потому что прикрывала ее и сидела с детьми, пока она украдкой с ним встречалась.

Я так поражена этим воскресшим обрывком памяти, что не сразу вникаю в слова на том конце связи. Лиза несет какой-то бред о том, что ей не о чем со мной говорить, что она понимает, что мы с Кириллом спелись и придумали какой-то план. Она говорит еще что-то, но вдруг резко замолкает, когда я неожиданно для себя самой очень покойно и даже с улыбкой говорю:

— Я знаю, кто отец твоих мальчиков. И если ты скажешь еще хоть слово, я с удовольствием поделюсь этой правдой с твоим мужем. У вас, наверное, все наладилось, раз ты делаешь рейтинг его каналу своими эксклюзивными интервью.

Тишина в трубке мне очень приятна. Я испытываю странное и несвойственное мне чувство триумфа. Такое теплое и яркое, что если не возьму себя в руки, могу запросто стать от него зависимой.

— Откуда ты… Это ложь…

Наверное, Лиза пыталась закричать, но не рассчитала силы — и ее гнев сдулся, как шарик: быстро и с выразительным писком.

— В шесть тридцать жду тебя в «Коломбине», — пользуясь паузой, назначаю время и место. Чувствую, что ее это взбесит, но сейчас это даже к лучшему. Злая женщина обязательно наделает глупостей.

В назначенное время, точнее на семь минут позже, я захожу в маленький кафетерий, который хитро спрятан в зигзагах улочек в одном из старых районов города. Уже и не помню, как нашла его, но Лизе точно пришлось постараться, чтобы попасть по адресу.

И она постаралась, потому что сидит за первым же столом: натянутая, прямая, какая-то острая даже если просто смотреть со стороны. Она не замечает меня. Нервно колотит кофе маленькой чайной ложкой, наплевав на то, что часть жидкости уже пролилась на блюдце и размочила мини-круасан, который здесь подают бесплатно к каждому напитку.

Зачем я позвала ее?

На минуту мне кажется, что я и правда забыла причину и тему разговора, но потом вспоминаю тщательно отрепетированные фразы, которые повторяла в своей голове, как попугай, чтобы в нужный момент не сбиться и не дать себя испугать.

Лиза никогда не любила меня, хоть какое-то время очень неплохо дурачила и даже каким-то образом заставила меня поверить, что ее «вам нужно подождать с детьми, вы так молоды и еще не успели пожить для себя» — это искренняя забота о нашем с Кириллом счастье.

— Катя, — раздраженный голос Лизы врезается в мои размышления.

Подхожу ближе, киваю в знак приветствия и сажусь напротив. У Лизы какой-то изможденный нездоровый вид, хоть она пытается держаться с достоинством. Или скорее с агрессией, потому что у нее на лбу написано, что будь здесь поменьше свидетели — она бы уже размозжила об мою голову что-то тяжелое, а потом просто сидела бы, жевала мокрый круасан и попивала кофе, не смущаясь шрапнели моих мозгов на красивой белой скатерти.

— Надеюсь, ты не думаешь, что твои слова меня испугали? — Лиза передергивает плечами как от сквозняка, но я хорошо помню, что она делала так всегда, если начинала нервничать или готовилась к очередной ссоре с мужем. — Я просто хочу посмотреть тебе в лицо, когда ты повторишь ту же чушь, что и по телефону. Хочу своими глазами увидеть человека, который готов пойти на все, ради…

— Ты была тогда очень пьяной, — перебиваю ее спокойно и тихо. Не ради сохранности тайны или чтобы не привлекать к себе внимания. Наш разговор еще толком не начался, а Лиза уже пускает в ход все свои фокусы, и коронный трюк — запугай того, кто слабее, а потом прихлопни. Странно, что я помню это очень хорошо. Как будто со мной уже случилось озарение на ее счет.

— Что? — Она очень натурально округляет глаза, но у лжи всегда есть какие-то другие невербальные признаки. Например, поджатые губы, дрожащие кончики пальцев, барабанная дробь по столу. А Лиза всегда начинает теребить серьгу. И, сама того не понимая, выдает свои истинные чувства. — Думаешь, это смешно?

— Нет, думаю, что это очень некрасиво: подсовывать мужчине чужого ребенка. Двоих чужих детей. Мужчине, которого очень любишь. Мужчине, — я подзываю жестом официанта — и пока девушка, подхватив планшет для записей, спешит к нашему столу, заканчиваю фразу, — которого ты сейчас используешь в своих целях, вряд ли поставив его в известность, что информация, которую распространяет его канал и все твои слова — ложь.