Самая хитрая рыба

И еще Шаповалов умел смотреть так, что тебе становилось неловко. Вот как сейчас, когда он спросил: «Что вам, жалко, что ли?», и Дидовец с Максом немедленно ощутили себя свиньями. В самом деле, какая разница, где пинать мячик…

– Пас!

– Отбиваю!

За гаражами было даже лучше. Теплое дыхание летнего вечера, сумерки в одном шаге от города… Дидовец носился так, что майка пропотела насквозь.

– Петька, тебе бы схуднуть малость.

Дидовец изобразил танец живота, и Максим от хохота повалился на траву.

– Ну, Петька, ты комик!

– Зовите меня комедиантом, – потребовал Дидовец.

– Илюха, слыхал, что он хочет?

Шаповалов, улыбнувшись, подбросил мяч.

– В средневековой Европе комедиантами называли бродячих артистов. Петь, ты уверен, что готов бродяжничать?

– Если мне обеспечат шестиразовое питание… – начал Дидовец.

И замолчал, когда над гаражами выросла фигура. Незнакомый парень легко прыгнул на забор и уселся, болтая ногами.

– Эй! В игру примете?

Дидовец и Максим непроизвольно обернулись к Илье.

– Даже не нужно спрашивать, кто тут босс, – усмехнулся парень.

Илья молча смотрел на него. «Пусть идет к черту», – вдруг отчетливо сказал кто-то совсем рядом, так явственно, что он даже коротко глянул вбок, хоть и знал, что никого там не увидит.

Он мысленно поискал, к чему придраться. Пацан как пацан: спортивные штаны, футболка навыпуск, коротко стриженная башка. Крепкий, ловкий – вон как перемахнул с крыши гаража на ограду.

– Игры нет, – сказал он, – так, развлекаемся.

Эту нейтральную фразу гость воспринял как одобрение и спрыгнул на траву. Спустя мгновение выпрямился – Илья оценил, как легко и упруго он двигается, – и протянул руку, здороваясь.

– Антон!

– Илья.

Дидовец подкатился, сам похожий на мяч, и вытер ладонь об штаны.

– Здорово! Хвататься за руки не будем, я мокрый как мышь. Эти двое меня загоняли.

Макс, со своей неизменной спокойной полуулыбкой, подошел, дружелюбно рассматривая новичка.

– Я – Максим. Белоусов.

– Антон. – Тот улыбнулся в ответ. – Бежал с тренировки, слышу – мячом стучат. Честно говоря, зависть взяла! Сто лет не играл.

– А сам чем занимаешься?

Илья, стараясь подавить непонятно откуда взявшуюся враждебность, слушал нового знакомого, про себя отмечая, что на Дидовца и Макса тот производит гипнотическое воздействие. Оба забыли о мяче и жадно слушали его историю о жизни в детдоме.

– У меня тоже матери нет, – сочувственно сказал Петька. – И у Макса. Собратья по несчастью…

– Ты-то дома живешь, собрат, – хмыкнул Белоусов. – И мать у тебя есть, просто уехала. А человека в учреждение запихали и держат…

– Да нет, там неплохо. – Мансуров улыбнулся. – Только кормят дерьмово. Но мне тренер выбил талоны на питание, так что жить можно. Слушайте, а приходите к нам! Гуляев – отличный мужик! Будет всем только рад. Зал в мае отремонтировали, душевые сделали… Там круто. Ну что, придете?



Позже Мансуров проговорился, что наблюдал за ними пару недель, прежде чем объявиться. «Странно, – подумал тогда Дидовец, – как это мы ни разу его не заметили, но, с другой стороны, никто из нас головой по сторонам не крутил, все были слишком заняты дуракавалянием. А может, Антон соврал. Он иногда врал без всякой видимой пользы и смысла».



– Придем, – сказал Белоусов. – Правда же, Илюха? Придем?

И Шаповалову ничего не оставалось, как кивнуть.


Видимо, Антон поговорил с тренером насчет новых приятелей, потому что встретили их тепло. Дидовец, поначалу стушевавшийся, быстро убедился, что никто не станет шутить над его весом. Какой-то мускулистый дядька, делавший в стороне растяжку, проходя мимо, одобрительно кивнул и бросил: «Молодец, парень!», – как будто Петька лично его, мускулистого, осчастливил своим присутствием.

– Антон, встань с Котовым! – крикнул тренер. – Ребята, давайте начнем с разминки. Запоминайте: тренировки без хорошей разминки не бывает…





5


Лето всегда вечно. Две тысячи четвертый год не был исключением. Они встречались утром, днями напролет болтались по городу, а вечером, когда спадала жара, гоняли мяч во дворе. Лето бесконечно, и ничего не меняется: тебе пятнадцать и всегда будет пятнадцать, улица пахнет асфальтом и бензином, мама развешивает белье на балконе, соседская старуха бросает голубям пшено на канализационный люк и медленно поворачивает черепашью голову вслед длинноногой девчонке в коротких шортах.

С появлением Мансурова, казалось, мало что изменилось. Три раза в неделю они, толкаясь и гогоча, вваливались в раздевалку и дружно здоровались с тренером. Три раза в неделю после тренировки Антон отправлялся с ними, куда бы они ни шли.

Он был ненавязчив и легок на подъем. С ним всегда было интересно. Его опыт в корне отличался от их собственного, но он никогда этого не подчеркивал.

– Почему тебя свободно отпускают? – спросил однажды Петька. – Я думал, у вас там армейские порядки.

Мансуров усмехнулся.

– Гусыня меня любит. Это наша заведующая. И потом, не забывай: я же восходящая спортивная звезда!

– Может, она рада от тебя избавиться? – шутливо бросил Белоусов.

И снова Шаповалова кольнуло странное ощущение, как тогда, когда он впервые увидел Антона. «Так оно и есть», – сказал незнакомый голос над ухом.

Но Мансуров без тени насмешки вступился за заведующую.

– Ты представь, сколько у нас уродов, – сказал он. – Нет, правда, давай без вот этого притворства о бедных сиротках: есть хорошие парни, но дерьма тоже хватает. Я один раз вмазал одному такому… Кошку поймал и мучил, сволочь. А Гусыня всех терпит. Ей вообще-то проще простого от кого-нибудь избавиться или хотя бы звездануть по кумполу, душу отвести. Я про другие детдома такого наслушался! У них и карцеры, и еще чего похуже. Лучше в тюрьму попасть, чем туда. У нас ничего подобного нет. Воспиталки могут по заду дать, если мелкие распоясываются в тихий час или дерутся, но и то Гусыня их ругает. Да она, в натуре, святая баба!

– Святая баба! – Дидовец взобрался на бетонную тумбу, раскинул руки, изображая статую Христа над Рио-де-Жанейро. – Зовите меня большой мамочкой!

– Для большой мамочки у тебя сиськи недостаточно отросли, – съязвил Белоусов.

Дидовец помрачнел и слез с тумбы.

– Черт, я жирный! Реально, скоро смогу кормить младенцев. В следующий раз отберите у меня бутерброд, или не друзья вы мне больше.

И снова Мансуров оказался на высоте.

– Во-первых, ты не жирный, а полный. Во-вторых, многие набирают вес в четырнадцать-пятнадцать, а потом сбрасывают. Мне тренер рассказывал. Главное, заниматься спортом и не ныть. Видел бы ты, каким я был пару лет назад!

– Что, толще меня? – недоверчиво спросил Дидовец.

– Ха! Спрашиваешь. Могу фотки принести, меня там не узнать. К тому же ты обаятельный, на тебя девчонки западают.

Петька приободрился.

Шаповалов не сомневался, что насчет собственной полноты Антон врет как сивый мерин, но в ту секунду решил, будто Мансуров делает это, чтобы успокоить друга.

Лишь много позже он понял, в чем ошибался.





6


Из-за девчонок все и случилось.

Мама Ильи в шутку называла Петьку дамским угодником. Дидовец с его брюхом и отвисшей толстой задницей в протертых джинсах, Дидовец, выбирающий темные футболки с рисунком, чтобы не бросалось в глаза, как сильно он потеет; Дидовец, которому сам бог велел в присутствии школьных красавиц мямлить, краснеть и отводить глаза, рядом с ними расцветал, точно пион. Он каким-то удивительным образом подтягивался, становился гладким, как тюлень, текучим и быстрым. Но главное – танцы! Шаповалова подмывало как-нибудь попросить Петьку потанцевать с ним, когда никто не видит. «Он так двигается!» – вздыхали одноклассницы и мечтательно закатывали глаза. Илья не понимал: медляк он и есть медляк, что там двигаться – качаешься себе, неловко обняв партнершу за талию, и все дела. А вот Петька даже умел танцевать вальс. Однажды молоденькая учительница начальных классов легко, будто не касаясь пола, пронеслась с ним по актовому залу под звуки «Венского вальса» на репетиции новогоднего представления. Илья с Максом потом слышали, как она спрашивает, где Петька учился танцевать, а Дидовец охотно рассказывал, что смотрел старые фильмы и повторял движения актеров.

– На самом деле я в студию ходил, – сказал он потом друзьям. – Но со старыми фильмами романтичнее получается.



Однажды в конце июня Дидовец пропустил тренировку. Они заметили его фигуру на скамейке возле парковки, где обычно сидел вечно пьяненький сторож. Подошли ближе, и Белоусов присвистнул: левый глаз у Петьки налился кровью, веко покраснело и распухло.

– Кто тебя разукрасил?

– Да так… это я сам, по глупости.

Шаповалов собирался уже сказать: «А кино-то ты смотреть можешь? У нас билеты на «Ван Хельсинга!», но с удивлением услышал голос Мансурова.