Сад костей

— Да, доктор Сьюэлл, — подтвердил Пратт. — Я приглашаю вас самолично осмотреть тело. И тогда вам ничего не останется, как прийти к тому же заключению, к которому, основываясь на характере увечий, пришел я. В сущности, и мне, и доктору Краучу абсолютно ясно, что…

— Крауч уже осмотрел его? — осведомился Гренвилл.

— Доктор Крауч был в палатах, когда тело принесли в больницу. Это и впрямь очень удачное обстоятельство, потому что Агнес Пул осматривал он же. И потому сразу заметил схожесть увечий. Особенный рисунок ран. -

Пратт взглянул на Норриса. — Господин Маршалл, вы наверняка знаете, о чем я говорю.

Юноша пристально посмотрел на стражника.

— В форме креста? — тихо проговорил он.

— Да. Несмотря на… повреждения, рисунок очевиден.

— Какие повреждения? — спросил Сьюэлл.

— Крысы, сэр. И, возможно, другие животные. Ясно, что тело пролежало там некоторое время. Разумно предположить, что дата исчезновения совпала с датой смерти.

Казалось, температура в комнате резко упала. Никто не произнес ни слова, однако на потрясенных лицах всех присутствовавших читалось понимание.

— Значит, вы нашли его, — наконец вымолвил Гренвилл. Пратт кивнул.

— Тело принадлежит доктору Натаниэлу Берри. Вопреки нашим предположениям он никуда не исчез. Он был убит.





24




НАШИ ДНИ

Джулия оторвала взгляд от письма Венделла Холмса.

— Венделл Холмс был прав, Том? Тот случай родильной горячки действительно имел отношение к болезни

Чарлза? К заражению крови?

Том стоял у окна и смотрел на море. Утром туман начал рассеиваться, и, несмотря на то что небо по-прежнему оставалось серым, они наконец смогли увидеть воду. На фоне серебристых туч носились чайки.

— Да, — тихо подтвердил он. — Скорее всего, связь есть. В своем письме Венделл Холмс почти не касается ужасов родильной горячки. — Том уселся за обеденный стол напротив Джулии и Генри, и свет, который падал на него со спины, утопил его лицо в мрачной тени. — В те времена, — начал объяснять Том, — если случались эпидемии, обычно умирала каждая четвертая роженица. Они умирали так быстро, что в больницах в один гроб засовывали по два трупа. В одной из больничных палат Будапешта роженицы в окно видели кладбище, а в конце коридора — прозекторскую. Неудивительно, что женщины боялись рожать. Они знали: отправившись в больницу, чтобы стать матерью, запросто можешь вернуться в гробу. И знаете, что самое страшное? В их смерти были виновны врачи.

— Вы имеете в виду, по причине некомпетентности?

— По причине невежества. В те времена никто и понятия не имел о микробной теории. Никто из врачей не надевал перчатки, осматривая женщин, они работали голыми руками. Проводили вскрытие трупа, сгноенного какой-нибудь болезнью, а потом прямо с грязными руками направлялись в родильную палату. И осматривали пациентку за пациенткой, распространяя инфекцию от кровати к кровати. Убивая каждую женщину, до которой дотрагивались.

— Никому из них не приходило в голову вымыть руки?

— Один венский доктор как-то предложил делать это. Это был венгр по имени Игнац Земмельвейс, заметивший, что пациентки, которых осматривали студенты-медики, гораздо чаще умирали от родильной горячки, чем те, которыми занимались акушерки. Он знал: студенты ходят на вскрытия, акушерки же — нет. И пришел к заключению, что в прозекторских распространяется какая-то зараза, после чего порекомендовал своим коллегам мыть руки.

— Это же абсолютно очевидная вещь!

— Но его осмеяли.

— Врачи не последовали его совету?

— Земмельвейса выгнали с работы. В конце концов он погрузился в такую депрессию, что оказался в психиатрической клинике. Там он порезал палец и заработал заражение крови.

— Как Чарлз Лакауэй. Том кивнул.

— Ирония судьбы, верно? Вот отчего эти письма особенно ценны. Это история медицины, написанная одним из величайших врачей, которые жили на этом свете. — Он бросил взгляд на Джулию. — Вы ведь знаете это, верно?

Знаете, почему Холмс — героическая личность в американской медицине?

Джулия покачала головой.

— Здесь, в Соединенных Штатах никто тогда не слышал о Земмельвейсе и его микробной теории. Но и у нас существовали эпидемии родильной горячки, и был ужасающий процент смертности. Американские врачи во всем винили дурной воздух, плохое кровообращение или даже такую нелепость, как оскорбленная скромность!

Женщины умирали, но никто в Америке не мог понять, почему. — Том бросил взгляд на письмо. — Никто, кроме Оливера Венделла Холмса.






25




1830 год

Спрятавшись в укромном уголке за дверным проемом, чтобы не попадал ветер, Роза смотрела туда, где кончалось больничное поле, на чердачное окно Норриса. Она наблюдала за ним несколько часов кряду, но теперь, когда на улице стемнело, девушка уже не могла отличить контур знакомого строения от выделявшихся на фоне ночного неба очертаний других домов. Почему он так и не вернулся? А вдруг он уже не придет сегодня? Роза очень надеялась, что сможет провести хотя бы еще ночь под одной крышей с Норрисом, снова увидеть его, услышать его голос. Проснувшись нынче утром, она обнаружила оставленные им монеты, благодаря которым Мегги сможет еще неделю пробыть в тепле и сытости. Чтобы отблагодарить Норриса за щедрость, она заштопала две изношенные рубашки юноши. Роза с радостью заштопала бы их, даже если б не чувствовала себя обязанной, ради того только, чтобы дотронуться до ткани, которая касалась его спины, знала тепло его тела.

И тут она увидела, как в одном из окон, трепеща, ожило пламя свечи. В его окне.

Роза двинулась через больничное поле. На этот раз он захочет поговорить со мной, подумала девушка.

Наверняка он уже слышал последние новости. Осторожно открыв дверь его дома и заглянув внутрь, она неслышно проскользнула два лестничных пролета и оказалась на чердаке. Роза остановилась у двери Норриса и почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Потому ли, что она пробежала вверх по всем этим ступенькам?

Потому ли, что снова увидит Норриса? Пригладив волосы и расправив юбку, девушка сама подивилась своей тупости — ведь все это делалось для мужчины, который вряд ли удостоит ее лишним взглядом. Стоит ли смотреть на

Розу после вчерашних танцев с изящными дамами?

Она мельком видела их, этих красивых девиц с меховыми муфтами, в шуршащих шелковых платьях и бархатных накидках, — они выходили из дома доктора Гренвилла и садились в экипажи. Роза наблюдала, как беззаботно они позволяли подолам своих платьев волочиться по грязному снегу — конечно, ведь не им придется отстирывать пятна. Не они часами сидят, сжимая в руке иголку с ниткой, и шьют при плохом свете — таком, что постоянно вынуждает щурить глаза, словно покрываешь не ткань стежками, а кожу вокруг век — морщинками.

Всего лишь один сезон балов и приемов — и несчастное старое платье придет в негодность, уступая место новым фасонам, более модному оттенку кисеи. Прячась во тьме возле дома Гренвилла, Роза увидела тот самый сшитый ею наряд с розовым шелком — платье служило украшением молодой круглощекой девице, которая, направляясь к своей карете, беспрестанно хихикала. «Вот каким девицам вы отдаете предпочтение, господин Маршалл, — думала она. — Я не в состоянии соперничать с ними».

Роза постучала. Выпрямив спину и задрав подбородок, она прислушалась к шагам — юноша приближался к двери. И вдруг Норрис оказался перед ней, из-за его спины во мрак лестничной площадки брызнул свет.

— А вот и вы! Где вы были? Смутившись, Роза ответила не сразу.

— Я думала, лучше уйти на то время, пока вас нет. — Вас не было весь день? И никто вас не видел здесь?

Его слова обожгли Розу, словно пощечина. Она весь день мечтала увидеть Норриса, а он приветствует ее таким образом! «Не хочет, чтобы кто-нибудь узнал обо мне, — подумала Роза. — Я его постыдная тайна».

— Я пришла лишь сообщить вам о том, что слышала на улице, — сказала девушка. — Доктор Берри мертв. Его тело обнаружили под мостом Западный Бостон.

— Я знаю. Мне сказал господин Пратт.

— Тогда вы знаете столько же, сколько я. Доброй ночи, господин Маршалл.

Она отвернулась.

— Куда вы идете?

— Я сегодня не ужинала. «И наверное, уже не поужинаю», — мысленно добавила она.

— Я принес вам кое-что поесть. Разве вы не останетесь? Пораженная неожиданным предложением, Роза остановилась на лестнице.

— Прошу вас, — не сдавался он. — Проходите. С вами хочет поговорить еще один человек.

Предыдущая фраза по-прежнему жгла ее душу, и Роза из-за одной только гордости чуть было не отклонила приглашение. Но ее желудок урчал, а еще ей не терпелось узнать, кто же хочет с ней поговорить. Зайдя в мансарду, она взглянула на маленького человечка, стоявшего у окна. Он был ей знаком — Роза встречалась с ним в больнице. Как и Норрис, Венделл Холмс был студентом-медиком, но различия между ними бросались в глаза сразу же. Первое, что заметила Роза, — превосходный сюртук Холмса, который великолепно облегал его узкие плечи и тонкую талию. Во внимательных воробьиных глазках светился ум, разглядывая юношу. Роза чувствовала, что он тоже рассматривает ее, проницательно и оценивающе.

— Это мой коллега, — представил его Норрис. — Господин Оливер Венделл Холмс.

Человечек кивнул:

— Мисс Коннелли.

— Я помню вас, — сказала она. «Потому что вы похожи на крошечного эльфа», — подумала Роза, но не произнесла этого вслух, решив, что студент вряд ли обрадуется такому сравнению.

— Это вы хотели меня видеть, господин Холмс?

— Да. По поводу смерти доктора Берри. Вы уже слышали об этом.

— Я увидела толпу около моста. И мне сказали, что там нашли тело доктора.

— Это новое обстоятельство спутало всю картину, — пояснил Венделл. — Уже завтра газеты будут бить тревогу: «Вестэндский Потрошитель по-прежнему на свободе!» И снова публика станет видеть чудовищ повсюду. Это поставит господина Маршалла в весьма неудобное положение. Возможно, он даже подвергнется опасности.

— Опасности?

— Напутанная публика способна вести себя неразумно. И может вершить правосудие самостоятельно.

— Ах! — воскликнула она, обращаясь к Норрису. — Вот почему вы вдруг решили выслушать меня. Потому что теперь это коснулось вас.

Юноша виновато кивнул.