Сад костей

— Он был судьей, верно ведь? В Верховном суде. Генри раздраженно вздохнул.

— Нет, судьей был его сын, Оливер Венделл Холмс-младший! А это письмо писал Венделл-старший. И вы наверняка о нем слышали.

Джулия нахмурилась.

— Он был писателем, правильно?

— И это все, что вы о нем знаете?

— Прощу прощения. Я преподаю не совсем историю.

— Вы преподаете? И что же?

— Я учу третьеклашек.

— Даже учитель младших классов должен знать, что Оливер Венделл Холмс-старший был не просто литературной фигурой. Да, он поэт, романист и автор биографий. А еще он был преподавателем, философом и одним из самых влиятельных людей Бостона. Но и это не все. В списке его заслуг перед человечеством последняя ипостась важнее всех прочих.

— Какая же?

— Он был врачом. Одним из лучших врачей своего времени. Заинтересовавшись, Джулия снова взглянула на письмо.

— Значит, оно имеет историческую ценность.

— А Маргарет, которой адресовано это письмо, — моя прапрабабка, доктор Маргарет Тейт-Пейдж, рожденная в восемьсот тридцатом году. Она была одной из первых женщин-врачей в Бостоне. Это ее дом теперь принадлежит вам. В восемьсот восьмидесятом, в год постройки дома, ей было пятьдесят лет.

— А кто эта тетушка, о которой говорится в письме?

— Понятия не имею. Я абсолютно ничего о ней не знаю.

— А есть еще какие-нибудь письма от Холмса?

— Надеюсь, мы найдем их там. — Он взглянул на десяток коробок, сваленных возле обеденного стола. — Пока я искал только в этих шести. Все очень разрозненно и беспорядочно. Но это и есть история вашего дома, госпожа

Хэмилл. Это все, что осталось от людей, живших в нем.

— Он написал, что присовокупляет газетную вырезку. Вы нашли ее?

Пейдж потянулся за обрывком газеты.

— Думаю, Холмс упоминал вот об этом.

Вырезка до того потемнела от времени, что при сером дневном свете, который проникал в окно, Джулия с трудом различала крохотный шрифт. Только когда Генри включил лампу, она смогла разобрать слова.

На вырезке стояла дата — 28 ноября 1830 года.

ВЕСТЭНДСКОЕ УБИЙСТВО НАЗЫВАЮТ «ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ И НЕЛЕПЫМ»

В среду, в десять вечера, после того как в луже крови на черной лестнице Массачусетской общей больницы обнаружилось тело мисс Агнес Пул, медицинской сестры, ночные стражники были призваны в указанную больницу.

По словам стражника Пратта, повреждения на теле сестры не оставляют ни малейшего сомнения в том, что нападение было очень жестоким, скорее всего его совершили при помощи большого режущего орудия, похожего на ноне мясника. Господин Пратт не сообщил репортеру имя единственного свидетеля, однако подтвердил, что это молодая женщина, описавшая преступника так: «Одет во все черное, словно сама Смерть с крыльями хищной птицы».

Убийство было совершено в Бостоне, — заметила Джулия.

— Всего-то полдня езды на экипаже от вашего дома в Вестоне. А жертва убийства — женщина.

— Я не вижу никакой связи с моим домом.

— Возможно, связующим звеном был Оливер Венделл Холмс. Он пишет Маргарет, которая живет в вашем доме.

Он упоминает и ее загадочную тетушку, и убийцу, известного под именем Вестэндский Потрошитель. Холмс каким-то образом связан с этим делом об убийстве, с делом, о котором он считает нужным рассказать Маргарет более пятидесяти лет спустя. Зачем? Что это за таинственный секрет, о котором она не должна была узнать?

Издалека донесся гудок парохода, и Джулия подняла глаза.

— Жаль, что мне придется торопиться на паром. Мне очень хотелось бы узнать ответ на этот вопрос.

— Тогда не уезжайте. Почему бы вам не переночевать? Я видел на крыльце вашу дорожную сумку.

— Мне не хотелось оставлять сумку в машине, поэтому я прихватила ее с собой. Я собиралась снять номер в каком-нибудь мотеле Линкольнвилла.

— Но вы же видите, сколько у нас работы! У меня наверху есть чудесная гостевая комната, из нее открывается потрясающий вид.

Поглядев в окно на туман, который становился все гуще и гуще, Джулия подумала: «О каком виде может идти речь?»


— Но, возможно, вам не стоит тревожиться из-за этого. Похоже, теперь только меня одного интересует история. Я просто подумал: вдруг вы чувствуете то же самое, раз уж вы прикасались к ее костям? — Пейдж вздохнул. — Ну что ж. Какая разница? В один прекрасный день каждый из нас будет на ее месте. Мертвым и забытым. — Он отвернулся.

— Последний паром уходит в четыре тридцать. Если хотите успеть на него, вам пора возвращаться к причалу.

Джулия не двинулась с места, продолжая думать о том, что сказал Генри. О забытой женщине.

— Господин Пейдж! — окликнула она.

Он обернулся — этакий гномик, сжимающий в руке узловатую палку.

— Думаю, я у вас переночую.

Для своего возраста Генри был удивительно устойчив к алкоголю. Когда ужин был закончен, они почти допили вторую бутылку вина, и в глазах у Джулии помутилось. На улице уже стемнело, в свете лампы обстановка комнаты сливалась в теплую дымку. Они ужинали на том же столе, где были разложены бумаги, и возле остатков жареной курицы возвышалась стопка старых писем и газет, которые Джулии еще предстояло просмотреть.

Сегодня вечером она вряд ли сможет их прочесть, особенно в подпитии.

Судя по всему, Генри и не думал расслабляться. Он снова наполнил свой бокал и, попивая вино, потянулся за очередным документом из бесконечного собрания рукописной корреспонденции, адресованной Маргарет Тейт Пейдж. Там были письма от любимых детей, внуков и коллег-медиков со всего мира. И как это после стольких бокалов вина Генри удается разбирать поблекшие чернила? Казалось бы, восемьдесят девять лет — возраст преклонный, но Генри с легкостью перепил свою гостью и без сомнения победил в этом вечерней читательском марафоне.

Он посмотрел на Джулию поверх оправы очков.

— Вы уже сдаетесь?

— Я устала. И, кажется, слегка опьянела.

— Сейчас всего десять.

— Мне не хватает вашей стойкости. — Она смотрела, как Генри подносит письмо почти вплотную к своим очкам и щурится, пытаясь разобрать поблекший текст.

— Расскажите мне о своей двоюродной сестре Хильде, — попросила Джулия.

— Она, как и вы, была школьной учительницей. — Генри перевернул страницу с письмом. И добавил задумчиво: — Но так и не собралась завести собственных детей.

— Я тоже.

— Разве вы не любите ребятишек?

— Я их обожаю.

— А Хильда не любила.

Откинувшись на спинку кресла, Джулия бросила взгляд на груду коробок — единственное наследие Хильды Чамблетт.

— Значит, поэтому она жила одна. У нее никого не было. Генри поднял глаза.

— А как вы думаете, почему я живу один? Потому что хочу этого, вот почему! Я хочу жить у себя дома, а не в приюте для престарелых. — Он потянулся к бокалу. — Хильда была такой же. «Какой? — подумала Джулия. — Упрямой? Раздражительной?»

— Она умерла там, где и хотела, — продолжил Генри. — Дома, в своем саду.

— Печально только то, что прошло несколько дней, прежде чем ее обнаружили.

— Не сомневаюсь: со мной будет то же самое. Наверняка внучатый племянник найдет мой хладный труп вот в этом самом кресле.

— Ужасно, что вы так думаете, Генри.

— Этим и чревата склонность к уединению. Вы живете одна, значит, должны меня понимать.

Джулия взглянула на свой бокал.

— Я этого не хотела, — призналась она. — Меня бросил муж.

— Почему? Кажется, вы вполне симпатичная молодая женщина. «Ага, вполне симпатичная, — заметила про себя

Джулия. — Вот именно. От таких мужчины и убегают».

Сам того не желая, Генри сделал настолько обидное замечание, что Джулия даже рассмеялась. Но сквозь смех вдруг начали пробиваться слезы. Она склонилась к столу и, уронив голову на руки, постаралась взять верх над своими эмоциями. Почему это произошло именно сейчас, именно здесь, на тазах у человека, которого она едва знает? После того как ушел Ричард, Джулия несколько месяцев не плакала вовсе, поражая окружающих своей стойкостью. А теперь, похоже, ей не удастся сдержать слез, хотя она до трясучки пыталась побороть их. Генри не произнес ни слова и даже не попытался ее успокоить. Он просто смотрел на нее — так же, как смотрел на те старые газеты, — словно эта вспышка была для него чем-то новеньким и потому интересным. Утерев лицо, Джулия резко вскочила.

— Я все уберу, — проговорила она. — А потом, я думаю, мне нужно ложиться спать.

Собрав тарелки, она отправилась на кухню.

— Джулия, — окликнул ее Генри. — А как его зовут? Вашего мужа?

— Ричард. И он уже бывший муж.

— Вы все еще любите его?