С черного хода

– Для меня в тот момент данный факт не имел никакого значения.

А вот здесь я довольно сильно покривил душой. Красива, спору нет, но, честно говоря, я об этом не думал, когда лез в горящий домик. Да и не видно было толком красоту. Мог вполне и крокодил оказаться.

Словом… словом, я сам не знаю, зачем я это сделал. Есть подспудное чувство, что таким образом я постарался улучшить свое положение, но я эту поганую мысль гоню подальше.

А сказал я так, потому что чувствую, какого ответа ждет немка. Женщины!.. Если придурочный терпила лезет за ними сломя голову в огонь, единственный для них подходящий мужской мотив – это то, что он лезет именно за ней, такой красивой и восхитительной. Не претендую на истину в этом утверждении, но думаю, что очень близок к ней. К тому же, почему бы не выторговать своим поступком какие-нибудь плюшки. А то отдарилась пузырем шнапса и думает, что хватит? И совсем не стыдно и плевать на мужскую гордость, если это поможет мне каким-то образом выжить. Я никого не предаю, а со своим уязвленным самолюбием как-то справлюсь.

– Я так и думала. Обычный мужской мотив… – в этот раз немка не стала скрывать торжествующую улыбку и вдруг жестко поинтересовалась: – Кто вы по национальности?

– Русский. У меня в деле все указано, фрау гауптштурмфюрерин.

– Не надо врать! – жестко возразила немка. – У меня есть свидетельство того, что вы не славянин.

Вот даже как? Я невольно растерялся. Ну да… обмеряли черепушку во время медосмотра и все остальное тоже измеряли… Только бредни все эти теории…

– И кто же? Надеюсь, не еврей?

– Еврей? Не-ет!.. – возмущенно воскликнула немка. – Вы швед или финн. Возможно, норвежец или датчанин. Во всяком случае, так утверждают мои специалисты. Осталось только разобраться, почему в деле вы записаны как Жилин. Советую признаться. Или…

А вот тут я выпал в осадок. Реально выпал. Как бы понятно, что я исходно не Ротмистров и тем более не Жилин. Первую фамилию придумали в детдоме, а вторую я приобрел по случаю.

После того, как в абвере переломали мне все ребра, но так и не простимулировали желание сотрудничать, встал вопрос, а не расстрелять ли гонористого и тупого русского к чертям собачьим? Абверовец, склоняющий меня к сотрудничеству, оказался в чем-то порядочным, и расстрел заменили концлагерем. Хотя его порядочность в данном случае сомнительна. В принципе, меня ждал тот же результат, но немного затянутый по исполнению во времени.

По пути на эшелон, прямо в нашу теплушку, уронил бомбу непонятно откуда взявшийся «сталинский сокол», мать его ети, и половину пассажиров просто разорвало в клочья. Когда делали перекличку выживших, я назвался фамилией погибшего соседа по вагону, оказавшегося тоже воспитанником детдома, с которым как нельзя кстати успел довольно хорошо познакомиться по пути. Тем более рожами и возрастом мы были довольно схожие. А щетина и грязь вовсе исключили возможность различить обман. Вот так незамысловато я и стал Жилиным. Как выяснилось в дальнейшем – к счастью, ибо как член партии и красный командир, тем более НКВДшник, вылетел бы в трубу крематория без очереди. Хотя поговаривали, что для таких, как я, были другие, вполне нормальные лагеря, с терпимым режимом. Во что, честно говоря, не очень-то и верится…

– Я из детдома… – заявил я, справившись с растерянностью. – Родителей не помню. Знаю точно, что меня всегда звали Алексом или Александром. А вот про свою национальность ничего не могу сказать. Хотя и допускаю, что скандинавская кровь во мне есть. Так как припоминаю, что отец, возможно, был царским морским офицером, а скандинавы в каком-то там поколении вполне могли служить в морском флоте царской России. Но, фрау гауптштурмфюрерин, я себя чувствую исключительно русским.

– Дело в среде обитания, но физиологию не обманешь… – категорично заявила немка.

Ну да… Это по-научному так звучит, а по-простому: «с кем поведешься, от того и наберешься». Вот только хрень дремучая – эти расовые признаки. Русский я точно. Но если надо, побуду и скандинавом. Ну-ну… посмотрим, чем это лицедейство закончится.

– Хотя шведский язык дался мне очень легко… – подпустил я туману. – Возможно, я знал его с детства, а потом забыл, когда беспризорничал.

На самом деле со шведским языком немного по-другому получилось. Основы мне дала та же Мирра Исааковна, а потом я ходил на курсы в училище, как кандидат на распределение в иностранный отдел наркомата. Да и одобряло руководство знание дополнительных языков. Но со службой не выгорело, по неизвестным мне обстоятельствам. А потом и рожу на Финской покарябало. Ну какой, спрашивается, нелегал с осколочными ранениями лица?

– Я – шведка! Катарина Гедин! – Немка… тьфу ты… то есть уже шведка, эмоционально вскочила, мелькнув в разрезе халата белоснежной ножкой, и разразилась длинной тирадой на шведском языке.

– Да, фрекен Гедин… – пришлось подтвердить. – Я действительно знаю шведский язык и виной тому та же учительница в детском доме, по национальности шведка. Кстати, благодаря ей я и выжил во время голода.

– Назовите ее фамилию! – потребовала шведка.

– Нильстрем. Софья Нильстрем, – уверенно соврал я.

Почти соврал. Софья Нильстрем – это реальный персонаж, сгинувший во время постреволюционной мясорубки в жерновах ОГПУ. Мы в курсантские времена знакомились с реальными делами тех лет, так вот там эта женщина и мелькнула. Запомнил я ее только из-за фотографии. К делу была приложена фотография, и женщина на ней была сказочно красива. Настолько красива, что я почти влюбился в изображение. И вот надо же… пригодилось. Возможно даже прокатит, хотя я до сих пор не понимаю, к чему клонит шведка. Проверить данные факты практически невозможно. Война… Фрицевская разведка не всесильна, разве что шведка ее лично знает, что вовсе из области сказок…

– Что с ней!? – неожиданно бурно воскликнула девушка, потом взяла себя в руки и попросила: – Опишите ее.

– Очень красивая. Блондинка, пышные волнистые волосы. Возрастом около тридцати пяти лет, возможно даже больше, но выглядела именно на этот возраст. Кстати, глаза очень похожи на ваши, фрекен Гедин. Такие же льдисто-изумрудные…

Про глаза – моя совершеннейшая отсебятина. Фото черно-белое было, но уже ляпнул… и кажется – попал в точку.

– Так что с ней? – нетерпеливо выкрикнула шведка.

– Она скорее всего погибла. Знаю, что ее забрали в ОГПУ, ну а дальше… дальше сами понимаете, фрекен Гедин.

– Helvetet![3] – Шведка неожиданно запустила бокалом в стену. – Это моя тетушка по матери! Проклятые большевики! Моя семья потеряла ее следы сразу после революции. Отец рассказывал, что поиски не дали никакого результата, хотя выходили даже на большевистское правительство. Да, ее семья жила в России… муж у нее русский был, кстати, морской офицер. Но носила она свою девичью фамилию. А про детей своих она ничего не рассказывала?

– Нет, фрекен Гедин. Ничего…

Вроде в деле никаких деток не упоминалось, хотя я мог забыть… Врать не стоит, клятая эсэсовка может просто проверять меня на вшивость…

– Черт! – шведка разочарованно выругалась. – Ладно… При вашем согласии и достаточной уступчивости я могу поучаствовать в вашей судьбе…

Надо ли упоминать, что необходимую уступчивость я все-таки проявил?..





Глава 5





Где-то около месяца не ничего не происходило, видимо, даже для такой фигуры, как гауптштурмфюрерин СС Катарина Гедин, вытащить из концлагеря военнопленного было очень непросто. Или она просто не торопилась?..

За это время в нашей тюряге произошли некоторые изменения. Кормить стали гораздо хуже, да и режим ужесточили. Охрана тоже зверствовать стала, не в пример, чем раньше. С чем это было связано? Не знаю, но так как нас внезапно стали гонять на строительство укреплений по побережью, то догадываюсь, что дела у фрицев на фронте не совсем в порядке.

И еще… Нас осталось всего полтора десятка человек. Остальных, скорее всего, вынесли из бункера в резиновых мешках. Млять…

Наконец меня отконвоировали в комендатуру, где пришлось подписать кучу бумажек, после чего я попал в рабочий батальон. Катарина Гедин свое слово сдержала.

Получил старую, чуть ли не времен Первой мировой войны, немецкую форменку с зеленым треугольником на груди, раздолбанные сапоги и стал трудиться на благо Рейха, етить его в душу. Мерзко, противно, но зато относительная свобода и гораздо больше возможностей осуществить побег. Стоит оно того? По мне – так стоит. О том, что будет после того, как доберусь до своих, пока не думаю.

Зачем думать?.. Знаю я. Знаю, но очень надеюсь, что информация, которую я принесу в клювике, сыграет свою роль. Хотя сильно не обольщаюсь. В общем, видно будет.

Состав рабочего батальона? Ну что вам сказать… Я бы, особо не раздумывая, утречком на рассвете скосил бы из пулемета девяносто восемь процентов личного состава. Остальных на Колыму, на перековку. Мразь на мрази и сволочью погоняет. Хотя – не все, есть и порядочные люди, попавшие туда случайно. Но в очень незначительном количестве.

В батальон постоянно наезжали рекрутеры из разных добровольческих частей, но особый урожай им снять не получалось. Тут советскую власть, конечно, все люто ненавидели. Ой как ненавидели. У всех личные обиды. У того – заводик у деда отобрали, у этого – национальное самосознание вдруг проклюнулось. А третий вообще с пеной у рта доказывает, что всему виной «кляти москали». И все поголовно верят, что фрицы отобранное Советами им с радостью вернут. И заводик, и деревеньки, и самостийность будут уважать, и вообще рай земной в бывшем Союзе устроят. Но вот воевать вместе с фрицами почему-то они не хотят. Ну да, можно же головушку сложить… а тут кайлом в разминочном режиме помашут, а там, глядишь, все и без них как-нибудь устаканится. Кормят, охраняют, даже хаять советскую власть и стучать на соседей по бараку никто не запрещает. Благодать!

Тьфу, мля, оппортунисты, троцкисты, недобитки и просто гандоны штопаные…

Ну ничего, придет время…

Сука, так и хочется в глотку вцепиться, хотя если призадуматься, сам немногим лучше… Но лучше! У меня есть цель, к которой я вот таким мерзким образом иду. Выхода другого нет.

От конфликтов спасало лишь то, что прямо с подъёма я отправлялся в усадьбу Герды Гедин, где и проводил все время до отбоя, а иногда даже оставался ночевать в сарайчике. Работы по хозяйству хватало, порой я ее сам изобретал, лишь бы не возвращаться в казарму. Вот беседку построил и сад в порядок приводить начал…

И потихоньку к причалу с катерами воду с продуктами стаскиваю и прячу в тайнике.

Да. Собираюсь уходить водой.

Да. Сам.

А остальные?

Я же не волшебник и не самоубийца…



– Это убрать! – Мимо меня к машине протопал Брад, походя ткнув пальцем в инструменты и кучу веток. – Госпожа приезжать. Сам сидеть сарай и ждать приказ.

Брад… ну это я его так называю, настоящее имя гуркха толком не выговоришь. Браджхап… Бранджап… короче, Брад и все. Он уезжает на аэродром встречать госпожу… тьфу ты… шведку из Берлина.

С ним мы вроде поладили… Хотя кого я обманываю. Относится он ко мне, как к пустому месту, еще и с непонятным презрением. Как-то ляпнул, что воин, сдавшийся в плен, достоин воплощения жабы в новой жизни. Какое воплощение? Какая жаба? Сам ты жаба плоскомордая. Мутный он до предела. В комнатке у Брада стоит вырезанная из дерева многорукая баба с ожерельем из черепов на шее, и губы какой-то хренью у нее намазаны. Тьфу…

И воняет там каким-то дурманом. И сам он, бывает, нажрется какой-то дряни и сидит часами на корточках. Качается и мычит… Я бы на месте шведки его на пушечный выстрел к себе не подпускал. Хотя предан он ей, этого не отнимешь. Да и кинжалом орудует – обзавидуешься. Видел, как тренируется за своим домиком. Хотя… пока еще нет, а вот восстановлюсь окончательно, думаю, с ним справлюсь. Это так. В порядке самовосхваления.

Эсэсовка тоже на меня практически не обращает внимания. За все время, что я у нее работаю, даже слова не удостоился, не то что похвалы. Хотя правды ради скажу: сам практически ее не вижу. Пропадает фрау гауптштурмфюрерин на базе днями и ночами. Но иногда ловлю на себе ее взгляды…

Дождался, пока «хорьх» выедет со двора, закрыл ворота и шмыгнул за дом. Дверь-то на замке, а вот кухонное окно очень легко открыть проволочкой. Снял башмаки и босиком юркнул на кухню. Минимум час времени у меня есть, должен успеть…

По пути слямзил со стола ломоть хлеба, аккуратно стянул кусочек сыра с подноса и, жуя на ходу, на цыпочках поднялся на второй этаж. Только бы кабинет был не закрыт…

Клацнула дверная ручка, дверь мягко открылась…

Есть!

Тот самый кабинет, в котором решилась моя судьба. Та же коллекция ружей и пистолетов. Те же шкуры, звериные морды и глиняные языческие божки. Бар с покрытыми пылью бутылками. Роскошный камин с кованой фигурной решеткой. Большая радиола «Телефункен» в корпусе из красного дерева. Красивая старинная мебель.

Хорошо устроилась буржуйка. Что у нас еще?..

Фото в резных рамочках. Вот она на охоте – ножку изящно на здоровенного оленя поставила и с винтовкой в руке позирует. А здесь шведка в смешной четырехугольной шапочке с кисточкой и в черной мантии. Совсем еще юная. А на этой, с эсэсманами в больших чинах, на фоне флага со свастикой позирует. Когда это в СС белые парадные мундиры ввели? Хм… Отстал я от жизни. Ввели, значит. Ого… это же сам геноссе Гиммлер. М-да…

А это?…

Мамочки…

Ох и хороша, стервь!..

Неизвестный фотограф запечатлел эсэсовку в полностью обнаженном виде, стоящую по колени в морском прибое. Красиво… Нимфа, ептыть… Ручки вытянуты вверх, идеальная грудь, торчащие маленькие сосочки, талия изящно выгнута. Гм… натуральная блондинка. И спортсменка. Плечевой пояс хорошо развит… Ножки накачанные…

Ох-х… Твою же мать! Я без бабы уже хрен знает сколько. Когда фрицы лупасили почем зря и голодом морили, как то про женский пол не вспоминалось, а как оправился, вишь потянуло…

Да и черт с ней. Я сюда пришел не на фотографии рукоблудить…

Значит, отворачиваемся презрительно от голой девки и направляемся к столу.