С чем вы смешиваете свои краски?

— Идём на озеро, там дальше ещё одно есть, но куда мне с моим костылём, — пояснил дед порядок действий. — Наловим на уху, и ладно.

Если быть объективным, то рыбалка оказалась не так плоха, как он опасался. С берега и с мостка на особо крупные экземпляры не стоило рассчитывать. Хотя за пару часов мы килограмма два разной величины рыбёшек натаскали. В основном это была кошачья радость, но меня захватил сам азарт клёва.

— Хорош, — наконец решил дед, сворачивая удочки.

Бабушка к нашему возвращению давно хлопотала на кухне. Самовар пыхтел, на столе высилась стопка блинов, хозяйка принесла молока и сметаны от соседки.

После завтрака я храбро отправился знакомиться с Димкой, живущим через забор с правой стороны. Мне его рекомендовала Дарья Ивановна, как наиболее близкого по возрасту претендента в друзья. Пацан оказался выше меня на полголовы, но более тощий и неухоженный. Волосы ему давно не стригли, да и не мыли, под глазом синел свежий синяк, руки были покрыты цыпками, а во рту не хватало переднего зуба. Этот факт пацана явно радовал. Он со знанием дела выстрелил слюной через прореху между зубами в мою сторону и всё же поприветствовал.

— Чё, из Москвы, дачник? — поинтересовался он.

Далее он гордо сообщил, что в этом году идёт в школу, но так и быть, сделает одолжение и пригласит меня в свои игры. Играть не особо хотелось, поэтому я наплёл нечто невнятное и под предлогом запрета от бабушки ретировался на свою территорию.

Бабушка без дела не сидела и взялась мне шить нужную сумку для художественных принадлежностей. Основная причина такого энтузиазма была в том, что у Дарьи Ивановны имелась швейная машинка. Больше времени мы потратили, чтобы примерить ручки. Я же не хотел волочить сумку по земле, а рост имел невысокий. По этой причине сумка получилась вытянутой по длине, зато имела несколько кармашков для мелочей и даже для банки под воду.

Деда я тоже подключил к своей экипировке, уговорив его обточить края фанерки, валяющейся в дровяном сарае. Это у меня будет планшет. Солнышко конкретно припекало, когда мои сборы были закончены. Я думал, что родственники откажутся куда-то идти, но дед, напротив, захотел поваляться на бережку, а не сидеть во дворе. Меня же их компания устраивала в плане того, что никто из хулиганистых пацанов не пристанет и не отнимет мои сокровища.

Акварелью я и в прошлом теле давно не занимался. Пока был студентом, очень любил этот вид живописи, после сменились приоритеты, затем настала эра компьютерных программ и я окончательна ушёл от живописи в дизайн.

К чему я это говорю, да к тому, что акварель требует большей практики, чем любая другая техника. Это только кажется, что всё очень просто. Исправить и «смыть» ошибки в акварели сложно, а подчас невозможно, иначе останется «грязь» вместо воздушности и красивых заливок. На данный момент меня эти технические детали мало волновали. Что бы я ни изобразил, какие бы ляпы ни допустил, для пятилетнего мальца это будет ух как круто!

Родственники в мою гениальность не особо верили. Их вполне устраивало то, что внук не носится по посёлку, а смирно сидит на берегу под присмотром взрослых. Дед, лёжа на покрывале, вскоре задремал, бабушка, спрятавшись от солнца под зонтиком, читала что-то из классики, я же пристроился в тени невысокого куста.

Боже мой, как я давно не брал в руки кисти! Ах этот запах красок! Некая ностальгия накрыла меня. Еле взяв себя в руки, я поспешил набрать в банку воды и, расположившись в тени куста, занялся делом.

Первый и второй пробные этюды были ни о чём. Я приноравливался, отмечал свои ошибки. Новый альбом имел слегка «жирную» бумагу, с которой скатывалась краска. Позабыл, что листы нужно изначально смочить. Тут же сообразил, что не озаботился палитрой. Пришлось выдирать последний лист альбома для этих целей. Попутно выяснил, что вода в озере неидеально чистая и имеет чуть сероватый оттенок. Пока для моих этюдов это не столь принципиально, но лучше брать воду в колодце и приносить собой.

Мой третий акварельный набросок вида на озеро, мосток и край берега получился вполне достоверным. Дождавшись просыхания первого слоя, я нулевой белкой стал добавлять деталей. Как раз на прорисовке опор мостка и их отражения в воде проснулся дед. Кряхтя он сел, затем встал и отправился в мою сторону для проверки.

— Э-э-э… Мать, иди сюда. Посмотри, что Сашка намалевал-то, — опешил дед. — Ты что, это сам всё?

— Кто же ещё? — не понял я подобного вопроса. Он здесь видит каких-то помощников? Да и бабушка пусть и в стороне сидела, но за мной краем глаза следила.

— Ай да молодец! — перешла бабушка сразу к похвале. — Он же говорил, что художником будет.

— А вы мне красок не покупали, — вставил я.

Дед почесал затылок и пообещал в дальнейшем прислушиваться к моим просьбам. На этом я решил, что на сегодня пора завершать занятие живописью и двигаться домой.

Весь обед я продолжал слушать восхваления в свой адрес от родни. Даже думал ещё что-то изобразить, но был сражён хлипким организмом. Еле доел лапшу и уполз на веранду спать. Продрых часа три и после бродил по двору сонной мухой. Акварель доставать желания не было, зато спящий у будки Рябчик так и просился, чтобы его изобразили в карандашной технике. Позже я нарисовал ветку яблони, ведро у сарая и бравого петуха, нервно реагирующего на моё приближение к загону кур.

В целом наличие разнообразной натуры для пленэра мне стало нравиться. Потренируюсь с месяц «на кошках», а там и людей возьмусь изображать.

Невероятным образом слух о юном художнике ушёл за пределы нашей дачи, и ближе к вечеру у калитки топтался Димка, канюча, чтобы я показал рисунки. Пришлось продемонстрировать. И уже через полчаса за калиткой стояло человек пять разновозрастных пацанов.

— Художник, эй, художник! Подь сюды, — вызвали они меня.

После мальчишки долго разглядывали мою внешность, рисунки и акварель. Обменивались мнениями, среди которых преобладали слова: «брешешь», «не гони», «да это не он малевал». В отместку я изобразил оскорблённую творческую личность и окончательно удалился в дом.

Погоняло «Художник» мне всё же присвоили, спасибо, что не «Маляр». Это всё лучше, чем какие-то Ряба, Тощак или Макаронина. По именам в посёлке никого не звали. Сосед Димка, оказывается, «в миру» был Карасём. Вспомнил я, что и в городах действует подобное негласное правило. Некоторые клички сохраняются до взрослого возраста, когда друзья-приятели предпочитают в общении детские прозвища. Позже это заменится компьютерными никами и придумывать имена станут уже сами носители, а не общественное мнение.

Меня же в посёлке, кроме как Художник, никто не звал. Новость о талантливом пацане вмиг облетела округу. Общаться с пятилетним мальчишкой стало «не западло» даже для подростков четырнадцати-пятнадцати лет. Через две недели я спокойно выходил со двора, не опасаясь, что кто-то отнимет у меня краски и кисти. За мной постоянно таскалась группа своеобразных фанатов, отгонявшая тех, кто имел в отношении меня недобрые намерения.

В районе озера я запечатлел все более-менее приметные и живописные, с моей точки зрения, места. Ежедневная практика давала свои плоды. К тому же я чередовал живопись с карандашными набросками. Помню, в мою бытность студентом нас обязывали каждый понедельник сдавать двадцать один набросок и три этюда. При такой нагрузке в виде домашнего задания быстро нарабатывалась практика.

Такие рекорды я пока не мог поставить. Быстро уставал физически и вынужден был выделять себе пару часов днём на сон. Как ни крути, но телу всего лишь пять лет. Его требовалось укреплять и оздоровлять. Для этого на даче имелись все условия. Помимо рисования, я гонял с пацанами наперегонки до колхозных полей и обратно. Когда прогрелась вода в озере, мы стали купаться. Вначале под чутким присмотром деда, после уже и самостоятельно в небольшом затоне с песчаным дном, где глубина была мне по грудь.

Во время дождей я находил натуру внутри дома. Тот же самовар годился как для карандашной техники, так и для акварельной. Я очень полюбил его изображать акварелью. Не менее десятка раз повторил в разных вариациях.

Отпуск у деда закончился, а мы с бабушкой продолжали отдыхать на даче. Вернее, я отдыхал, тренировался, а бабушка обеспечивал мой быт, ходила за продуктами на станцию, готовила и убиралась. Приготовление еды они с Дарьей Ивановной делили поровну, но дел женщинам всё равно хватало.

Мне казалось, что дед особо за мной не присматривал и не следил, и тем не менее стоило ему покинуть посёлок, как у меня образовались первые проблемы. Вначале какой-то парень лет шестнадцати подвалил и, схватив меня больно за ухо, потребовал ему что-то нарисовать, а когда я отказался, то выхватил у меня из рук блокнот и втоптал его в землю. В ответ я пырнул злыдня карандашом в голень. Понятно, что силы были неравные.

Избить ему меня не позволили местные пацаны, кинувшиеся дружной толпой на обидчика, но синяков он успел понаставить. Бабушка потом ходила к участковому с жалобой. Мне же она велела от дачи далеко не уходить и в случае угрозы громко кричать и звать подмогу.

Следуя бабушкиным советам и своему здравому смыслу, я расположился прямо у калитки дачи и устроил мастерскую портретов. Определённый навык у меня уже появился, а пацанам годились и те наброски, что я дарил. Именно дарил. Отобрать портрет у хозяина не представлялось возможным. Мне было не жалко этих почеркушек, а ребятне радость, особенно оттого, что я по-умному ставил в уголке каждого рисунка свой автограф.

Недостатка в натуре у меня теперь не было. Как там распределялась очередь, я не вникал, занимаясь своим делом. Рисовать портреты я наловчился тонально-живописным методом. Выглядело со стороны это забавно. Вначале я несколько минут пачкал пальцы в грифеле карандаша, а затем начинал пальцами намечать объем, постепенно выделяя свет и тень. Когда появлялась некая «заготовка», при помощи карандаша вырисовывал детали: глаза, губы и так далее.

Местным нравилось и позировать, и наблюдать, и получать эти своеобразные подарки. У некоторых уже имелось по три-четыре портрета, но число натурщиков не уменьшалось. Кто-то привёл с собой сестёр, и я разнообразил галерею портретов девочками. С ними работать оказалось сложнее. Это пацану не сильно важно, почему ухо сползло на шею, а девчонки в этом плане более бдительные и обидчивые. Но драки за очерёдность позирования они устраивали не хуже мальчишек. Мне их приходилось приструнивать, обещая всевозможные кары, и прежде всего отказ рисовать кого-либо.

Взрослые частенько заглядывали в мою «мастерскую», и спасибо, никто не напрашивался позировать. Правда, через пару недель заявилась одна коза с косичками и галстуком. В смысле девочка лет тринадцати, с пионерским галстуком на шее. Как и на большинство зрителей, я на неё никакого внимания не обратил. Ну приходит, ну смотрит, так что такого?


А эта пионерка возьми и заяви, что я должен им помочь оформить ленинскую комнату. Честно, своим ушам не поверил вначале, а после послал её. Не туда, куда вы подумали. Деликатно послал, сообщив, что я не умею оформлять ленинские комнаты. Думаете, помогло? Валя, как звали пионерку, стала давить на мою сознательность.

— Я напишу письмо в твою школу, что ты позоришь звание советского человека! — заявила она.

И где только таких слов-то понаслушалась? Вернее, я представлял где, но думал, что в таком юном возрасте не умеют так лихо ими оперировать и шантажировать.

— Пиши на здоровье, — не стал пререкаться с пионеркой, — а я обедать пошёл.

Дружное «у-у-у…» от моих натурщиков поведало, как они с моим решением не согласны. Я же добавил, что после обеда пойду спать, потом могу на озеро отправиться, и не факт, что продолжу рисовать в этот день.

Про Валю в пионерском галстуке я позабыл, восприняв её визит как незначительный факт. Каково же было моё удивление, когда через день к нам на дачу заявился какой-то усатый дядька. Он сам правил бричкой и притормозил коня как раз возле забора нашей хозяйки.

Я в это время занимался тем, что точил карандаши. Очень непростая задача для детских рук. Требуется осторожность и внимательность. Бабушку отвлекать не хотелось, и я занимался подготовкой инструмента для творчества самостоятельно. И тут — «здрасте вам, приехали!»

Дарья Ивановна первой отреагировала на неожиданный визит.

— Председатель колхоза, — сообщила она и кинулась открывать калитку.

Дядька приехал не один, а с пионеркой. Я как её увидел, так сразу смекнул, по какой причине эта парочка заявилась. В одно мгновение сунул карандаши под скамейку, взял прутик в руки и давай с рыжей кошкой играть. Весь такой из себя мальчик-паинька.

— Здесь, что ли, художник живёт? — первым делом поинтересовался председатель после короткого приветствия.

— Здесь-здесь, — не стала отрицать наша хозяйка.

— Пригласите поговорить, — попросил мужчина.

А чего меня приглашать? Я тут стою. Трусы подтянул повыше и, оставив игру с кошкой, подошёл ближе.

Минут десять потребовалось председателю, чтобы уяснить — тот обещанный Валей художник всего лишь мелкий пацан, который только через два года пойдёт в школу, и все предыдущие наезды и угрозы были необоснованные.

— Ну Валька, ну племяшка! — хохотал председатель. — Мать у неё ударница и эта тоже… — председатель примолк, подбирая подходящее выражение: — Активистка!

— Он рисует, — насупилась девчонка, отстаивая свою позицию.

— Да я верю, что рисует. Только ты как расписала? Прости, Ивановна, — обратился он к хозяйке, — я-то решил, что Валька или ухажёра присмотрела, или вправду оформителя достойного. А тут и для жениха, и для художества парнишка маловат.

Валя от этих слов стала красной как рак. Я стоял смирненько, почёсывая пузень, всем своим видом демонстрируя, как не виноват в том, что случились обознатушки. Надеюсь больше не увидеть эту пионерку. Слухи по посёлку быстро расходятся, и то, что Валька «жениха» мелкого нашла, моментально узнают. Вот смеху будет!





Глава 5




Моя популярность в посёлке была огромной, и я вскоре немного зазвездился. Отдыхать тоже ведь нужно. В воскресенье теперь никаких рисований — это свободный день. Димка под это дело взялся организовывать мне культурную программу, предложив сбегать и посмотреть на лагерь. Вначале я решил, что он пионерский, но оказалось, это на лето детей из детских садов вывозят на природу. Вот один из таких лагерей и располагался недалеко от второго озера.

— Они в обед спят! — азартно рассказывал Димка.

— И что? Я тоже сплю, — не увидел я ничего в этом необычного.

— Айда позырим, как они спят на улице, — не отставал пацан.

— На улице? — не поверил я и согласился посмотреть.

Пешком идти до лагеря было неблизко. К тому же мне пришлось пожертвовать своим сном.

— Дед Матвей поедет на колхозную конюшню, я с ним договорюсь, чтобы нас подвёз, — пообещал Димка.

Бабушке вполне хватило моих слов, что мы с приятелем прокатимся на телеге с сеном до колхоза, а потом прибежим обратно. Вникать в детали она не стала. Репутация у меня, однако. В хулиганстве и порочных поступках я не был замечен и потому имел некую свободу.

Когда мы добрались до лагеря, дети давно спали. Димка был в этом уверен и пребывал в полном восторге, демонстрируя мне высокий и крепкий забор.

— Здесь не пролезть, у них сторож зверь! Каждый день доски забора проверяет, — пояснял мальчишка.

Но несмотря на такие препоны, методы наблюдения за лагерем у местных были отработаны. Перебравшись через овражек, а затем через кусты, мы вышли месту, где у забора росли деревья.

— Подсади меня. Я тебе потом руку подам, — попросил Димка.

Минут через пять мы, как две макаки, оседлали ветки и наблюдали за тем, что происходило по ту сторону от забора.

— Зырь, зырь, — показывал Димка на десятка три кроватей, расставленных под сенью сосен.