Рутинер

— Дрянь и дешевка! — выдал он, подразумевая отсутствие магических формул. — Но три дюжины! А еще — бомбы!

— Лучше бы в подвале обнаружился де ла Вега, — проворчал я.

— Скройтесь с глаз моих! — рыкнул Колингерт. — Все! Проваливайте!

Но только я закинул на плечо ремень саквояжа и двинулся к выходу, капитан спросил:

— Нет, стойте! Вы где остановились? Надо будет все же взять у вас показания.

Пришлось рассказать о таверне на Северной набережной, и тогда нам милостиво разрешили доехать до казармы лиловых жандармов на фургоне, увозившем туда раненых бойцов и крепко побитых клерков торгового дома.

По пути не разговаривали, опасаясь чужих ушей, и, лишь когда зашагали по начавшим утопать в вечерних сумерках галереям, маэстро Салазар начал загибать пальцы:

— Портовый город Лейгдорф и орден Герхарда-чудотворца. Семейство Келен-Басалар и набитый оружием подвал столичного представительства их торгового дома. Князь Саган и герцог Лоранийский, который в контрах со светлейшим государем. А связь между ними всеми — некий сеньор южной внешности со святой реликвией и неограниченными полномочиями. Дело пахнет большой политикой, Филипп!

Я покачал головой:

— Еще ты упустил из виду предосудительный интерес того сеньора к запретным познаниям и содействие, оказанное ему вице-канцлером Вселенской комиссии по этике.

— А было ли оно — содействие? — усомнился бретер. — Быть может, косоглазый книжник просто откупился от Гепарда в Острихе и тот забеспокоился, что ты об этом разнюхаешь?

— Давнишняя взятка не повод, чтобы бросать дела и мчать через всю империю.

— Представь, какой разразился бы скандал, прокляни племянника епископа чернокнижник, ушедший в свое время от наказания из-за попустительства вице-канцлера!

— Ну уж нет! Они явно действовали заодно!

Микаэль в ответ лишь махнул рукой. Так и шли дальше — молча.



На столе в комнате лежал мешочек, набитый молотым корнем мандрагоры, а вот Марта сегодня меня дожидаться не стала. Я не придал этому обстоятельству ровным счетом никакого значения и отправил Микаэля в ближайшую аптеку за льняным маслом и некоторыми другими ингредиентами, необходимыми для приготовления нужного состава, сам разжег в камине огонь и запалил лампу, а то в комнате как-то очень уж быстро начало темнеть.

Кончики пальцев, которыми мял для проверки качества перемолотый корень, буквально зудели, то и дело приходилось сглатывать заполнявшую рот слюну, но я не дал слабину, не стал спешить и подошел к делу со всей возможной обстоятельностью. Проверил, помещается ли волшебная палочка в ведре, потом высыпал опилки из мешочка на лист писчей бумаги и на глаз разделил их на три неравные части.

Самая большая, заметно превосходившая остальные, предназначалась для пропитки магического жезла, вторая по весу должна была пойти на приготовление лака, а из остатков трухи я намеревался сварить зелье для приема внутрь.

Жезл — это полумеры. Негоже мастеру зависеть от костылей.

В носу засвербело, я отвернулся и оглушительно чихнул.

Ангелы небесные! И когда только успел этой дрянью надышаться?

И ведь окно, как на грех, не открыть — иначе сквозняк запросто пустит все мои приготовления, вот уж воистину, по ветру.

Так и тер нос, пока не вернулся с покупками Микаэль, а там вылил масло в ведро, засыпал туда основную часть молотого корня и принялся помешивать вязкий состав волшебной палочкой. Потом притопил ее в помутневшей жиже и занялся приготовлением лака, что требовало куда более тщательного подхода к определению нужных пропорций. Но справился и с этим, а после оставил доходить до нужной консистенции в подвешенном над огнем котелке.

Маэстро Салазар какое-то время с нескрываемым неодобрением следил за моими манипуляциями, затем махнул рукой и отправился к выходу.

— Буду внизу, — предупредил он, закрывая за собой дверь. — Внизу-внизу. Буду-буду.

— Иди-иди, — в тон подручному ответил я, отобрал в кошеле монеты поновее разного достоинства и с помощью аптекарских весов принялся отмерять нужное количество требуемых для обезболивающего зелья ингредиентов, основным из которых был все тот же корень мандрагоры. Затем тщательно измельчил их перочинным ножом, а после начал перетирать в мелкую пыль.

Этот рецепт я продумал, дожидаясь открытия перевала в Рауфмельхайтене, и был он, в силу моих малых познаний в целительстве и алхимии, не слишком сложным, но зато и не требовал специального оборудования; вполне реально было обойтись парой кружек, ложкой да огарком свечи. По сути, я намеревался приготовить эссенцию вытяжки из корня мандрагоры, только измененную для более быстрого усвоения и последующего вывода из организма.

Пришлось повозиться, растирая заправленную перегонным вином кашицу, а после беспрестанно перемешивать ее в процессе выпаривания, но в результате на дне разогретой на свече кружки остались коричневатые комочки, которые я аккуратно собрал в небольшой бумажный сверток. Проверять действие не стал. Это было средство на самый крайний случай, но никак не для повседневного употребления.

Да было уже и некогда. Волшебная палочка успела изрядно повариться в смеси масла и молотого корня мандрагоры, а лак достиг нужной вязкости, так что я извлек жезл из ведра и принялся аккуратными и размеренными движениями кисточки наносить состав на неровную поверхность. Аккуратно, размеренно и очень неторопливо.

Когда закончил эту утомительную возню и наконец распахнул окно, запуская в комнату свежий воздух, было далеко за полночь.



Разбудил Микаэль. Распахнув дверь в мою комнату, он демонстративно зажал двумя пальцами нос и прогундосил:

— Ну и вонь ты тут развел, Филипп!

Я с трудом разлепил воспаленные глаза, оторвал голову от подушки и уставился на подручного.

— Чего тебе? — Голос оказался хриплым, горло жгло так, будто его обработали наждаком.

— Ранняя пташка все зернышки склюет!


— Святые небеса! Микаэль, чего тебе надо?!

Маэстро Салазар усмехнулся и принялся расправлять свои черные усищи.

— Не ты ли собирался сегодня продавать лошадей? Уверяю тебя со всей ответственностью — заниматься такого рода негоциациями имеет смысл с самого утра!

— Изыди! — тяжко вздохнул я, но все же уселся на кровати и потряс тяжелой головой.

В комнате стоял стойкий запах алхимических реагентов, пришлось послать Микаэля вылить в сточную канаву остатки масла, а заодно сполоснуть в проточной воде и ведро, и котелок. И без того надышался за ночь парами сверх всякой меры — тело было словно деревянным.

Пока маэстро Салазар выполнял поручение, я умылся и вновь почувствовал себя человеком. Оделся, собрался и спустился в общий зал, а после миски рыбной похлебки и кружки травяного настоя дурная маета и головная боль отступили окончательно. Микаэль смотрел на меня с нескрываемым превосходством. Он уже успел пропустить никак не меньше двух кружек вина, да и, судя по лихорадочному блеску темных глаз, толком не отошел от вчерашней попойки.

— Не увлекайся, — предупредил я. — Тебе еще на рынке торговаться.

Бретер с недовольным видом поморщился, но, допив остававшееся в кружке вино, требовать добавки не стал и отправился на конюшню. Я же поднялся в апартаменты. Дотронулся кончиками пальцев до оставленного сохнуть на подставке магического жезла, убедился, что лак затвердел, взял палочку в руку, покрутил.

По руке побежали мурашки, словно начали ползать невидимые осы, но ощущения оказались скорее приятными, нежели наоборот; донимавшая последние дни ломота никак себя не проявила. Встав посреди круга святого Варфоломея, я выполнил несколько перехватов и ощутил, как пальцы липнут к неровной поверхности жезла. Впрочем, сотворению эфирных плетений это нисколько не мешало, как не лишало подвижности кисть и растекшееся по ней едва уловимое онемение. Более того — возникло подспудное желание зачерпнуть побольше силы и отработать заклинание из числа самых сложных, но поддаваться ему не стал.

Я быстро собрался и спустился на конюшню к Микаэлю, который к этому времени уже взнуздал коней Уве и Марты. Мы выехали на них за ворота, ведя на поводу осла, и направились к дому лекаря.

Маэстро Салазар что-то негромко напевал себе под нос на родном лаварском, нечто тоскливое о любви, долге и смерти, разбитых мечтах и сердцах. Когда он отказался заезжать во двор, я этому лишь порадовался. Спешился, прошел в арку и махнул рукой сидевшему на скамье школяру:

— Уве, идем!

Парень неспешно поднялся на ноги, пригладил ладонью растрепанную шевелюру светлых волос и водрузил на голову шляпу.

— Я готов, магистр!

— А где Марта? — поинтересовался я.

Уве невесть с чего смутился, быстро оглянулся и сказал, понизив голос едва ли не до шепота:

— Не знаю, какая вожжа ей под хвост попала, магистр, но девчонка со вчерашнего дня не в себе. Ну ее, а?

Я озадаченно хмыкнул и гаркнул:

— Марта!

Вместо ведьмы на галерею второго этажа вышел Эстебан.

— Где там моя подопечная? — спросил я у лекаря.

— Прошу, магистр, не шумите! — умоляюще сложил тот руки на груди. — Соседи могут это неправильно истолковать! Подумайте о моей репутации!

Едва ли меня могли расслышать на улице, но я внял просьбе хозяина и повторил вопрос уже своим обычным голосом:

— Где Марта?

— Читает учебник анатомии. Она чем-то обижена на вас, магистр. Но если хотите…

Я только рукой махнул:

— Ничего срочного, мастер Эстебан! И благодарю, что не оставили мою просьбу без внимания.

Лекарь несколько кривовато и не слишком искренне улыбнулся, а я развернулся и позвал школяра:

— Идем, Уве! Не сочти за неуважение, но тебе придется ехать на осле.

— Ма-а-агистр! — горестно протянул паренек.

— Или иди пешком, — пожал я плечами, и школяр, как человек разумный, принял правильное решение.

Пусть его туфли едва не цепляли носками булыжники, но ехать, даже и на осле, куда приятней, нежели сбивать ноги на неровной брусчатке.

На рынке мы долго не пробыли, да, сказать начистоту, нам с Уве там разве что в кофейне у конной площади довелось посидеть, а торг взял на себя маэстро Салазар. Сначала он расхваливал лошадей и вдвое больше расписывал достоинства осла, потом грозно топорщил усы и отбивал нападки барышника, раз десять порывался уйти и лишь в последний момент оставался, кричал и спорил до хрипоты. Не единожды хватался за рукоять шпаги и в избытке чувств даже обнажил клинок наполовину, но рамок приличия при этом не переходил, разве что пригрозил порубить торговца, предложившего оскорбительно маленькую цену, на куски. Впрочем, публика на рынке повидала и не такое, и за час ожесточенной перепалки единственное, чего Микаэлю удалось добиться, — это не отдать животин за бесценок. Но и это, по столичным меркам, было очень-очень немало.

Ударив по рукам с барышником, маэстро Салазар с гордым видом прошел в кофейню и бросил на стол пару увесистых кошелей — один побольше, другой поменьше. Затем без разрешения сграбастал чашку Уве, выхлебал ее содержимое и скривился:

— Кофе под вонь лошадиного навоза… Брр, мерзость! — Он оглянулся и спросил: — А вина здесь не наливают?

— Нет, — усмехнулся я и убрал кошели в саквояж, а школяру пояснил: — Вернемся — отдам.

Микаэль задумчиво побренчал зажатыми в кулаке монетами, перехватил наши выжидающие взгляды и пояснил:

— Мои комиссионные: по талеру с коня и двадцать крейцеров с осла.