Рутинер

У меня неприятно засосало под ложечкой, а хозяин кабинета не преминул подлить масла в огонь.

— Второе! — объявил он и выложил на стол очередное письмо. — Братство святого Луки требует… — замечу — не просит, а именно требует! — дать им возможность допросить вас в связи со смертью в Регенмере двух монахов. Что скажете на это, магистр?

Известие оказалось не слишком приятным, но вполне ожидаемым, так что я лишь пожал плечами:

— Готов ответить на вопросы братства в любое… удобное для меня время.

Гуго Ранит озадаченно прищурился. Он явно ожидал криков о правах научного сословия и напоминаний об иммунитете магистров Вселенской комиссии к преследованию со стороны церкви, а потому сдержанность моей реакции поставила его в тупик.

— Ну что ж, одной заботой меньше, — выдал председатель дисциплинарного совета после явственной заминки и достал из папки следующее письмо. — А вот еще епископ Вим заявляет о вашей причастности к убийству почтенного книготорговца и двух его слуг. Просит поспособствовать вашему возвращению в Кларн для установления всех обстоятельств дела. Боюсь, просьбу курфюрста будет проигнорировать не так-то просто.

Ангелы небесные! Я чуть не застонал от досады и принялся нервно перебирать теплые зерна янтарных четок святого Мартина, но внешне растерянности не выказал и попытался выиграть время не столь уж и необходимым уточнением:

— Его преосвященство удостоили этой чести?

— Удостоили, — подтвердил Гуго Ранит, не спуская с меня изучающего взгляда темных глаз.

Святые небеса! Одно к одному, одно к одному! Понятия не имею, каким именно образом меня связали с налетом на книжную лавку, но с ходу отмести обвинения не было никакой возможности. Только и оставалось, что разыграть недоумение.

— Готов ответить на все вопросы, только пересекать всю империю с востока на запад невесть ради чего… Скажу прямо, мне это не нравится. Поправьте, если ошибаюсь, но не для таких ли случаев существует почта?

Вице-канцлер хищно усмехнулся, будто почуял слабину.

— Не волнуйтесь так, магистр. Возможная поездка в Кларн — наименьшая из ваших проблем.

— Даже так?

И вновь на стол лег очередной листок.

— Вице-канцлер вон Бальгон потребовал отстранить вас от службы и проверить на предмет порочащих связей. И обоснованность этого требования вполне понятна: мало у какого магистра был чернокнижником родной брат…

Я криво улыбнулся:

— Брат-чернокнижник — это скорее преимущество, нежели недостаток. Мало кого подвергают столь тщательным проверкам, как родственников отступников.

Гуго Ранит кивнул, принимая резонность моего высказывания, и вдруг спросил:

— Что же такое случилось в Мархофе, магистр? На удивление таинственная история! Виданное ли дело, чтобы вице-канцлер Вселенской комиссии по собственной инициативе срывался из столицы и без всякой на то необходимости ехал через всю империю, а по возвращении требовал отдать под суд рядового магистра! Более того — этого самого магистра по просьбе некоего епископа сначала отправили в Сваами, а затем все тот же епископ обвинил своего, так скажем, протеже в убийстве! Не просветите меня на этот счет, магистр? Что случилось в Мархофе?

Я всерьез задумался, не поделиться ли подробностями с хозяином кабинета — в конце концов, кому еще поведать о своих подозрениях насчет Гепарда, как не председателю дисциплинарного совета?! — но не решился. Пусть моего собеседника и прозвали Молотом, он отнюдь не был простаком и умел интриговать ничуть не хуже других приближенных канцлера, а я слишком долго отсутствовал в столице и понятия не имел, кто из коллег с кем и против кого дружит. Так что лишь покачал головой:

— Боюсь, сначала мне нужно собраться с мыслями и хорошо все обдумать. Это так неожиданно, как снег на голову…

— Думайте, магистр, — благосклонно улыбнулся Гуго Ранит. — Только не слишком долго. Поймите меня правильно, не хочу давить, просто времени у вас уже нет. Совсем.

Я склонил голову, давая понять собеседнику, что внимательно его слушаю, и хозяин кабинета произнес два слова:

— Верховный трибунал.

— Что, простите? — решил я, будто ослышался.

— Ваше дело затребовал Верховный трибунал, — повторил Гуго и благодушно рассмеялся. — Только не говорите, будто первый раз слышите о таковом!

— Именно так оно и есть.

— О, как я вам завидую, магистр! Блаженный дар неведенья. Вот уж правильно говорят, будто во многих знаниях — многие печали!

— Воистину так, — непроизвольно вырвалось у меня. — Не хочу докучать расспросами и отнимать драгоценное время, но все же какое дело некоему Верховному трибуналу до магистра Вселенской комиссии в моем лице?

Гуго Ранит откинулся на спинку своего монументального кресла, сцепил пальцы и хрустнул костяшками. Во взгляде вице-канцлера чудилась плохо скрываемая усмешка, невесть с чего он напомнил мясника, который прикидывает, как бы половчее разделать тушу уже забитого хряка. Или, как не преминул бы отметить Микаэль, — осла.

Впрочем, просветить меня хозяин кабинета не отказался, что как-то даже особо и не удивило. Молот изначально мог поручить допрос опального магистра своим помощникам, но предпочел побеседовать лично, с глазу на глаз. У него точно был ко мне какой-то интерес; узнать бы еще какой, прежде чем станет слишком поздно…

— Верховный трибунал — это воздаяние нам за грехи наши! — с пафосом объявил вице-канцлер и позволил себе кривую ухмылку. — На самом деле конечно же нет. Институт сей образован высочайшим повелением светлейшего государя для искоренения мерзости солнцепоклонничества и расследования иных преступлений, затрагивающих сами основы существования государства. Возглавили трибунал императорский прокурор, архиепископ Ренмельский и канцлер Вселенской комиссии по этике.

Я шумно выдохнул, оценив и размытость формулировок о полномочиях трибунала, и состав его сопредседателей.

— Все сословия. Трибуналу подсудны все сословия.

Гуго Ранит остро глянул на меня и кивнул.

— Зрите в самую суть, магистр, — сказал он и будто бы даже немного расслабился. — Верховный трибунал уполномочен рассматривать дела духовенства, научного сословия и дворянства. О простецах и говорить нечего. Власть! — Хозяин кабинета стиснул пальцы в кулак. — Это власть над всеми! И она — в руках императора.


— Но почему канцлер пошел на это… — сказал я и умолк, пораженный неожиданной догадкой. — Солнцепоклонники, ну конечно же!

Гуго Ранит скривил уголок рта в ухмылке.

— Увы, магистр, зараза язычества поразила в основном школяров, а мы не смогли вовремя выявить их секты и выжечь скверну каленым железом. Были сотворены ужасные ритуалы, пролилась кровь невинных, а слухи преумножили злодеяния вероотступников и посеяли панику. Светлейший государь протянул канцлеру руку помощи, это было воистину… великодушно. Вот только маркиз цу Рогер, как и все мы, смертен, и нет определенности, кто займет его место в трибунале в будущем.

Слова хозяина кабинета так и сквозили злой иронией, и я постарался обернуть его раздражение в свою пользу.

— Учитывая настроения черни, его светлость просто не мог поступить иначе. Но архиепископ… ему это зачем?

— Кто знает? — пожал плечами Гуго Ранит. — Желает угодить венценосному племяннику или хочет взять под свою руку епархии во всех землях империи, — для нас это не имеет никакого значения. Важно лишь требование канцелярии Верховного трибунала о передаче им запроса о вашей экстрадиции в Сваами. Канцлер поручил разобраться с ним в кратчайшие сроки. Что скажете на этот счет, магистр?

— Это все так неожиданно… — только и выдавил я из себя.

— Слышал, вы следуете проездом через Риер? — спросил вдруг вице-канцлер, и спросил точно неспроста.

Я кивнул.

— О, Риер! — вздохнул хозяин кабинета. — Да будет вам известно, магистр, в Риере нашим коллегам удалось добиться самых решительных успехов в борьбе с язычниками! Полностью уничтожена секта солнцепоклонников! Полностью! Отличившихся магистров немедленно зачислили в штат Верховного трибунала и в срочном порядке отправили в Острих. Поразительный карьерный рост!

Я лишь хмыкнул и никак услышанное комментировать не стал, просто не знал, что сказать. Впрочем, собеседник на мою догадливость не уповал изначально, он дружелюбно и от этого ничуть не менее устрашающе улыбнулся и продолжил:

— Выявление солнцепоклонников теперь прерогатива дознавателей трибунала, и все же успех в Риере изрядно поднял боевой дух наших коллег. Вы в курсе той истории?

— Даже принимал участие в следственных действиях, — не стал скрывать я. — Но не буду умалять заслуг магистра Прантла, он справился бы и без моих советов.

— Очень интересно! — Вице-канцлер открыл один из ящиков стола и вытащил из него стопку листов, не слишком толстую на вид. — Коллеги из трибунала оставили себе все материалы дела, но при этом сочли возможным поделиться копией отчета магистра Прантла. Мне он показался… поверхностным. Все же традиции и стандарты Вселенской комиссии требуют более обстоятельного подхода к делу. Возможно, вы сможете заполнить досадные лакуны?

Гуго Ранит плел кружево словес весьма изящно, будто и не прозывался Молотом, и я не сразу сообразил, чего он хочет, потом кивнул и протянул руку:

— Вы позволите?

Вице-канцлер передал мне стопку листов, а сам дернул за свисавший с потолка шнурок. Когда приоткрылась дверь, он коротко приказал секретарю:

— Чаю! — Но сразу посмотрел на меня. — Быть может, предпочтете вино или кофе, магистр?

— Чай, с вашего позволения, — ответил я и принялся вчитываться в не слишком ровный почерк писаря, которому была поручена подготовка копии отчета.

Некоторые слова получалось разобрать раза с третьего, некоторые угадывались только по общему контексту, хватало и клякс, и невольно возникло подозрение, что столь явная небрежность переписчика отнюдь не случайна. Просто в канцелярии Верховного трибунала таким нехитрым образом дали понять, что, несмотря на локальный успех в Риере, поиск солнцепоклонников находится в их и только в их компетенции.

Вновь появился секретарь, выставил на стол чайничек, вазочку с печеньем и чашку, после обеспечил точно таким же набором хозяина кабинета. На миг почудилось, будто тонкий, едва ли не полупрозрачный фарфор лопнет под нажимом толстых пальцев вице-канцлера, но, разумеется, этого не произошло.

А чай оказался диво как хорош. Очень мягкий и почти лишенный терпкости, с явными нотками чернослива в послевкусии, что было характерно для плантаций южных регионов Медланских гор. Не идеальный выбор, как по мне, но близко к нему.

Впрочем, на чай я не отвлекался, всем моим вниманием завладел отчет. Нет, ничего необычного в нем не оказалось, но вице-канцлер Ранит отнюдь неспроста проявил заинтересованность в том, что в бумагах отсутствовало. И я никак не мог для себя решить, касательно каких моментов стоит просвещать собеседника, а о чем следует умолчать. Излишняя откровенность могла выйти боком, но не стоило забывать и о том, что именно Молот будет председательствовать при рассмотрении моего дела.

Ангелы небесные! Да вице-канцлер может просто удовлетворить ходатайство канцелярии Верховного трибунала и тогда меня либо в кратчайшие сроки вышлют в Сваами, либо запрут в каменный мешок и выбросят ключ! Я знал это наверняка, очень уж красноречивыми оказались лакуны в предоставленной Вселенской комиссии копии отчета.

Обо мне там не упоминалось, но я и не принимал официального участия в расследовании, а посему Морицу Прантлу не было никакого резона делиться славой с помогавшим советами коллегой. Только вот точно так же не фигурировала в бумагах и ложа Скарабея вкупе со своим магистром Фальбертом Бинштайнером, и даже о некоем Полди Харте, школяре, не говорилось ни слова. Просто солнцепоклонники, просто секта, просто учащиеся Риерского университета. Отступники из числа ученого сословия.

Гуго Ранит отставил чашку на блюдечко, с интересом посмотрел на меня:

— Что скажете, магистр?

Я с сомнением огладил бороду, поколебался немного и спросил:

— Могу поинтересоваться судьбой арестованных в Риере школяров?

— Можете, разумеется! Отчего же нет? — улыбнулся вице-канцлер. — Трибунал вынес им заочный приговор, сразу по прибытии в столицу их увезли на площадь Слез и после должных экзекуций, первой из которых было вырывание языков, предали сожжению.

Слова собеседника добавили еще один кирпич в и без того высокую стену моих подозрений; я сделал глоток чая и зажмурился, затем посмотрел в глаза Молота и сказал:

— Не в моем положении выставлять какие-либо условия, но мне бы чрезвычайно не хотелось попасть под юрисдикцию Верховного трибунала.

Вице-канцлер кивнул и заявил в ответ не менее прямо:

— Я отнюдь не горю желанием создавать подобного рода прецедент. Уж поверьте, магистр, в этом отношении я целиком и полностью на вашей стороне. Только понадобятся весомые аргументы, чтобы донести эту точку зрения до его светлости.

Поверить на слово? Председателю дисциплинарного совета? Святые небеса! А ведь придется! Ничего иного мне попросту не оставалось, разве что самому влезть в петлю и оттолкнуть ногами стул. Я поежился, будто перед прыжком в ледяную воду, и спросил:

— Вам доводилось слышать о некоей ложе Скарабея?

Гуго Ранит не стал торопиться с ответом и надолго задумался, будто припоминал некие детали и складывал одни кусочки мозаики с другими.

— Группа молодых аристократов с нарочито эпатажным названием и скандальными закрытыми приемами. Скорее подражание университетским содружествам и землячествам, нежели действительно тайное общество, — произнес он некоторое время спустя. — Но при этом человеку со стороны в ложу не попасть, не помогут никакие деньги. Сам кронпринц вхож туда. Пропуск — родословная или вассальная присяга.