Рутинер

Сияющие Чертоги — святая святых для всех ветвей истинной веры; для догматиков, ортодоксов или мессиан — не важно! И желание вероотступников или адептов запрещенных культов уничтожить место воссияния Пророка было вполне объяснимо, из колеи выбило признание собеседника, что эти выродки имеют некоторые шансы в своих потугах преуспеть.

Немыслимо! Просто немыслимо!

— Не буду лукавить, мы не лишены влияния на этом берегу Рейга. У канцелярии длинные руки и много друзей, — после недолгой паузы перешел кардинал Роган к сути своего поручения. — Но только не среди ученого люда. У нас нет своих людей в Ренмельском университете. Больше нет.

— Так тот осведомитель…

— Работал там педелем.

Я хмыкнул, и старик кивнул:

— Само провидение привело тебя в Рейг, де Черен. Найди этих выродков. Найди и останови их.

— Проще сказать, чем сделать! — досадливо скривился я. — Столичный университет — крупнейшее учебное заведение всего просвещенного мира!

— Но и награда высока, — многозначительно заметил кардинал Роган. — Ты справишься, я верю в тебя.

Я едва удержался от презрительной гримасы. Разрешение на свидание с отцом не стоило кардиналу ни пфеннига!

— Мне понадобятся подробности… — начал было я, но старик выставил перед собой открытую ладонь.

— Всему свое время, де Черен! — объявил кардинал Роган. — Завтра тебя найдет мой человек, задашь все вопросы ему. Где тебя искать?

— Тот район называется Северной набережной, комнаты над таверной «Счастливый штурвал». Буду ждать до девяти утра. У меня и своих дел хватает.

— Главное — не дай себя убить, — попросил старик и протянул руку.

Я поцеловал на прощанье золотой кардинальский перстень, распахнул дверцу и выпрыгнул на мостовую. Маэстро Салазар соскочил с запяток, и карета тут же покатила прочь. Всю нашу беседу кучер не останавливал лошадей, так что теперь я озадаченно завертел головой по сторонам, пытаясь понять, где именно нас высадили.

— Мы около кафедрального собора, если тебя это интересует, — пояснил Микаэль. — Что же касается меня…

— Позже! — отмахнулся я и двинулся по переулку, чтобы пару минут спустя выйти на площадь, посреди которой высилась громада храма и царапала небо шпилем пристроенная к нему колокольня.

Мраморную облицовку стен этого грандиозного сооружения искусные мастера украсили барельефами с каноническими деяниями святых, а фронтон и высоченные бронзовые двери содержали изображения Пророка и его ближайших учеников. Но обычного умиротворения от созерцания этого великолепия я, увы, не испытал. В лучах закатного солнца камень отсвечивал алым и казался облитым кровью, да еще какой-то кликуша в рубище что было сил орал, распугивая круживших над площадью голубей и привлекая внимание зевак.

— Выжечь мерзопакостное гнездо язычников! — вопил он, потрясая над головой кулаками. — Веками мы попустительствовали солнцепоклонникам, уверяя себя, что нас не касаются творимые на далеком юге кровавые обряды! И теперь пожинаем плоды собственной беспечности! Знания идут во благо, лишь когда подпитывают огонь веры, а не гасят его. Теперь же порок дает всходы в душах молодежи и развращает тех, кто ставит учебу выше духовного развития! Множатся секты, льется кровь во славу лживого культа солнца! В дом наш пришла беда!

Было предельно ясно, что монах нищенствующего ордена святого Матиса вдалбливает в умы слушателей мысль о необходимости очистительного похода на Арбес, так что я развернулся и зашагал прочь. На ходу обернулся к Микаэлю и спросил:

— Хочешь знать, что происходит?

— Имею такое желание, — подтвердил бретер.

— Тогда давай найдем местечко потише и возьмем вина. Есть что обсудить.

Против такого предложение маэстро Салазар устоять не смог и махнул рукой:

— Идем!



Когда три четверти часа и кувшин вина спустя мы покинули небольшую таверну и зашагали к Великому мосту, людей на улицах нисколько не убавилось, если не стало больше. Дневная жара наконец спала, и обыватели неспешно прогуливались по бульварам и площадям, обсуждали последние новости, ужинали за выставленными на улицу столиками, набивались в винные кабаки и кофейни. Отовсюду доносилась музыка, в темных переулках мелькали тени и слышался женский смех. Зимой все было не так, зимой к этому времени Ренмель уже забывался беспокойной полудремой, но летние вечера тянулись долго, а в День явления силы многие и вовсе не ложились спать до самого утра.

Маэстро Салазар бдительно поглядывал по сторонам и не убирал ладонь с рукояти шпаги, нас гуляки задевать плечами не рисковали и обходили стороной.

— Одного понять не могу, — сказал Микаэль, когда мы повернули на пустынную набережную канала, уходившего к реке. — Что связывает тебя с Канцелярией высшего провидения? Почему они сочли возможным обратиться к тебе? Пусть даже ты с того берега реки, но ведь там не жалуют ритуалистов!

Подобный вопрос не удивил, и ответил я без неуместных пауз:

— Я образец раскаяния, если ты забыл. Ангельская печать на моей спине тому порука.

Бретер только хмыкнул:

— А помогать ты собрался догматикам, потому что…

— Мой отец епископ Ренард прежде был большим человеком в Сияющих Чертогах, но сейчас в опале. Я не смогу встретиться с ним, кроме как оказав услугу канцелярии.

— Оно того стоит?

Я кивнул:

— Встреча с отцом, деньги, содействие догматиков в решении кое-каких наших проблем. Не переживай, внакладе мы не останемся. А еще кто-то уничтожает святые места. Об этом тоже не стоит забывать. Этих людей надо найти.

Маэстро Салазар только фыркнул:


— Филипп, ты излишне религиозен для просвещенного человека.

— Одно другому не мешает, — усмехнулся я. — Не забывай, что все учащиеся и лекторы теологических факультетов — духовные лица, а церковь содержит едва ли не треть университетов. За счет епископских пребенд живет превеликое множество профессоров.

— Дело не в этом, — отмахнулся Микаэль. — Дело в том, что работать на догматиков опасно для жизни. Доводилось мне лицезреть агентов канцелярии после допроса с пристрастием. В Лаваре кровью и пытками никого было не удивить, но тогда проняло даже меня. — Он на миг умолк, затем продекламировал:

Люди — лишь песчинки в жерновах судьбы,

Заведешь двух хозяев — не сносить головы!





— Мы уже сунулись куда не следует! — резонно возразил я. — Есть предположения, кто пытался меня убить?

Микаэль только головой покачал:

— Примерно за час до твоего возвращения на площадь заявились полдюжины головорезов. Двое остались попивать вино в соседней таверне, остальные перекрыли выходы с площади — по человеку на переулок. Трое на одного — шансов у тебя не было даже с пистолями.

Я выругался и ускорил шаг. Впереди замаячил мост, мы свернули на боковую улочку и спустились к воде. Там обнаружилась пристань с лодками и баркасами, горел костер, от подвешенного над ним котла расходился одуряющий аромат глинтвейна. Рядом на огне жарили рыбу и колбаски, дальше высились какие-то загородки, тянулись приземистые строения складов и даже горбился двухэтажный домишко. И все это — под мостом.

Рябой лодочник сразу приметил нас и помахал рукой, спешно осушил кружку, вернул ее собиравшему за выпивку деньги оборванцу и поспешил к своему утлому суденышку. Мы двинулись следом.



Обратный путь занял куда меньше времени, да иначе и быть не могло — все же плыли по течению, а не против. Правда, ветер усилился и волна хлестко била в борт, но на скорости лодки это никак не сказывалось. Наоборот, гребец только шибче работал веслом, спеша добраться до пристани, прежде чем на город накатит идущий с востока грозовой фронт. И успел. Когда лодка причалила к пристани, на том берегу Рейга уже вовсю полыхали разряды молний, но до нас непогода еще не добралась, мокнуть под дождем не пришлось.

Только перешли через мостовую и направились к таверне, на веранде которой пили и ели окрестные обитатели, из переулка выдвинулась худенькая фигурка. Микаэль дернул меня назад, а сам загородил от возможной опасности, но встревожился напрасно, это оказалась вновь нарядившаяся в мужское платье Марта.

— Ты чего здесь делаешь? — опешил я. — Только не говори, что сбежала!

— Не сбежала, — ответила ведьма и поджала тонкие бледные губы, но все же соизволила пояснить: — Узнала у мастера Эстебана, где вы остановились, и пришла ночевать. Ты ведь не против, Филипп?

Маэстро Салазар рассмеялся, покачал головой и сказал:

— Пойду напьюсь, а то вы своим воркованием спать не дадите!

Он протолкался через кучковавшихся у входа выпивох и скрылся в таверне, а Марта удивленно захлопала глазами.

— Только не говори, что вы сняли одну комнату на двоих! — забеспокоилась она.

— Брось! — усмехнулся я и обнял девчонку за плечи. — Маэстро жалуется, что мы скрипом кровати будим его, даже когда останавливаемся не в соседних комнатах, а просто на одном этаже!

— Да он вливает в себя столько вина, что его и пушкой не поднимешь! — фыркнула ведьма и шагнула было к входу в таверну, но я придержал ее и потянул к черному ходу, благо в апартаменты можно было подняться напрямую по задней лестнице. Приводить к себе столь сомнительного гостя на глазах завсегдатаев и обслуги мне по понятным причинам не хотелось.

На задворках таверны пахло застарелой мочой; выданный управляющим ключ с трудом открыл заржавелый замок, а рассохшиеся ступени немилосердно скрипели. Настолько немилосердно, что это обстоятельство неминуемо свело бы на нет любую попытку незаметно подкрасться к дверям наших апартаментов.

В комнате я первым делом запалил светильник, а Марта встала у окна, начала одну за другой расстегивать пуговицы и сказала:

— Красиво.

Я подошел и понял, что она имеет в виду наползавшие с того берега черные грозовые тучи и срывавшиеся с них всполохи молний.

— Есть хочешь?

— Нет, меня покормили, — ответила ведьма, а когда я стянул с ее худеньких плеч сорочку, запрокинула голову и уставилась своими льдисто-серыми глазами. — Соскучился по мне?

— Немного, — улыбнулся я и подтолкнул девчонку к широкой кровати. — Но с каждой минутой это чувство усиливается.

— Тебе нельзя верить, Филипп! — рассмеялась Марта, уселась на перину и начала разуваться.

— Никому нельзя верить в наше время, — спокойно заметил я и тоже начал раздеваться. — Ибо сказано: «Верьте не словам их, но делам».

Девчонка вылезла из штанов и одобрительно рассмеялась:

— Тогда иди и покажи, насколько ты соскучился.

За мной дело не стало, а после мы лежали в обнимку и смотрели на вспышки молний за окном, слушали шум дождя, ощущали, как дрожит под порывами резкого ветра верхний этаж таверны.

— Как прошел день? — спросил я и зевнул.

— Лечила чирей, — сообщила Марта и недовольно фыркнула. — Пришлось резать и только потом заживлять. Могла и сразу, но Эстебан сказал, что сначала все надо хорошенько вычистить.