Русский дневник

― А как же так случилось, что у вас сохранился фотоальбом?

Он закрыл обложку, погладил рукой летопись всей своей жизни и сказал:

― Мы очень берегли его. Это самая ценная вещь.

Мы сели в автобус и опять поехали на Сталинградский аэродром. Дорога стала нам уже очень знакомой. В аэропорту пассажиры, которые собрались лететь в Москву, помимо своего основного багажа, имели авоськи с двумя-тремя арбузами, потому что арбузы в Москве довольно трудно купить, а в Сталинграде они очень хорошие. Мы последовали их примеру ― купили авоську и по два арбуза, чтобы угостить наших ребят в гостинице «Метрополь».

Начальник аэропорта очень долго извинялся перед нами за вчерашнюю ошибку. На этот раз он хотел нас осчастливить. Он следил, чтобы нас поили чаем и даже немножко приврал, чтобы сделать нам приятное, ― сказал, что мы полетим на самолете, где будем единственными пассажирами, и что этот самолет скоро прилетит с Черного моря. Произошла цепная реакция ― мы набрасывались на Хмарского, а Хмарский ― на начальника порта. Все были на грани срыва, и в воздухе витала несправедливость. В аэропорту было душно, а со стороны степи дул жаркий, насыщенный пылью ветер. Это плохо действовало на людей, они нервничали, и мы были так же злы, как и все остальные.

Наконец прилетел наш самолет, и сиденья на нем были ковшеобразными. Мы не были единственными пассажирами, ― самолет был переполнен. Здесь были в основном грузины, которые летели в Москву на празднование восьмисотлетия основания города. Они разложили свои пожитки в центре салона и заняли почти все места. Что касается еды, то в этом отношении они очень хорошо подготовились. Их сумки были заполнены продуктами.

Как только мы зашли в салон и двери закрыли, стало нечем дышать, потому что в самолете этой модели не было никакой теплоизоляции, и солнце, разогревая металлический корпус, раскаляло и воздух внутри самолета. Запах был ужасный ― пахло людьми, усталыми людьми. Наши железные кресла были так же удобны для сиденья, как подносы в кафетерии.

Наконец самолет взлетел, и как только это произошло, мужчина рядом со мной открыл свою сумку, отрезал полфунта уже начавшей таять копченой свинины и стал жевать ее, не замечая, как по подбородку течет жир. Он был славным человеком с веселыми глазами и даже предложил мне кусочек, но в тот момент мне почему-то не захотелось есть.

Самолет раскалился, но как только мы набрали высоту, все изменилось. Только что самолет был в испарине ― и вот на нем уже корка льда. Мы начали потихоньку замерзать. Этот полет обратно в Москву был ужасен, потому что одеты мы были очень легко, а несчастные грузины и вовсе сидели, прижавшись друг к другу, ― ведь они жили в тропиках, где редко бывают морозы.

Хмарский съежился в уголочке. Нам казалось, он начал ненавидеть нас и мечтает только о том, чтобы добраться до Москвы и избавиться от нас. Замерзая, мы летели четыре жутких часа, пока, наконец, не приземлились в Москве…





Глава 7




Где бы мы ни были ― в России, в Москве, на Украине, в Сталинграде, магическое слово «Грузия» возникало постоянно. Люди, которые ни разу там не были и которые, возможно, и не смогли бы туда поехать, говорили о Грузии с восхищением и страстным желанием туда попасть. Они говорили о грузинах как о суперменах, как о знаменитых выпивохах, известных танцорах, прекрасных музыкантах, работниках и любовниках. И говорили они об этом месте на Кавказе у Черного моря просто как о втором рае. Мы стали верить, что большинство русских надеются, что если они проживут всю жизнь в честности и добродетели, то когда умрут, попадут не в рай, а в Грузию ― с прекрасным климатом, богатой землей и маленьким собственным океанчиком. Заслуги перед государством иногда награждаются поездкой в Грузию. Сюда едут, чтобы восстановить силы после долгой болезни. И даже во время войны это было благословенным местом, ― сюда не добрались немцы, не долетели их самолеты, не дошли их войска. Это был один из районов, совсем не тронутых войной.

Как всегда, рано утром, мы поехали в Московский аэропорт и просидели полтора часа в депутатской комнате, попивая чай под портретом Сталина. И как обычно, накануне отъезда у нас была вечеринка и мы практически не спали. Мы сели в самолет и спали, пока не приземлились в Ростове. Летное поле и аэродром были сильно разбиты, и теперь их восстанавливали военнопленные. Вдали был виден разрушенный город, принявший на себя во время войны такой удар.

А потом мы очень долго летели над бескрайней равниной, пока, наконец, не увидели горы. Это были великолепные горы. Мы набрали высоту и полетели над Кавказом. Мы видели пики гор и острые гребни, а между ними ― реки и древние деревни. Некоторые вершины гор оставались снежными даже летом. Мы так уже насмотрелись на совершенно плоские долины, что снова взглянуть на горы было приятно.

Мы поднялись еще выше и вдали увидели Черное море. А потом самолет снизился и полетел над берегом. Земля была очень красивой. К самому морю спускались холмы, на которых росли прекрасные деревья ― кипарисы, все было закрыто зеленью. Среди холмов виднелись деревни, большие дома и санатории. Это место можно было принять за Калифорнию, с той лишь разницей, что Черное море не такое бурное и неспокойное, как Тихий океан, а берег не такой каменистый. Море очень синее, очень ласковое, а пляжи очень белые.

Наш самолет долгое время летел вдоль берега. В конце концов он приземлился в Сухуми, на длинной полосе подстриженной травы у самого моря. Трава была ярко-зеленой. Вокруг аэропорта росли эвкалипты, ― первые, которые мы увидели в России. Архитектура была восточной, и повсюду ― цветы и цветущие деревья. Перед маленьким аэропортом в ряд сидели женщины и продавали фрукты: виноград, дыни, инжир, прекрасного цвета персики и арбузы. Мы купили виноград, персики и инжир. Пассажиры самолета набросились на фрукты, потому что прилетели они с Севера, где фруктов было недостаточно. Они переели, и позже многим стало нехорошо из-за того, что их желудки и организмы просто не были привычными к фруктам ― вот к чему могло привести злоупотребление.

Мы должны были лететь в Тифлис через двадцать минут, но экипаж самолета решил иначе. Летчики взяли машину и поехали купаться в море; они отсутствовали два часа, пока мы бродили по садам аэропорта. Мы бы тоже с удовольствием искупались, но не могли этого сделать, потому что не знали, что самолет через двадцать минут не полетит. Воздух был теплым, влажным и солоноватым, а растительность густой, зеленой и пышной. Это был настоящий тропический сад.

Грузины совершенно не похожи на русских. Они смуглы, очень напоминают цыган, со сверкающими зубами, с длинными крупными носами и черными курчавыми волосами. Почти все мужчины усаты и внешне даже красивей женщин. Они худощавы и энергичны, у них черные горящие глаза. Мы читали, и нам говорили, что грузины ― древний семитский народ, предки которых жили в долине Евфрата во времена, когда Вавилон еще не был городом; что они потомки шумеров и одно из древнейших ныне существующих племен в мире. Они пылкие, гордые, горячие и веселые, и все другие народы России восхищаются ими, Они всегда говорят о своей силе, жизнеспособности и мужских талантах ― они прекрасные наездники и хорошие бойцы. И еще: грузинские мужчины пользуются большим успехом у русских женщин.

Это поэтический, музыкальный и танцующий народ и, по Традиционному мнению, пылкие любовники. Без сомнения, они живут на земле благословенной природы, за которую они, совершенно очевидно, вынуждены были сражаться на протяжений двух тысячелетий.

Около двух часов дня возвратился экипаж самолета, Их волосы не обсохли после купания в Черном море. Как бы мы хотели искупаться с ними, смыть с себя пот! Было очень жарко, и многие пассажиры уже почувствовали последствия переедания фруктами. Некоторым детям было плохо.

Мы стартовали снова и полетели низко над морем, а потом стали набирать высоту и полетели над горами, такими же мрачными коричневыми горами, как в Калифорнии. Глубоко в ущельях видны были небольшие горные речки, а на их зеленых берегах можно было различить селения. Горы казались здесь суровыми и угрожающими, они ослепляюще отражали свет. Затем мы миновали перевал, горные вершины оказались почти рядом с нами, вышли, наконец, в долину Тифлиса.

Это огромная и сухая долина и похожа на Нью-Мехико. Когда мы приземлились, воздух был жарким и сухим, ведь мы находились уже далеко от моря, но жара была приятной, во всяком случае, никакого дискомфорта мы не почувствовали. Эта огромная плоская равнина, окруженная громадными горами, казалось, была попросту изолирована от влажного воздуха.

Мы совершили посадку на большом аэродроме. Здесь стояло много самолетов ― в основном русские истребители. Как только два приземлились, два других самолета взмыли в воздух, Скорее всего, они патрулировали расположенную недалеко отсюда турецкую границу.

К западу на высоком горном гребне выступала древняя Мощная крепость, чернея на фоне неба зубчатыми башнями.

Хмарский снова был с нами. Мы заключили перемирие: стали Лучше к нему относиться, и он стал к нам добрее, чем в Сталинграде. Он тоже никогда не бывал в Грузии.

На аэродроме нас встретили представители тифлисского отделения ВОКСа, они приехали на отличной большой машине и вообще оказались очень приятными людьми. Мы поехали по плоской сухой долине по направлению к горному перевалу. В районе этого перевала и находился Тифлис, красивый город, на протяжении многих столетий расположенный на главном торговом пути с юга на север. На скалах по обе стороны дороги то и дело попадаются древние укрепления, и даже над самим городом на скале возвышается крепость. На другой стороне равнины также стоит крепость, ведь через этот узкий перевал в горах проходили персы и иракцы с юга, татары и другие захватчики с севера.

В этом узком месте часто возникали бои, поэтому и были построены защитные сооружения.

Часть города очень старая, и через ущелье течет река с крутым скалистым берегом по одну сторону. На высоких скалах теснятся Древние дома. Это и на самом деле древний город, потому что если Москва в этом году отмечает свое восьмисотлетие, то Тифлису в следующем году исполнится тысяча пятьсот лет. Но это новая столица, а старая находится в тридцати километрах вниз по реке.

Улицы Тифлиса широкие и тенистые, и многие здания очень современны. Со всех сторон вверх на холм ведут улицы. А на вершине холма, к западу, расположены парк, игровые площадки и фуникулер, ведущий на самый верх холма. Гигантский парк с большим рестораном, из которого на много миль вдаль просматривается долина. А в центре города, на скале, стоит полуразвалившаяся и мрачная крепость с огромными круглыми башнями и высокими зубчатыми стенами.

В самом городе и на скалах находится много старинных церквей, ведь христианство пришло к грузинам еще в четвертом веке и многие ныне действующие церкви были построены ещё в те времена. Это город древних легенд и древних призраков. Существует предание о том, как мусульманский царь Ирана приказал своим воинам загнать захваченных жителей Тифлиса на мост через реку, поставил там икону Богоматери и сказал, что отпустит только тех, кто плюнет на икону. А тем, кто откажется, отрубят голову. Согласно преданию, тысячи голов полетели в реку в тот день.

Жители Тифлиса лучше одеваются, лучше выглядят и кажутся более одухотворенными, чем люди, которых мы видели в России. Улицы кажутся веселыми и яркими. Люди красиво одеты, а женщины покрывают головы цветными платками.

Это невероятно чистый город. Первый чистый восточный город, который я видел. В реке, пересекающей центр города, купаются сотни мальчишек. Здесь нет следов разрушения, видны лишь только те, что произвело время…

Мы не чувствовали себя чужими в Тифлисе, поскольку Тифлис принимает многих посетителей и привык к иностранцам, поэтому здесь мы выделялись не так, как в Киеве, и чувствовали себя почти как дома.

В Тифлисе много церквей, и это был, да остается и сейчас, город, где уживаются разные религии ― здесь есть древние синагоги, и мусульманские мечети, и ничто из этого никогда не было разрушено.


Высоко на холме, над городом, стоит церковь Давида, простая и красивая, построенная, если мне не изменяет память, в седьмом веке. Шофер подвез нас на своем джипе насколько можно ближе к ней, а остальной путь мы карабкались в гору. Люди гуськом поднимались по извилистой тропинке, которая вела к церкви, многие шли молиться.

Грузинский народ очень почитает древнюю церковь, в церковном дворике похоронены великие грузинские писатели и композиторы. Здесь, под совсем простым камнем, покоится мать Сталина. Старик и три пожилые женщины сидели у надгробия одного композитора и пели древние литании, ― тихую таинственную музыку.

В церкви шла служба, тоже сопровождаемая пением. Люди вереницей поднимались вверх, и, входя с тропинки в церковный дворик, каждый становился на колени и целовал угол церкви.

Это было уединенное и умиротворенное место, а далеко внизу виднелся город под черепичными крышами. Мы могли разглядеть ботанический сад, заложенный еще царицей Тамарой, легендарной царицей, жившей в двенадцатом веке, благодаря которой город был овеян героической славой. Царица Тамара была прекрасна, добра и сильна. Она умела управлять государством и строить. Она строила крепости, покровительствовала поэтам и способствовала объединению музыкантов ― одна из таких сказочных королев мира, как Елизавета, Екатерина Арагонская или Элеонора Аквитанская.

Когда мы спустились от церкви Давида, гулко зазвонили соборные колокола, и мы вошли внутрь. Это была восточная богатая церковь с сильно почерневшими от ладана и времени росписями. Здесь толпился народ. Службу вел седовласый старик в золотом венце, он был так красив, что казался нереальным. Этот старый человек называется Католикосом, он глава грузинской церкви, и одеяние его пышно заткано золотом. Служба шла величественно, а звучание большого хора было несравненным. Дым от ладана поднимался к высокому потолку церкви, и сквозь него пробивалось солнце, подсвечивая купол.

Капа без конца снимал. Любопытно было наблюдать, как он бесшумно двигался и незаметно фотографировал. Потом он забрался на хоры и снимал уже оттуда.

Сейчас я не стану рассказывать обо всех музеях, которые мы посещали, а посещали мы их везде. Как сказал Капа, музей ― это церковь современной России, и отказаться осмотреть музей по идее то же самое, что и отказаться сходить в церковь. Все музеи более или менее похожи друг на друга. В одном разделе музея рассказывалось о прошлом России до революции, от самого начала истории до 1917 года, а по меньшей мере половина музея посвящена послереволюционной России, со всеми ее достижениями, знатными людьми, гигантскими картинами и революционными сценами.

В Тифлисе два музея. Один ― музей города, расположенный на хребте, в котором находятся прекрасные макеты древних домов и планы старого города. Но интересней всего в музее оказался его хранитель, человек, который должен бы быть актером ― он кричал, принимал разные позы, произносил речи, был очень театрален, и рыдал, и в голос смеялся. Когда он кричал, ему очень удавался широкий взмах правой рукой назад, а кричал он, конечно же, на грузинском языке, о славе древнего города. Он говорил так быстро, что перевести его было невозможно, да это и в любом случае было немыслимо, потому что Хмарский не знал грузинского. Из музея мы вышли оглушенные, но счастливые.

У дороги, ведущей к этому музею, возвышается, вероятно, одна из самых больших и эффектных статуй Сталина в Советском Союзе. Это гигантская фигура высотой, наверное, в несколько сот футов, и ее контуры повторяются в неоне. И хотя эта система сейчас сломана, говорят, что когда она работала, портрет был виден за двадцать восемь миль.

Нам так много всего нужно было посмотреть, и оставалось так мало времени, чтобы все увидеть, что нам казалось, будто мы куда-то все время спешим.

Днем мы пошли на футбольный матч между командами Тифлиса и Киева. Это был прекрасный, быстрый и яростный футбол на огромном стадионе. Зрителей было по меньше мере тысяч сорок, и толпа реагировала очень эмоционально, потому что игры между клубами пользуются громадной популярностью. Хотя игра была жесткой и быстрой, а соперничество ― яростным, ни стычек, ни драк не возникло. За весь матч произошел лишь один маленький спор. Матч завершился со счетом два-два, и как только игра окончилась, выпустили двух голубей. В Грузии, в старые времена, после любых состязаний, даже после драк, в случае победы выпускался белый голубь, в случае поражения ― черный. Эти голуби несли весть в другие города Грузии. А в этот день, поскольку сыграли вничью, выпустили и черного, и белого голубя, и они полетели прочь от стадиона.

Футбол ― самый популярный вид спорта в Советском Союзе, и футбольные встречи между клубами вызывают больше волнений и эмоций, чем любое другое спортивное событие. Во время нашего пребывания в России по-настоящему жаркие споры разгорались только в одном случае ― когда дело касалось футбола.

Мы объездили тифлисские универмаги: в них было полно народа. С товарами на полках было относительно нормально, но цены, в особенности на одежду, были очень высоки: хлопчатобумажные рубашки ― шестьдесят пять рублей; резиновые галоши ― триста рублей, портативная пишущая машинка ― три тысячи рублей.

Целый день мы бродили по городу. Любовались фонтанами, в которых можно было купаться, парками. В рабочем парке мы видели очаровательную детскую железную дорогу. Это был настоящий маленький поезд, повторяющий все детали, а машинист, стрелочник, начальник станции, кочегар ― все были дети. Каждый получил свою должность, пройдя по конкурсу, и они управляли поездом, катая и детей, и взрослых. Мы поехали на нем вместе с детской делегацией из Узбекистана, приехавшей на каникулы. Маленький мальчик ― машинист был очень горд. На станции было все необходимое для железной дороги, только меньшего размера. А дети очень серьезно относились к своим обязанностям…

В Тифлисе стояли прекрасные летние ночи; воздух мягкий, легкий и сухой. Молодые люди и девушки бродили по улицам, наслаждаясь погодой. И костюмы на молодых людях были вполне приличными: кители, иногда из тяжелого белого шелка, подпоясанные ремнем, узкие длинные 5рюки и мягкие черные ботинки. Грузинские мужчины очень красивое 1лемя.

С высоких балконов старых домов слышалось в ночи тихое пение, странная музыка под аккомпанемент какого-то щипкового инструмента, который походил на мандолину, и иногда флейты, звучащей в темноте улицы.





Глава 8




Тифлисский союз писателей пригласил нас на небольшой прием. Надо сознаться, мы были немного напуганы, потому что подобные собрания обычно превращаются в нечто крайне литературное, а мы люди не совсем того круга. Кроме того, мы знали, что грузины очень серьезно относятся к своей литературе: их поэзия и музыка значительно обогатили мировую культуру, и притом поэзия их очень древняя. Стихи читают все, а не только отдельные люди. В местах захоронения на холме мы видели, что их поэты погребены наравне с царями, но во многих случаях поэта помнят, а царя забывают. А один древний поэт, Руставели, написавший великую эпическую поэму под названием «Витязь в тигровой шкуре», почитается в Грузии как национальный герой, и его стихи читают и знают наизусть даже дети, а изображения его можно видеть повсюду.

Мы боялись, что встреча с писателями будет для нас довольно утомительной, но все же пошли. Нас принимали человек двадцать мужчин и три женщины. Мы сели на стулья, расставленные по кругу, и стали смотреть друг на друга. Сначала была приветственная речь в нашу честь, а потом, безо всякого перехода, говоривший сказал:

― А теперь господин Такой-то кратко расскажет вам о грузинской литературе.

Сидевший справа от меня человек достал стопку страниц, и я увидел, что текст отпечатан на машинке через один интервал. Он стал читать, а я ждал перевода. После того, как он прочитал абзац, я вдруг понял, что он говорит по-английски. Мне было очень интересно, потому что я понимал одно слово из десяти. У него было любопытное произношение, ― хотя слова были совершенно английскими, но в его исполнении они звучали совсем не по-английски. Так он прочитал двадцать машинописных страниц.

Позже я взял рукопись и сам ее просмотрел, это было четкое, компактное изложение истории грузинской литературы с самых ранних времен до нашего времени.

Поскольку большинство людей в комнате по-английски не говорили совсем, они сидели и благостно улыбались, ведь им казалось, что их коллега читал на превосходном английском. Когда он закончил, мужчина, который первым произносил речь, спросил:

― Есть ли у вас теперь вопросы?

И поскольку я очень мало понял из того, что говорилось, мне пришлось признать, что никаких вопросов я не имею.

В комнате было довольно жарко, а у нас с Капой болели животы, поэтому мы чувствовали себя не в своей тарелке.

Вот поднялась женщина, которая тоже держала пачку бумаг и сказала:

― А сейчас я прочитаю вам переводы на английский язык некоторых грузинских стихов.

У нее был хороший английский, но поскольку у меня болел живот, я запротестовал. Я сказал ей, что, кстати, является правдой, что предпочитаю читать стихи сам, поскольку так лучше их воспринимаю, и стал умолять ее оставить мне стихи, чтобы потом я смог их прочитать и оценить по достоинству. Боюсь, это обидело ее, но надеюсь, что не очень. Это было правдой, и я чувствовал себя ужасно. Она была несколько резковата. Она сказала, что это единственный экземпляр и что она не желает с ним расставаться.

И снова, как и прежде, начались вопросы об американской литературе. И, как обычно, мы чувствовали себя ужасно неподготовленными. Если бы перед отъездом из Америки мы знали заранее, что нам будут задавать такие вопросы, то мы бы немножко подучились. Нас спросили о новых начинающих писателях, и мы пробурчали что-то о Джоне Хёрси и Джоне Хорн Берксе, написавшем «Галерею», о Билле Молдине, который вроде бы вырисовывается как романист. В этих вещах мы были абсолютными профанами ― это объяснялось тем, что мы мало что читали из современной художественной литературы. Потом один из мужчин просил нас, кого из грузин знают в Америке. Единственные, кого мы могли вспомнить, кроме хореографа Джорджа Баланчина, были три брата, женившиеся на американках, состояние которых исчисляется миллионами. Фамилия Мдивани, казалось, не вызвала слишком большого энтузиазма среди современных грузинских писателей.

Они очень строги и возвышенны, эти грузинские писатели, и очень трудно сказать им, что хоть Сталин и может считать писателя инженером человеческих душ, в Америке писатель не считается инженером чего бы то ни было, его вообще еле терпят, и даже после того, как он умирает, работы его тихонечко откладывают, чтобы они полежали еще лет двадцать пять.

Ни в чем другом так не проявляется разница между американцами и советскими людьми, как в их отношении ― не только к писателям, но и писателей к своей системе. Ведь в Советском Союзе работа писателя заключается в том, чтобы поддерживать, прославлять, объяснять и способствовать продвижению вперед советской системы. А в Америке и в Англии хороший писатель является сторожевым псом общества. Его задача ― высмеивать общественную глупость, вести наступление на несправедливость, клеймить ошибки общества. По этой причине в Америке ни общество, ни правительство не очень-то писателям благоволят. У них совершенно противоположный подход к литературе. Но следует сказать, что во времена великих русских писателей ― Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова и раннего Горького ― это относилось и к России. И только время способно показать, может ли политика «инженеров человеческих душ» в отношении писателей дать такую же великую литературу, как и политика «сторожевых псов общества». Пока что, надо признать, «инженерная школа» не дала большой литературы.

К тому времени, как закончилась наша встреча с писателями, в комнате было уже очень жарко, и мы пожимали всем руки, вытирая между рукопожатиями ладони о брюки, потому что с нас лил пот.

Один вопрос, который нам задавали и о котором мы хотели поразмыслить позже: «Любят ли американцы поэзию?»