Русская красавица

Дмитрий Степанович выскочил из-за стола и распахнул перед Бойко двери.

— Прошу… Кстати, вы обратили внимание на интерьер? Нет, не сюда. Вон в ту дверь… Да. Мы заботимся о том, чтобы обстановка в нашем заведении была теплой, дружеской, можно сказать, даже интимной. Директор считает, что клиенты должны чувствовать себя как дома. Теперь вниз… Осторожно, лампочка перегорела… Черт! Нужно сказать Васильевичу, чтобы заменил… А теперь сюда…

Дмитрий Степанович вел Бойко по винтовой лестнице вниз. Ступени были сделаны из красного мрамора. Скрытые светильники озаряли ступени вспышками багрового света, похожими на огни преисподней. Спуск на нижние этажи напоминал сошествие в ад, где не существовало времени.

Действительно, казалось, что время остановило свой стремительный бег перед ликом Вечности. Время притихло, как напроказивший ребенок, и боязливо, на цыпочках, двигалось вслед за Бойко, так же удивленно, как он, разглядывая развешанные по стенам фотографии траурных скульптур, гранитных плит и обелисков, букетов и венков, увитых черными лентами.

— …Почему-то принято думать, что ритуал последнего прощания должен нагонять на людей тоску. Мы категорически с этим не согласны! — бубнил за спиной Герасимов. — Смерть — это своего рода праздник, торжественная пауза перехода близкого человека в иной мир, как вы понимаете, лучший. Надеюсь, вы со мной согласны?

Бойко неопределенно кивнул. Он почти не слушал разглагольствования Колобка — ему надоела философия гробовой доски и вечности. Несмотря на все уверения Герасимова, он чувствовал себя неуютно. Ему вообще не нравились подобные места, и потому он злился на Надю, из-за которой был вынужден все-таки сюда прийти. Ватная тишина и бесконечная болтовня Колобка наводили на Владимира Семеновича уныние и вызывали множество вопросов, на которые ни он, ни тем более Герасимов не могли ответить.

Откуда идет человек? Куда он уходит? Едва появился из темноты материнского лона, и вот — снова уходит во мрак. Время, отпущенное ему, слишком коротко — всего несколько десятков лет. Но даже этот короткий отрезок отравлен страхом, сомнением и отчаянием перед неумолимо приближающейся темнотой. Все в конце концов приходят сюда, в Дом Последнего Прощания. Здесь путь заканчивается. Света Родина, Иван Моховчук, Надежда… И сам Бойко когда-нибудь тоже… Проклятые мысли! Проклятая жизнь!..

Бойко встряхнул головой, отгоняя мысли, как рой надоедливых мух, и ускорил спуск вниз. Но вдруг возле одной из фотографий замер, остановился так резко, что заместитель директора чуть не налетел на него.

Черный гранитный памятник с золотыми буквами. Родилась… Умерла… Траурная лента на венке. А рядом с памятником стояла Надя, обнаженная, только что из ванны, и густые, тяжелые капли крови стекали из перерезанных вен на запястьях, оставляя за собой черные дорожки. Смотрела Надя спокойно и равнодушно, и только из ожоговых пятен на лице что-то сочилось.

Проклятье! Знала, что придет он сюда, не сможет не прийти, ослепленный предстоящей аферой, и высматривала его, и качала головой, словно журила за то, что он с ней сделал:

Бойко зажмурился, а когда открыл глаза, никакой Нади на фотографии уже не было, а росла в изголовье могилы белая березка.

Померещилось, привиделось… Просто наваждение какое-то. Ему захотелось как можно быстрее покончить с делами и покинуть эти стены, выйти навстречу солнцу, и тогда белая тень останется за спиной. Права оказалась та ведьма-сторожиха: призраки так и снуют под ногами.

— Здесь у нас различные помещения, — в голосе Колобка звучала гордость. — Вы обратили внимание, что мы в основном используем натуральные материалы? Психологи говорят, что это придает солидность. Здесь у нас, собственно, и происходит ритуал. А вот там туалеты. Это очень удобно, особенно для женщин. Последнее прощание с близким человеком очень часто сказывается на деятельности некоторых внутренних систем… Надеюсь, вы меня правильно понимаете?..

— Конечно, конечно… — кивнул Бойко. — Я вас правильно понимаю, не беспокойтесь.

Зал был погружен в полумрак. Окон не было, помещение освещалось боковыми светильниками в виде факелов. Посреди зала высился пьедестал, на который во время церемонии водружался гроб. Перед ним ровными рядами выстроились стулья для скорбящих.

— После прощания гроб с телом грузят на специальную машину, и процессия отъезжает к кладбищу. Все детали — место, могилу, священника — мы берем на себя. По желанию клиента фирма может произвести кремацию. У нас есть прекрасная печь, оснащенная экраном, через который можно вести наблюдение за процессом. Урна с прахом в соответствующей обстановке вручается ближайшему родственнику. Хотите взглянуть на модели траурных урн?

— Нет. Полагаюсь на ваш вкус.

— Весьма польщен… А вон там у нас двери в служебные помещения. Не знаю, стоит ли нам туда заходить… Знаете, многим людям становится дурно при виде покойников. Как бы это сказать… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?..

— Еще бы! — кивнул Бойко. — Мне все ясно. Пожалуй, меня все устраивает. Давайте перейдем к делу. Возможно, оно покажется вам необычным.

— Мы привыкли к причудам клиентов. Наверное, вы хотите похоронить вместе с дорогим человеком его вещи: телевизор, магнитофон, музыкальный центр, сотовый телефон?

— Нет.

— Может быть, особая конструкция гроба? Есть модели, оснащенные вентиляторами и освещением. Вот каталог. Или хотите взглянуть на прейскурант?

— Мое пожелание несколько иного рода… И мы обойдемся без прейскуранта — только вы и я, только я и вы. Я доступно излагаю?

Колобок понял намек и тут же заверил Бойко, что тот излагает вполне доступно: без прейскуранта так без прейскуранта.

— Завтра я и мой друг — видный бизнесмен — будем прощаться с м-м… усопшей. Все должно быть по высшему разряду: лучший гроб, венки, цветы. Но без излишеств — строго, солидно, торжественно.

— Понятно.

— После церемонии прощания вы должны четко и неукоснительно следовать моим инструкциям, какими бы необычными они вам ни показались. Инструкции просты и состоят всего из четырех пунктов.

— Внимательно слушаю.

— Первое: во время церемонии вы незаметно погрузите в машину не гроб с покойницей, а его точный дубликат. Естественно, пустой. После погрузки грузчики и водитель должны уйти — отказ от их дальнейших услуг оплачивается отдельно. Я сам поведу машину, а после похорон пригоню ее обратно. Залогом остается мой «Мерседес».

Колобок недовольно наморщил лоб, хотел возразить, но, видно, решил выслушать до конца.

— Второй пункт, — невозмутимо продолжал Бойко. — После нашего отъезда вы лично должны сжечь в кремационной печи гроб с телом усопшей. Урну с прахом вручите лично мне. Это возможно сделать?

— Вполне. Хотя я не совсем понимаю смысл инструкции, но, похоже, никакого криминала здесь нет. Правда, кремацией заведует специальный работник, но я его заменю.

— Отлично. Третий пункт: церемония на кладбище отменяется. Вы же сами понимаете, что глупо хоронить пустой гроб.

— Понимаю. Все это странно, но… Вероятно, ваш друг — видный бизнесмен — не хочет присутствовать ни при кремации, ни при похоронах. Но зачем вам пустой гроб?

— Сувенир, — холодно сказал Бойко. — Еще какие-нибудь вопросы будут?

Эта фраза вовсе не была приглашением задавать вопросы, скорее наоборот. И Колобок это понял. В конце концов, какое ему дело до сумасбродства клиентов?!

— Вопросов нет.


— Тогда переходим к четвертому пункту. А четвертый пункт требует соблюдения тайны. Никто, кроме нас с вами, не должен знать об инструкциях. Я не хочу, чтобы злые языки трепали мое имя или имя моего друга. Плата за вашу тактичность составляет половину суммы.

— А сколько составляет вся сумма?

Бойко достал из внутреннего кармана пиджака тугую пачку стодолларовых купюр и протянул ее Колобку. Тот ошалело принял банкноты, удивленно присвистнул.

— Все будет по высшему разряду, — хрипло сказал он. — Согласно инструкциям. Можете не беспокоиться.





ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ




Оболенский спустился в подвал следом за Бойко и огляделся.

Помещение было погружено в полумрак. Дрожащие язычки свечей образовывали островки света, сквозь которые проступали контуры магических знаков. Одни из них были похожи на перевернутые звезды, другие — на спирали, но общий замысел рисунка терялся в темноте.

У дальней стены на постаменте стоял гроб. Зеркальные плоскости на потолке и стенах искривляли пространство, разбивали его на отдельные фрагменты или, наоборот, повторяли целое бесчисленное число раз. Пламя свечей дробилось, и отражения света метались по залу, множились, смешивались с тенями, пол отражал потолок, потолок — пол, и оба они — закрытый гроб. Из невидимых динамиков лилась негромкая музыка, а вместе с ней по залу распространялся запах ладана.

Вадим Владимирович стоял посреди зала, одурманенный едва уловимым запахом тлеющих благовоний, и думал, что находится в могиле или на дне кратера. Сгущался полумрак, слышалось легкое бульканье вязкой грязи, кипение лавы, которая клокотала в прерывистом блеске свечей. Вот-вот должно произойти чудесное превращение. И в предвкушении этого чуда предметы в зале начинали жить: стоило отвернуться, как они раздавались в размерах, шевелились, танцевали, как лунные тени над спящей трясиной. Сиреневые штандарты, покрытые золотом каббалистических знаков, чучела филинов и сов, скульптурки скарабеев, каменные маски, гонг, поддерживаемый двумя переплетенными змеями, корона, два треножника с эмблемами Солнца и Луны — все дышало жизнью, все тянулось из темноты к язычкам пламени.

Бойко был одет довольно странно: его тело было обернуто в голубое, усыпанное золотыми звездами полотно. Красная лента перекрещивалась на его груди и спине, а на голове красовалась чудная шляпа, напоминавшая головные уборы средневековья. Поля шляпы были украшены двумя красными розами.

— Встаньте у изголовья гроба, — шепотом приказал Владимир Семенович. — Мы с вами одни здесь. Я даже охранников отпустил. Никто не должен нарушить ритуал неосторожным словом. И вы молчите, каким бы странным вам ни казалось происходящее.

Бойко нагнулся и поднял с пола длинную трубу наподобие тех, в которые дудят герольды при прибытии сюзерена.

От гроба исходил запах гнили, затхлости и плесени. Вадим Владимирович задыхался в этих испарениях склепа. Ему казалось, что он тонет в ядовитой жиже, текущей из ниоткуда в никуда. И тут грянула труба…





* * *


Аня захлопнула дверцу машины, и такси укатило в город.

— И что теперь? — спросил Матвей.

— Теперь мы отыщем Ольгу и поговорим с ней. Все ей расскажем.

— Ты думаешь, она здесь живет?

— Профессор обмолвился, что часто встречается с ней у реки. Значит, Ольга живет у Бойко. В гуще, можно сказать, событий. Наверняка она что-то видела, что-то слышала, что-то показалось ей странным. Мы поделимся своими вопросами, она — своими, и вместе отыщем ответ.

— Если Бойко каким-то боком причастен ко всей этой истории, он ни за что не допустит нашей встречи, — заметил Матвей.

— А мы не будем у него спрашивать.

— Это как же? Грабеж со взломом? Выкрадываем девушку, как джигиты невесту? Потом допрос с пристрастием, и все вместе берем Бойко за жабры?

— Примерно так. Чтобы спасти шкуру, Бойко выложит о Профессоре всю подноготную.

— Дался тебе Профессор!.. При чем здесь он?

— А часы?

— Подумаешь, часы!

— Вот и подумай!

— Наверное, никого в доме нет, — с надеждой произнес Матвей.

— А машина во дворе?

— Да, действительно… Странная такая. Черт, это же катафалк!

— Странные дела творятся в датском королевстве… — прищурилась Аня.

— А рядом, между прочим, машина Оболенского.