Руслан и Людмила

Не зная, что начать, она

К окну решетчату подходит,

И взор ее печально бродит

В пространстве пасмурной дали.

Всё мертво. Снежные равнины

Коврами яркими легли;

Стоят угрюмых гор вершины

В однообразной белизне

И дремлют в вечной тишине;

Кругом не видно дымной кровли,

Не видно путника в снегах,

И звонкий рог веселой ловли

В пустынных не трубит горах;

Лишь изредка с унылым свистом

Бунтует вихорь в поле чистом

И на краю седых небес

Качает обнаженный лес.



В слезах отчаянья, Людмила

От ужаса лицо закрыла.

Увы, что ждет ее теперь!

Бежит в серебряную дверь;

Она с музыкой отворилась,

И наша дева очутилась

В саду. Пленительный предел:

Прекраснее садов Армиды[1]

И тех, которыми владел

Царь Соломон иль князь Тавриды[2].

Пред нею зыблются, шумят

Великолепные дубровы;

Аллеи пальм, и лес лавровый,

И благовонных миртов ряд,

И кедров гордые вершины,

И золотые апельсины

Зерцалом вод отражены;

Пригорки, рощи и долины

Весны огнем оживлены;

С прохладой вьется ветер майский


Средь очарованных полей,

И свищет соловей китайский

Во мраке трепетных ветвей;

Летят алмазные фонтаны

С веселым шумом к облакам:

Под ними блещут истуканы

И, мнится, живы; Фидий сам,

Питомец Феба и Паллады,

Любуясь ими, наконец,

Свой очарованный резец

Из рук бы выронил с досады.

Дробясь о мраморны преграды,

Жемчужной, огненной дугой

Валятся, плещут водопады;

И ручейки в тени лесной

Чуть вьются сонною волной.

Приют покоя и прохлады,

Сквозь вечну зелень здесь и там

Мелькают светлые беседки;

Повсюду роз живые ветки

Цветут и дышат по тропам.

Но безутешная Людмила

Идет, идет и не глядит;

Волшебства роскошь ей постыла,

Ей грустен неги светлый вид;

Куда, сама не зная, бродит,

Волшебный сад кругом обходит,

Свободу горьким дав слезам,

И взоры мрачные возводит

К неумолимым небесам.

Вдруг осветился взор прекрасный:

К устам она прижала перст;

Казалось, умысел ужасный

Рождался… Страшный путь отверст:

Высокий мостик над потоком

Пред ней висит на двух скалах;

В унынье тяжком и глубоком