Руины веры
Часть 20 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Пожалуй, пойду, — говорю, убирая руки в карманы и делая шаг по направлению к дому.
— Валяй, умник, — кривится Райан, но вполне себе добродушно.
Как старому другу, ну надо же.
13.
Возвращаюсь. Рид у дверей интересуется, что там с Райаном, но только дергаю плечом:
— Нормально, — и, все так же фальшиво прихрамывая, плетусь в свой отсек.
В подвале тишина, очевидно, все улеглись спать от греха подальше. Отличная идея, мне она нравится. Глаза слипаются. Мало того, что ночка выдалась бессонная, так еще и нервная.
Вешаю куртку на крючок и ложусь. Когда Кесседи вернется и переубедит Коэна, меня, наверняка, кто-нибудь разбудит и велит собирать вещи. Поэтому стараюсь выбросить из головы все мысли и заснуть. Если нам придется уходить в спешке, кто знает, когда удастся поспать в следующий раз.
***
— А тебе кто-нибудь нравится в школе?
Девочка расчесывает свои длинные волосы перед зеркалом, и так и замирает с расческой в руках.
— Мама! — восклицает возмущенно, а щеки алеют.
— Нравится, — решает мать, стоящая у окна с лейкой в руках, она пришла в комнату дочери, чтобы полить цветы.
— А вот и нет! — упирается девочка. Ей, и правда, нравится одноклассник, но признаться в этом матери — ни за что!
— Расскажи мне, — женщина улыбается, оставляет лейку на подоконнике и устраивается на краю кровати, застеленной покрывалом нежно-розового цвета. — Первая влюбленность — это так чудесно.
Девочка краснеет еще больше. Она даже подружкам не рассказывала о своей тайной симпатии, а тут…
— Лаааадно, — сдается, откладывает расческу и поворачивается к матери на крутящемся стуле. — Его зовут Шон, мы в одном классе по математике.
Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой.
— И какой он?
Девочка задумывается. Он… он…
— Он красивый! — выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную.
— Разве внешность — главное?
Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета.
— Еще он умный, — находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости.
— Но главное — красивый, — усмехается мать, подходит и обнимает дочь, — дурочка ты моя маленькая, душа — вот главное в человеке.
— Может, у него и душа красивая, — бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. — Вы же с папой красивые.
Женщина смеется.
— Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок…
…Ребенок…
…Ребенок…
Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле…
Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность?
Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок.
Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке.
— Кэм, вставай скорей, — выпаливает мальчишка. — Тебя Райан зовет.
Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя?
Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться.
— Куда зовет? — неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем.
— Наверх, — Мышонок указывает пальцем в потолок.
Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке — не понадобится.
У дверей все еще Рид.
— Ты куда? — спрашивает.
К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно:
— К Райану. Позвал.
Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.
Когда поднимаюсь по лестнице в дом, то понимаю, что день еще в разгаре. Кто знает, сколько мне удалось поспать, часов здесь нет.
Ожидаю увидеть Рынду, но ни ее, ни ребенка в доме нет. Ушли гулять? Но долго этим вопросом задаваться не удается, потому что в помещении Райан и Гвен. Гвендолин лежит на кровати и то ли стонет, то ли поскуливает — не разобрать. Кесседи что-то тихо говорит, судя по тону, успокаивающее.
Сглатываю и на негнущихся ногах приближаюсь. В нос тут же ударяет запах крови. Она везде: ей пропитана изорванная одежда Гвен и простыня, на которой она лежит. Крови я не боюсь, но от этого запаха в душном помещении кружится голова, и хочется зажать нос рукавом, а еще лучше — взять и сбежать. Но остаюсь. Вопрос “Что произошло?” тоже не срывается с языка, потому что пояснений не требуется.
— Кэм, — в голосе Райана явное облегчение, — помоги, подержи ей голову, — Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. — Надо, Гвен, — говорит ей строго и снова мне: — Надо зашить, я не справлюсь один.
Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит… Ногти впиваются в ладони.
— Кэм! — окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.
Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.
— Хорошо, держу.
Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иголкой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.
Он, что, правда, сейчас будет зашивать ей щеку?!
Вопросы типа: “а ты сможешь?”, “а ты умеешь?” вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь. Иначе она просто умрет.
В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя “доктором” или “лекарем”, то это непременно будет самоучка, который, может, и правда, что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры, бессилен в девяти случаях из десяти.
Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца — сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался…
Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.
Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится — что главное в этом деле.
— Почти все, — шепчу Гвендолин, понимаю, что, вряд ли, поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. — Немножко осталось… потерпи.. — Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.
С щекой закончил.
— Нет, не надо! — кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.
Мне снова подкатывает к горлу.
— Все будет нормально… нормально, — уже не понимаю, что говорю.
Смотрю на Кесседи в полном шоке и восхищении, честное слово. Нет, он и раньше казался мне самым адекватным в банде Проклятых, но что способен на ТАКОЕ!
Мне удается обездвижить Гвен, а Райану таки избавиться от ее уже в любом случае погибшего платья.
На внутреннюю поверхность бедер накладывается еще несколько швов, раны по всему телу промываются и перевязываются. Вот только кто знает, какие там внутренние повреждения…
Одно только могу сказать с уверенностью — Райан Кесседи сделал все, что мог и даже больше, и намного больше, чем смог бы кто-то другой на его месте.
— Все, свободен, — сообщает мне сосед, снова склоняясь над Гвен с фонариком в перепачканных кровью руках.
Понятно, что и где он пытается рассмотреть, но я не врач, совсем не врач, помочь больше не могу, и видеть этого не хочу.
Как зомби, двигаюсь к выходу на улицу, мои руки тоже в крови, но помою их потом. Сейчас все, что мне нужно — на воздух.
Уже на пороге ловлю себя на мысли: все-таки хорошо, что девочка, которая мне снится, умерла. Никому не место в Нижнем Мире, но женщинам особенно.
***
Сижу на том же прогнившем диване, обхватив себя руками, и смотрю в небо. Надо мной плывут облака, а в голове абсолютная звенящая пустота. Меня будто выжали, прогнали через центрифугу и повесили сушиться на бельевой веревке.
— Валяй, умник, — кривится Райан, но вполне себе добродушно.
Как старому другу, ну надо же.
13.
Возвращаюсь. Рид у дверей интересуется, что там с Райаном, но только дергаю плечом:
— Нормально, — и, все так же фальшиво прихрамывая, плетусь в свой отсек.
В подвале тишина, очевидно, все улеглись спать от греха подальше. Отличная идея, мне она нравится. Глаза слипаются. Мало того, что ночка выдалась бессонная, так еще и нервная.
Вешаю куртку на крючок и ложусь. Когда Кесседи вернется и переубедит Коэна, меня, наверняка, кто-нибудь разбудит и велит собирать вещи. Поэтому стараюсь выбросить из головы все мысли и заснуть. Если нам придется уходить в спешке, кто знает, когда удастся поспать в следующий раз.
***
— А тебе кто-нибудь нравится в школе?
Девочка расчесывает свои длинные волосы перед зеркалом, и так и замирает с расческой в руках.
— Мама! — восклицает возмущенно, а щеки алеют.
— Нравится, — решает мать, стоящая у окна с лейкой в руках, она пришла в комнату дочери, чтобы полить цветы.
— А вот и нет! — упирается девочка. Ей, и правда, нравится одноклассник, но признаться в этом матери — ни за что!
— Расскажи мне, — женщина улыбается, оставляет лейку на подоконнике и устраивается на краю кровати, застеленной покрывалом нежно-розового цвета. — Первая влюбленность — это так чудесно.
Девочка краснеет еще больше. Она даже подружкам не рассказывала о своей тайной симпатии, а тут…
— Лаааадно, — сдается, откладывает расческу и поворачивается к матери на крутящемся стуле. — Его зовут Шон, мы в одном классе по математике.
Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой.
— И какой он?
Девочка задумывается. Он… он…
— Он красивый! — выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную.
— Разве внешность — главное?
Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета.
— Еще он умный, — находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости.
— Но главное — красивый, — усмехается мать, подходит и обнимает дочь, — дурочка ты моя маленькая, душа — вот главное в человеке.
— Может, у него и душа красивая, — бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. — Вы же с папой красивые.
Женщина смеется.
— Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок…
…Ребенок…
…Ребенок…
Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле…
Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность?
Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок.
Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке.
— Кэм, вставай скорей, — выпаливает мальчишка. — Тебя Райан зовет.
Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя?
Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться.
— Куда зовет? — неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем.
— Наверх, — Мышонок указывает пальцем в потолок.
Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке — не понадобится.
У дверей все еще Рид.
— Ты куда? — спрашивает.
К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно:
— К Райану. Позвал.
Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.
Когда поднимаюсь по лестнице в дом, то понимаю, что день еще в разгаре. Кто знает, сколько мне удалось поспать, часов здесь нет.
Ожидаю увидеть Рынду, но ни ее, ни ребенка в доме нет. Ушли гулять? Но долго этим вопросом задаваться не удается, потому что в помещении Райан и Гвен. Гвендолин лежит на кровати и то ли стонет, то ли поскуливает — не разобрать. Кесседи что-то тихо говорит, судя по тону, успокаивающее.
Сглатываю и на негнущихся ногах приближаюсь. В нос тут же ударяет запах крови. Она везде: ей пропитана изорванная одежда Гвен и простыня, на которой она лежит. Крови я не боюсь, но от этого запаха в душном помещении кружится голова, и хочется зажать нос рукавом, а еще лучше — взять и сбежать. Но остаюсь. Вопрос “Что произошло?” тоже не срывается с языка, потому что пояснений не требуется.
— Кэм, — в голосе Райана явное облегчение, — помоги, подержи ей голову, — Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. — Надо, Гвен, — говорит ей строго и снова мне: — Надо зашить, я не справлюсь один.
Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит… Ногти впиваются в ладони.
— Кэм! — окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.
Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.
— Хорошо, держу.
Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иголкой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.
Он, что, правда, сейчас будет зашивать ей щеку?!
Вопросы типа: “а ты сможешь?”, “а ты умеешь?” вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь. Иначе она просто умрет.
В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя “доктором” или “лекарем”, то это непременно будет самоучка, который, может, и правда, что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры, бессилен в девяти случаях из десяти.
Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца — сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался…
Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.
Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится — что главное в этом деле.
— Почти все, — шепчу Гвендолин, понимаю, что, вряд ли, поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. — Немножко осталось… потерпи.. — Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.
С щекой закончил.
— Нет, не надо! — кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.
Мне снова подкатывает к горлу.
— Все будет нормально… нормально, — уже не понимаю, что говорю.
Смотрю на Кесседи в полном шоке и восхищении, честное слово. Нет, он и раньше казался мне самым адекватным в банде Проклятых, но что способен на ТАКОЕ!
Мне удается обездвижить Гвен, а Райану таки избавиться от ее уже в любом случае погибшего платья.
На внутреннюю поверхность бедер накладывается еще несколько швов, раны по всему телу промываются и перевязываются. Вот только кто знает, какие там внутренние повреждения…
Одно только могу сказать с уверенностью — Райан Кесседи сделал все, что мог и даже больше, и намного больше, чем смог бы кто-то другой на его месте.
— Все, свободен, — сообщает мне сосед, снова склоняясь над Гвен с фонариком в перепачканных кровью руках.
Понятно, что и где он пытается рассмотреть, но я не врач, совсем не врач, помочь больше не могу, и видеть этого не хочу.
Как зомби, двигаюсь к выходу на улицу, мои руки тоже в крови, но помою их потом. Сейчас все, что мне нужно — на воздух.
Уже на пороге ловлю себя на мысли: все-таки хорошо, что девочка, которая мне снится, умерла. Никому не место в Нижнем Мире, но женщинам особенно.
***
Сижу на том же прогнившем диване, обхватив себя руками, и смотрю в небо. Надо мной плывут облака, а в голове абсолютная звенящая пустота. Меня будто выжали, прогнали через центрифугу и повесили сушиться на бельевой веревке.