Резистент

– Давай, я буду ждать внизу.

В кабинете совсем другой врач, мужчина. И что теперь делать? Захожу, сажусь на кушетку и дожидаюсь, пока шаги Адама стихнут в коридоре.

– Что беспокоит? – врач поднимает взгляд от бумаг.

– Простите, а доктора Агаты сейчас нет?

– Сегодня не ее смена, но, может, она работает с документацией в своем кабинете.

– Тогда можно мне зайти к ней?

– Зачем? Я осмотрю тебя.

Ну и что мне делать? Если завтра я снова скажу, что мне нужно к врачу, это будет слишком подозрительно. Сейчас – мой единственный шанс поговорить с Агатой. Начинаю судорожно соображать.

– Дело в том… мне обязательно нужно именно к ней, давайте, я постучу и спрошу…

– Говорю же, не ее смена, она сейчас не будет тебя принимать. Спрашивай у меня.

– Об этом, – говорю я доверительным шепотом, – я могу спросить только у нее.

Он удивленно поворачивает ко мне голову.

– Будет немного неудобно спрашивать такое у вас. – Я мнусь, кажется, даже удается покраснеть. – Это чисто женский вопрос.

– Врач – существо бесполое, – заявляет медик. – Ну ладно, если неудобно – иди.

– Спасибо, – киваю я, слишком резко вскакивая с кушетки. Так убедительно сыграть стесняющуюся девочку и так нелепо разрушить весь образ несчастной больной! Но врач, кажется, ничего не замечает, и я выскальзываю из кабинета. Трижды стучусь к Агате – по привычке, как делала это дома. Она открывает тут же: должно быть, слышала шум в коридоре и ждала меня.

– Привет, сто семнадцать тридцать четыре, – весело говорит она. На губах – приветственная улыбка. Теперь-то я знаю, что Агата только притворяется такой милой, хотя, судя по всему, и правда хорошо ко мне относится. – Что-то случилось?

Я знаю, что она не может говорить прямо, пока мы в кабинете: здесь везде прослушка. Нужно разговаривать осторожно.

– У меня живот болит, я уже выпила таблетку, но лучше не стало.

Взгляд мой блуждает по углам кабинета. Интересно, где здесь камеры и микрофоны? Есть ли слепые пятна?

– Самолечением занимаешься? Смотри мне.

Она берет со стола блокнот, открытый на исписанной странице, и протягивает мне, прикладывая палец к губам.

– Сейчас посмотрим, как тебе помочь. Ты не ела ничего, кроме того, что давали в столовой?

– Кажется, нет, – я быстро пробегаю глазами по строчкам.

«Здесь нет камер, но они всё слышат. Я не могу увести тебя во двор, пока Адам здесь. Разговор придется отложить, но прочти все, что здесь написано, а потом тихо положи блокнот и уходи. Возможно, это будет тяжело воспринять, но у меня нет времени готовить тебя и объяснять все как следует. Оставайся спокойной и не выдавай волнения. Ты единственная, кому я решила довериться».

– И где именно болит?

«Трое ребят из вашей девятки не уехали домой, они в Центре. Нескольких Резистентов отбирают каждый год. Здесь проводятся незаконные исследования, которые заказывает правительство. Об этом знают только некоторые врачи и руководство. Другие твои друзья тоже могут оказаться в лаборатории. Тебе это не грозит, потому что ты – абсолютный Резистент, но и ты не в безопасности. Я могу помочь тебе и твоим друзьям, если ты готова рискнуть и довериться мне. Скоро вас будут распределять по специализациям, ты должна стать членом разведывательного отряда. И помни, что если как-то выдашь меня, нам обеим конец».

– В районе желудка, наверное…

Мне слишком тяжело дышать, голос звучит сдавленно. Господи, пусть те, кто нас подслушивают, спишут это на тошноту… От прочитанного меня и правда начинает тошнить.

Соберись, говорю я себе. Было ясно, что все в этом Центре слишком хорошо, чтобы быть правдой. Можно ли отсюда сбежать? Может, я смогу, несмотря на высокие ограждения и на охрану. Но разве меня сложно найти в городе? Если я вернусь домой, туда на следующий же день заявятся люди из Центра и заберут меня назад. Только никто уже не станет меня кормить вкусностями и селить в уютную комнату. Сердце раздувается до огромных размеров и словно давит на легкие, я еле дышу. Можно ли верить самой Агате? Она действительно знает, как помочь мне?

– Вот, выпей это, – говорит Агата, но ничего мне не дает. – И ложись в постель сразу, как вернешься.

«Если тебе все удастся, возвращайся ко мне перед первой разведкой, я расскажу, что делать дальше. Не верь никому».

– Я все поняла, – киваю Агате. – Большое спасибо.

Наши взгляды встречаются, я киваю, показывая, что сделаю все как нужно. Она кивает в ответ.

Кладу блокнот на стол и ухожу. Я совсем не чувствую ног, и они сами, на автомате несут меня к лифту. Внизу ждет Адам.

– Ты совсем бледная. Точно все нормально?

– Да, – у меня дрожат пальцы, я прячу руку в карман.

Мы возвращаемся в общежитие молча; это хорошо, потому что сейчас я могла бы выдать себя неосторожным словом. «Не верь никому». Адам – один из них, наверняка тут же доносит обо всем, что слышит, местному начальству. А кто здесь главный? Бернев? Это он забрал Иванну и мальчиков? Что с ними теперь делают? Слишком много вопросов, которые мне некому задать, голова вот-вот лопнет.

Вдруг Адам останавливается так резко, что я чуть не врезаюсь в его спину. В нос ударяет его запах, и я не сразу осознаю, что это запах сигарет.


– Слушай, я вижу, что тебе стало хуже. Доктор тебе что-то дал?

– Да, просто таблетка еще не подействовала, – сердце стучит у меня в висках.

– Может, хочешь присесть?

Я быстро машу головой; хочется скорее вернуться в комнату, где есть только Ната. Разумеется, я не могу рассказать ей о разговоре с Агатой, но хотя бы не придется переживать за каждое сказанное слово.

Но, вернувшись, я застаю Гарри и Ника. Оба сидят на моей кровати.

– О, ты ведь не против, что мы присели? – извиняющимся тоном говорит Ник.

– Нет, – обессиленно плюхаюсь рядом с ними.

– Ты в порядке? Тебя ведь в «Солар» водили?

– Просто немного нездоровится.

Открывается дверь, и входит Архип. Ну что они все забыли в нашей спальне? И почему именно сегодня?

– Я нашел!

Он с ужасно довольным лицом показывает потрепанную колоду игральных карт.

– Ты будешь играть? – спрашивает Гарри.

– Эм… да, давай.

Мальчики перетаскивают стол в середину комнаты, и мы, впятером вместившись на трех кроватях, начинаем играть. Мне становится легче. В конце концов, я не одна здесь. Игра оживленная, все шутят и смеются. Ната вдруг начинает выигрывать партию за партией. Надо расслабиться, своим волнением я никому не помогу. И я действительно немного расслабляюсь. Но потом Архип говорит, что ему нужно вернуть карты, и уходит. И тут снова начинается разговор о пропавших ребятах.

– Ничего не слышно о близнецах и Лёхе? – спрашивает Гарри. Никто не отвечает. – Вам не кажется, что это очень странно? Хоть бы слово сказали – так нет же, все делают вид, что ничего не случилось.

Теперь, когда я знаю, что произошло на самом деле, я не могу слушать спокойно.

– Ты слишком заморачиваешься, – говорю как можно безразличнее, – все с ними нормально.

– Серьезно? То есть ты здесь ничего странного не замечаешь? Почему, например, нам ничего не говорят о том, когда мы сможем уйти? Почему не дают написать родственникам, где мы? Это не нормально, Вероника.

И тут я не выдерживаю: хватаю карандаш Иванны и пишу прямо на столе: «здесь прослушка». Прижимаю палец к губам, как Агата. И только тогда понимаю, что наделала.

Вся троица застывает в молчании. Черт! А что, если здесь камеры? Или кто-то прямо сейчас слушал наш разговор – неужели его не смутит резкий обрыв? И чем я только думала? Чтобы хоть как-нибудь справиться с затянувшейся паузой, быстро говорю:

– Наверное, есть причина.

– Может, и так, – говорит Гарри, тяжело дыша. До чего неестественно выходит! Но я не могу его винить, здесь виновата только я. Гарри быстро уводит разговор в другое русло, а я все жду, когда в комнату ворвется разъяренный Бернев, схватит нас всех и потащит в свою секретную лабораторию. Но ничего не происходит. Обошлось? Теперь, когда другие знают о прослушке, они наверняка не смогут успокоиться. И захотят знать больше. Но где с ними говорить? И главное – стоит ли?

Когда мальчики уходят в свою комнату, я нахожу бумажку, на которой мне выписали витамины, и пишу для Наты: «здесь опасно, но мы не одни, нам помогут». Успокоит ли это ее? Она глядит на меня большими серыми глазами, и в них я вижу отчаяние.

А утром нас ведут в зал, как и вчера. Там снова полно народу, но нас, оставшихся из девятки шестерых новичков, сгоняют в угол для разговора. Тренер и Адам рассказывают, что всем нужно выбрать специализацию, а их не так много на первых порах:

– Каждый из вас должен сделать свой выбор в течение пары дней, но учтите, что при распределении будут учитываться ваши данные и умения, а не только пожелания. Итак, можно стать медиком. Только Резистенты могут работать с зараженными Ксеносом людьми, это важная работа. Нужно будет быстро и серьезно учиться, параллельно работая в больнице. Можно стать частью разведотряда, для этого нужен хороший уровень физической подготовки…

– Но почему? – в своей обычной манере перебивает Гарри.

– Что – почему? – раздраженно спрашивает женщина-тренер.

– Зачем нужно быть хорошо подготовленным, чтобы просто ездить по пустоши?

– Это только кажется простой работой. Но быть разведчиком – опасно. Вы можете встретить кого угодно за Стеной. Там даже можно найти людей, – правда, людьми их, конечно, назвать сложно. Они дикие и неуправляемые, вполне могут напасть на вас. Поэтому разведчикам придется получить боевые навыки. Теперь я могу продолжить?

Гарри хмыкает. А я понимаю, что мне придется выбрать именно эту работу, хотя я даже не знаю, как это поможет.

– Лучшие разведчики, хорошо показавшие себя, получают задания по доставке грузов и сообщений в другие населенные пункты.

Ничего себе! Сколько отсюда до ближайшего жилого города? С географией у меня не очень – но ясно, что далеко. Я была уверена, что нет никакого способа пересечь зараженные территории и добраться до другого города. Но если ты Резистент… действительно, а как еще мы узнали бы о других городах? Должно быть, Резистенты постоянно ездят туда-сюда.

– Далее – Центру нужны инженеры; также можно стать членом службы охраны…

Ага, а еще подопытным, как Иванна.

Мы снова предаемся ничегонеделанию в спортивном зале, а после обеда всех ведут в «Солар», ничего не объясняя. Но к кабинетам врачей мы не идем; вместо этого нас приводят в небольшую комнату, похожую на школьный класс. Здесь десять одноместных столов, на шести из них – по ручке и большому конверту. У окна стоит немолодая женщина со строгим пучком на макушке.

– Добрый день, Резистенты.