Ревенант

— Сто талеров!

— Ты не рехнулся?! — воскликнул я с отнюдь не наигранным возмущением. — Видят небеса, это же грабеж средь бела дня! За такое клеймить надо и на рудники отправлять!

— Сеньор, ваши слова ранят меня прямо в сердце! Это прекрасное животное стоит каждого запрошенного за него талера!

— Где?! — возопил маэстро Салазар. — Где ты видишь чистокровного жеребца чезийской породы?!

Пустое! На пару нам удалось сбить цену до семи с половиной дюжин талеров и только. Да еще барышник обязался бесплатно проверить подковы у наших коней, но особо подсластить сделку эта уступка не могла. У меня сердце кровью обливалось выкладывать целую кучу золота за какого-то осла!

А именно золотом я и рассчитался. Провел в уме несложные вычисления, развязал один из кошелей, полученных Микаэлем за жемчуг, и отсчитал барышнику пятьдесят два дуката. Дядька придирчиво осматривал и взвешивал каждую монетку, но все они были новенькими, придраться оказалось не к чему. Мне даже вручили на сдачу два серебряных гроша.

— С вами приятно иметь дело, сеньор! — улыбнулся барышник, заперев деньги в железный ящик. — Приводите лошадей, покажу их кузнецу!

Мы не стали пока что забирать осла и отправились в харчевню, пообещав вскоре вернуться. Стоило только отойти от конной площади, и воздух сразу посвежел, перестало вонять навозом, стихло жужжание мух и слепней.

— Как тебе приобретение? — поинтересовался Микаэль.

— Издеваешься? — злобно оскалился я.

— Отнюдь! — примирительно улыбнулся маэстро Салазар. — Ты будешь чудесно на нем смотреться!

— Я?!

— Именно, Филипп! — подтвердил бретер и немедленно вознамерился выдать один из своих дурацких стишков: — Ослы себе подобных ценят, ослам ослы милей всего…

— Еще одно слово, Мик, и на ушастом будешь кататься сам! — перебил я подручного. — А я заберу твоего жеребца. Как ты его кличешь? Крабом?

Норовистый конь, когда злился, начинал идти боком, за это и получил свое прозвище, но маэстро Салазар сумел найти с ним общий язык и менять на осла желанием не горел. Продолжать свои вирши он не стал, лишь фыркнул:

— Не подумай, будто я испугался, Филипп, просто у тебя лошади долго не живут. Уж на что Болт был мощной зверюгой, все едино ты его угробил!

Я только рукой махнул и продолжать перепалку не стал.

В харчевне мы наскоро пообедали и вернулись с лошадьми к барышнику, тот поручил мастеру проверить подковы, и оказалось, что одна из них могла отлететь в любой момент.

— С паршивой овцы шерсти клок, — негромко проворчал я, когда кузнец принялся за работу, и поручил Уве седлать осла, а сам отошел к барышнику и поинтересовался, не посоветует ли он проводника до Уллимонтиса.

Тот глянул на меня с некоторым даже сожалением.

— Не нужно вам туда, сеньор. Проклятое место. Дурное.

— И все же?

Барышник покачал головой:

— Нет, не подскажу. И не советую по кабакам спрашивать. Если кто и вызовется, то с деньгами с полдороги сбежит или в засаду заведет. Три лошади и осел — настоящее богатство. А еще оружие, одежда, деньги. Нет, не советую.

— А что посоветуешь? — уточнил я.

— Не берите никого в провожатые, отправляйтесь сами, — последовал неожиданный ответ. — Дорога не заросла, по ней гоняют на выпас отары овец, не заблудитесь. Заночуете либо на хуторе у Сонного ключа, либо в монастыре Святого Вилберта. Дальше нормального жилья долго не будет, до Кан-Триге доберетесь только к середине следующего дня, так что запаситесь провиантом. И не распространяйтесь, куда едете, ни к чему это.

— Что за Кан-Триге?

— Небольшой замок. Столкуетесь о цене с хозяином, он доведет до Уллимонтиса.

Я поблагодарил барышника и указал Марте на осла. Та восприняла смену скакуна как должное, скандалить не стала и лишь поинтересовалась кличкой животного.

— Осел, — немедленно высказался маэстро Салазар. — Этого осла зовут Осел.

Ведьма выразительно глянула на бретера и взобралась в седло, мы все с интересом уставились на нее, но серый даже ухом не повел.

— Одной проблемой меньше, — с облегчением усмехнулся я, и мы отправились пополнять припасы.



После деревни старая дорога поворачивала на юг и сразу делалась уже, с обочин там ее теснили кусты и высокая трава. При этом нельзя было сказать, что по ней не ездили вовсе: помимо овечьего помета и коровьих лепешек на глаза попадались и отметины лошадиных подков, и следы тележных колес. Как-то незаметно на смену дубам, букам и каштанам пришли высоченные мачты сосен и темные ельники, а некоторое время спустя позади остались и они, склоны затянул кустарник. Дорога уверенно шла вверх, силуэты остроконечных вершин приближались, холодно блестели венчавшие их ледники. Холмы становились все круче, тут и там на их склонах виднелись проплешины желто-коричневого камня, влажного от утренней росы. Местами настоящими водопадами срывались с уступов ручьи.

Ослик Марты чувствовал себя вполне уверенно, от лошадей не отставал и проблем нам не создавал. Несколько раз мы обгоняли нагруженные товарами повозки, ехавшие в горы, навстречу шли возы с углем и строевым лесом. Дважды на глаза попадались оседлавшие возвышенности замки, к их не слишком-то внушительным стенам жались небольшие селения, а раз в ложбинке повстречалась шахта и выстроенный вокруг нее лагерь горняков. Затем начались луга, там бродили отары овец и куда реже, обычно в небольших долинах с высокой сочной травой, паслись коровы. К небу потянулись дымки костров, закружили над головами хищные птицы. Пастухи обыкновенно провожали нас хмурыми взглядами, а их кудлатые псы злобно лаяли вслед, но и те и другие тут же теряли всяческий интерес, стоило только немного отъехать.

До монастыря Святого Вилберта мы в тот день не добрались. Устали, да и темнело в горах чрезвычайно быстро, поэтому остановились на ночевку в крошечном селении у Сонного ключа. Местные обитатели почти не говорили на североимперском, но отнеслись к нам весьма дружелюбно и даже зажарили по такому случаю ягненка. Правда, и деньги за постой и ужин стребовали немалые.

Ночевать нас отправили в приземистый гостевой дом со сложенными из подогнанных друг к другу камней стенами, деревянным перекрытием и пологой засыпной кровлей, поросшей травой. На полу валялась солома, очаг немилосердно дымил, а через небольшие оконца задувал стылый ветер, но все лучше, чем под открытым небом спать. Мы с Микаэлем распределили ночные вахты и до самого утра сменяли друг друга на посту. Опасались не столько нападения, сколько попыток увести загнанных в соседнее строение лошадей, поэтому сидели в дверях и напряженно вслушивались в шорохи и крики обитавших в горах животных.


Утром позавтракали лепешками с козьим сыром и каштановым медом, затем, позевывая, отправились в путь. Примерно через час оставили в стороне монастырские строения с аккуратными огородиками, и очень скоро на смену зеленым лугам пришли голые серые склоны с редкими зарослями кустарника, карликовыми соснами и пятнами мха. Несколько раз мы натыкались на стоянки старателей и развалины каких-то построек, затем навстречу проехала повозка с двумя монахинями. Вероятно, в округе был еще и женский монастырь.

К полудню заметно похолодало, я даже вытащил из седельной сумки куртку и перчатки, а вместо шляпы, которую так и рвал стылый ветер, водрузил на голову капюшон плаща. Остальные тоже утеплились как смогли. Но в целом — ехали и ехали, на одном из привалов Микаэль даже задался вопросом, так ли необходим нам проводник.

— Дорога же — вот она! Не заблудимся!

— Истину глаголешь, — кивнул я, поежился и принялся грызть сухарь.

Увы и ах, но все оказалось совсем не так просто. Некоторое время спустя дорога потянулась вдоль шустрой горной речушки, так и скакавшей по камням. Потом где-то за скалой зашумел водопад, мы взобрались на крутой взгорок, и невольно у меня вырвалось:

— Святые небеса!

Дорога спускалась в узкую ложбинку, зажатую меж скал, и утыкалась в длинную заводь с чистейшей водой. Сверху даже получалось разглядеть очертания каменных блоков, уходивших на глубину.

— И куда нам теперь? — озадаченно пробормотал Микаэль.

— Туда!

Уве первым заметил тянувшуюся по склону тропинку и указал куда-то вверх, я присмотрелся и разглядел нависавший над заводью утес, а на нем — небольшой замок, как видно — тот самый Кан-Триге.

— Двинули!

Тропа была заметно уже затопленной дороги, да еще частенько петляла, огибая скальные выступы, примерно на середине подъема пришлось спешиться и вести коня за собой под уздцы. Продвижение до предела замедлилось, но иначе существовал немалый риск сорваться со склона и рухнуть в прозрачную воду горного озерца. И уже не важно — свернешь шею в полете или захлебнешься, гибели не избежать при любом раскладе. А значит, не спешим…

Чем выше мы поднимались, тем неприглядней становилось открывавшееся нам зрелище. Сторожевая башня замка невесть когда обрушилась, в крыше зияли прорехи, часть ограды обвалилась, стена чернела закопченным камнем, а створки ворот, казалось, вросли в землю и не закрывались уже долгие годы. И все же брошенным строение не было, одна из его труб курилась легким дымком, от хозяйственных построек доносился стук молота по наковальне, да еще забрехала при нашем приближении собака.

— Ждите здесь, — распорядился я, а сам поправил пистоли, убедился, что магический жезл плотно заткнут за пояс, и двинулся к воротам пешком, поручив коня заботам Уве.

Между перекошенными створками вполне могла проехать телега, только я подступил к ним, и вперед ринулся здоровенный волкодав, захрипел, забился на короткой цепи.

— Эгей! Хозяева! — крикнул я, не спеша проходить дальше.

В открытой двери замка мелькнуло какое-то движение, затем из кузницы выглянул перепачканный сажей бугай, но он взглянул на меня без всякого интереса и сразу ушел обратно. Я хотел уже вновь напомнить о своем присутствии, когда по уходившей в подземелье замка лестнице поднялся седобородый старик, такой же приземистый, как и его обиталище, а еще широкоплечий и кряжистый. Одет он был в меховую шапку, шерстяную рубаху, штаны из грубой ткани и сапоги, а распахнутая на груди овечья безрукавка не скрывала толстенной серебряной цепи, зеленевшей окислами из-за добавленной в сплав меди. Лицо здешнего хозяина, помимо двух шрамов на лбу и левой скуле, было испещрено глубокими морщинами, но шагал он через усеянное овечьим пометом подворье уверенно и быстро, а солидный посох явно служил отнюдь не клюкой. Сложением и окладистой седой бородой старик походил на одного из легендарных цвергов, некогда обитавших в здешних местах.

— Место, Серый! — прикрикнул хозяин на волкодава, а когда тот мигом умолк и улегся на лежанку, не слишком-то вежливо обратился ко мне: — Чего надо?

— Проводник до Уллимонтиса, — прямо ответил я.

Хозяин замка смерил меня новым, куда более внимательным взглядом, огладил седую бороду и объявил цену:

— Дюжина талеров! Половину сразу, половину на месте. В город с вами не пойду и дожидаться не буду, вернетесь сами.

Отговаривать гостя от похода в дурное место ему и в голову не пришло, да оно и немудрено: если человек проделал столь немалый путь, едва ли его убедят повернуть назад чьи-то увещевания. Опять же запрошенная дюжина талеров — это, по местным меркам, очень и очень немало.

— Звать тебя как, почтенный? — поинтересовался я.

Старик явно засомневался, стоит ли представляться, но все же после долгой паузы соизволил назваться:

— Все бароном Триге кличут, и ты так зови.

— Так вот, барон, каким образом мы вернемся обратно без проводника?

— Приметы покажу, метки. По ним вернетесь. Дожидаться не буду.

— Там опасно?

— Не опасней, чем везде. Просто торчать на одном месте не люблю.

Я задумчиво хмыкнул.

— Сколько путь займет?

— Сейчас выедем, послезавтра к полудню на месте будем.

— Лошади пройдут?

Барон Триге кивнул:

— Пройдут.

Больше спрашивать было не о чем, я отсчитал шесть риерталеров из числа полученных от мужа Адалинды и вложил их в мозолистую ладонь старика. Заодно тряхнул кошелем, показывая, что сумею расплатиться с ним на месте.

Седобородый барон подкинул на ладони стопку монет, ловко перехватил их и коротко бросил:

— Жди.